Нам навязывается пряничный миф о бесконфликтной стабильности, которую нельзя нарушать мятежными стремлениями. Вечный штиль под малиновый звон и никаких гроз на горизонте – и революция в этом контексте воспринимается как безусловная катастрофа, заслуживающая только нытья и проклятий. Думаю, такими страусиными манёврами мы себя обкрадываем, лишаем целого пласта живой истории. Превращаем его в гиблое место себе же на беду. Признаться, мне было бы удобнее обрушиться на Ленина с консервативных позиций, блеснуть какими-нибудь «кашемарными» цитатами из синего многотомника. Уверен, что к юбилею Ленина вы почти не встретите в некоммунистической прессе материалов о нём, написанных без ненависти и не свысока. Эффектных риторических заготовок против Ленина полно – бери и пользуйся. Очень легко на этом пути заслужить благосклонность современных патриотов. Но язык не поворачивается. Особенно – в последнее время. Как и любой пророк нового учения, Ленин произносил немало резких, взрывоопасных слов. Многих обидел, поранил в своём страстном служении Идее. Нетрудно выудить из Ленина десять–двадцать цитат, от которых мы ужаснёмся. Но то же самое можно произвести в отношении любой религии или философского учения. Новое прорубает себе дорогу в зарницах радикализма.
В обывательский уют Ленин не вписывается. Но именно этим он привлёк творцов – тех, кто создавал лениниану.
Это Есенин и Маяковский, Эйзенштейн и Бондарчук, Щукин и Смоктуновский, Меркуров и Томский, Щусев и Павлов, Петров-Водкин и Герасимов, Прокофьев и Новиков. Ставим многоточие, а продолжать этот список можно долго, не снижая уровень авторов. Они посвящали Ленину поэмы, симфонии, эпопеи, гимны и парфеноны. Нам скажут: просто талантливые люди, профессионалы приспосабливались к конъюнктуре, писали, чтобы выжить. Но конъюнктуры в истории хватает во все времена, а взлёты творческой мысли, подобные советскому, – на вес золота.
Эти голоса заглушить невозможно, изменить реальность ХХ века не удастся даже самым способным и денежным ниспровергателям. А ведь идеологи антиленинского проекта пытаются лишить нас наследия эпохи, во многом – наследия ленинского. Но достаточно противопоставить самым едким сочинениям Мельгунова, Солженицына или Солоухина хотя бы одну песню «Ленин всегда живой» – и беспристрастное художественное чутьё покажет, кто есть кто. А уж в тени Маяковского – как и у пьедестала щусевского Мавзолея – фигуры страстных разоблачителей мифа о вожде почти неразличимы.
Первым приметили Ленина на исторической сцене титаны. Маяковский писал о Ленине ещё при жизни вождя, но истинным стартом ленинианы стал «Разговор с товарищем Лениным» – поэма непревзойдённая. Патетическая и в то же время нервная поэтическая проповедь.
Грудой дел,
суматохой явлений
день отошёл,
постепенно стемнев.
Двое в комнате.
Я
и Ленин –
фотографией
на белой стене.
С таких строк мощных и начиналась большая литературная традиция. Вклад Маяковского в создание ленинского образа, пожалуй, был решающим. Многие его строки оказались на плакатах – их в Советской стране знали все, читать учились по «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».
Есенинская лениниана не бьёт в глаза лозунгами, тут главное в другом. Есенин видел, «что эра новая не фунт изюма вам» – и в стихах о Ленине превращался в аналитика тютчевского склада. Мы видим проницательные оценки политической реальности, ясное объяснение причин революции. Есенин принимал Ленина – как народного вождя, поднявшего руку на гнёт «аристократов, промышленников и банкиров». Ему по душе обыкновенность Ленина: вождь не был былинным богатырём, не восседал на тронах, не избегал величавых движений:
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс...
Шуми и вей!
Крути свирепей, непогода,
Смывай с несчастного народа
Позор острогов и церквей.
В другом стихотворении он назовёт Ильича «Капитаном Земли». Но, может быть, дороже всего мимолётный разговор из «Анны Снегиной»:
«Скажи,
Кто такое Ленин?»
Я тихо ответил:
«Он – вы».
Этот образ любили кинематографисты: ты ждёшь монументального вождя, громовержца, а он маленький, вертлявый, лысоватый. И назвать его хочется по-свойски: Ильич. Но он причастен к непоборимой силе. Его интеллект и воля стали орудием истории. Ленин, в понимании поэтов, был духом революции, духом народа. В этом смысле он – не человек, а стихия строительства нового мира. Сам Владимир Ильич заливисто посмеялся бы над таким обожествлением, но людям нужно, чтобы огромный Медный всадник поднимал над площадью коня. Им нужен «рукой облака рассекающий Ленин». Вроде бы – сверхчеловек, а свойский, бесспорно, существовавший, ходивший по нашим улицам, стоявший в очередь к парикмахеру, чтобы побриться. «Лысый, ростом невелик», – как определил Твардовский в своей простой и загадочной истории о печнике. История, кстати, архитипическая: неузнанный царь (герой, бог) общается с простым человеком, невольно преподаёт ему урок. На острове Бали немало похожих историй про Шиву. А в XIX веке в России, например, стихотворение Аполлона Майкова «Кто он?» про Петра Великого.
Разошлась по стране ленинская цитата: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Сначала в роли Ленина выступил рабочий товарищ Никандров – и случилось это в фильме Эйзенштейна «Октябрь», который мы воспринимаем не только как метафору, но и как хронику… Ну а потом каждая пятилетка давала своего Ленина. Если нуждаемся в рождественском дедушке – пожалуйста! Если нужен суровый аскет – вот он перед нами. Необходим боец? Ленин решительно хватается за револьвер. Тоскуете по демократии – вот вам Ленин-Солон. Понадобился жёсткий, бескомпромиссный руководитель – Ленина играет его однофамилец Ульянов. Есть спрос на гамлетовские метания? В эфире – утончённый, ироничный Ленин, его обуревают сомнения, это – Смоктуновский.
Ленинскую трилогию для театра создал Николай Погодин. «Человек с ружьём», «Кремлёвские куранты», «Третья патетическая». Работал основательно, почти двадцать лет. Конечно, приходилось переписывать уже ставшие каноническими пьесы после развенчания сталинского культа. Реплики второго вождя унаследовал Дзержинский. Но не в этом дело. В Погодине мы приобрели и потеряли мудрого и остроумного комментатора революции, её скрытой сути. Потеряли, потому что сегодня этот выдающийся писатель забыт. Почему бы не издать ленинскую трилогию Погодина в «Литпамятниках», с серьёзным аппаратом, с вариантами? Но этого ждать не приходится: Погодина как будто записали в архив устаревшей пропаганды. Вряд ли им занимаются в ИМЛИ, да и о новых театральных постановках не слышно.
А ведь это не только учебник действительно эффективной пропаганды, не только театральная легенда, но и литературное чудо. Вспомним «Кремлёвские куранты». Мы видим героя, благородного инженера Забелина, который задыхается в революционной суматохе, ненавидит новую власть. Он видит в революции уничтожение порядка, безумие, и только.
«Дикари захватили цивилизованное судно, перебили всех белых людей,
команду выбросили за борт, сожрали все запасы… Дальше что? Кораблём надо уметь управлять, а они не умеют. Социализм пообещали, а с какого конца его начинать — никто не знает». Знакомая линия нападения? Сюжет с «пломбированным вагоном» и шпионажем в пользу Германии в СССР тоже никто не скрывал от народа. Но, в отличие от нынешней моды, не скрывали и ответной аргументации.
Забелин обаятелен в патриотическом гневе, ведь даже главные часы державы сломались! Остановились кремлёвские куранты! И артист Борис Ливанов не разоблачает своего героя в его антисоветских заблуждениях. Мы в него влюбляемся с первого появления на сцене. Он – профессионал – в смутное время оказался отброшенным на свалку, как старый башмак. Из протеста продаёт на Воскресенской площади «довоенные серные безопасные спички фабрики Лапшина», рядом с другими мешочниками. И вот его вызывают к Ленину. А потом и кремлёвские куранты пошли. Самая трудная и малозаметная политическая победа – в переубеждении противников. Сегодня мы отбросили это искусство: в ходу – поиск врагов, поспешное клеймение, крики в прямом эфире, мусорные баки… А Погодин показывает, что революции совершаются не для революционеров, а для более рациональной организации жизни. И тут самое время не кичиться победами над Врангелем, а привлекать к работе таких специалистов, как Забелин. Нужно разъяснить, что открывает перед ними революция, несмотря на одичание Гражданской войны. Забелин не превращается в яростного большевика: Погодин не занимался изготовлением фальшивок. Но он, сохраняя привычную повадку, готов стать советским человеком. Господин Забелин становится товарищем. И кремлёвские куранты, как известно, снова пошли – да так, что их мелодию по всему свету выучили. Тем, кто отшатнулся от прискорбных картин Гражданской войны, Погодин показывает: наша революция связана с идеалами Просвещения. Россия станет страной инженеров, страной красноармейцев, читающих Блока. Вера в человека, в могущество науки и труда объединяет Ленина и таких антисоветчиков, как Забелин. В тонкой, остроумной пьесе Погодина всё это преподнесено без агитационного угара.
Частенько цитировали в советские годы поэта Николая Полетаева:
Портретов Ленина не видно:
Похожих не было и нет.
Века уж дорисуют, видно,
Недорисованный портрет.
Эти строки воспринимались так: глубокая мысль в форме парадокса. Ведь изображения Ленина красовались повсюду, только ни одно из них не могло исчерпать образ революционера. Сказано крепко, но можно и поспорить. Образ Ленина, пожалуй, поважнее любого реального деятеля, каким бы гением он ни был. Первый предсовнаркома Владимир Ульянов-Ленин умер в 1924 году и не участвовал в Великой Отечественной. А образ… 7 ноября 1941-го с трибуны Мавзолея было сказано: «Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина». И красноармейцы с парада пошли в бой. Война дорисовала портрет. Дорисовал его и архитектор Леонид Павлов – создатель ленинского музея в Горках. Он называл его своим Парфеноном. Неподалёку от усадьбы, в которой умер Ленин.
Как и у греков, постройка выполняла роль святилища. Одиннадцать кубов и один цилиндр. Белый мрамор и красный туф – торжественные, трагические аккорды. Если архитектура – музыка, застывшая в камне, то у Павлова получился реквием. Проект создавался в середине семидесятых, а строительство завершилось в 1987-м. Оказалось, что это реквием по лениниане. Но, быть может, не окончательный.