Знаменитый писатель дал интервью нашему корреспонденту за два года до своей кончины
Он умер в день начала войны – 22 июня 2003 года. Это интервью дал мне двумя годами ранее – к 60-й годовщине немецкого вторжения. И вряд ли он полагал тогда, что символическая дата станет его последним рубежом. Но так случилось.
В 2001 году он был уже болен и жил на чужбине (не сложились отношения с Лукашенко). Сначала в Финляндии, потом в Германии и совсем недолго в Чехии, где была сделана неудачная онкологическая операция. Умирать приехал домой.
Думаю, это его последнее интервью о войне. Более поздних текстов мне отыскать не удалось.
– Война уходит всё дальше. С высоты прожитого и осознанного считаете ли вы, что она была неизбежной?
– Я придерживаюсь общепринятого мнения, что война была неизбежной, к ней последовательно вела вся роковая предвоенная история, в основе которой – поражение Германии в Первой мировой войне и крушение царизма в России. В который раз история засвидетельствовала давно известное правило: нельзя сильного побеждённого противника загонять в угол – себе будет дороже. Загнанная в угол, побеждённая, «униженная» Германия породила мощные национал-реваншистские силы, к власти пришёл Гитлер, и война стала неизбежной.
Историю не перепишешь. Хотя существовали альтернативы. Например, немецкий консервативный генералитет. Если бы Гитлер был убит в 1938 году в результате путча. Была возможность и у западных стран более решительно выступить против Гитлера.
– Кто же всё-таки, на ваш взгляд, зачинщик – Гитлер или Сталин? Гипотеза о «превентивном ударе» со стороны Германии имеет достаточно много сторонников как в России, так и в Германии.
– Я не сторонник популярной ныне теории, согласно которой Гитлер лишь упредил Сталина. Сталин, безусловно, был тиран и душегуб, но он не был авантюристом, каким, несомненно, был Гитлер. После позорно-преступной финской войны Сталин не мог не понять всей иллюзорности «мощи» Красной армии, степени бездарности её генералов, способных лишь на «добровольное» присоединение прибалтийских государств да Бессарабии. После финской войны на эту «мощь» открылись глаза и у Гитлера. Ему ради сохранения лица в его авантюре с Англией очень понадобилась «маленькая победоносная блиц-войнушка» с «колоссом на глиняных ногах», которая должна была в случае несомненного успеха окончательно обезопасить его в Европе. Для Сталина, свято поверившего в силу «договоренностей» и особенно «секретных» соглашений, всё это явилось полнейшей неожиданностью, что свидетельствует о его роковом политическом невежестве, стоившем советскому народу многие миллионы человеческих жизней.
Как литератор и как фронтовик считаете ли вы, что литература способна передать весь ужас войны, этот гигантский слом сознания и мировосприятия?
– Война и культура несовместимы, они существуют в различных сферах и разговаривают на разных языках. Тысячелетиями выработанные общечеловеческие истины чужды для войны и непостижимы ею.
С началом войны обрываются всякие культурные связи между воюющими сторонами. Но вот парадокс: в годы войны мы старались сохранить объективность и не распространять нашу ненависть, так сказать, ретроспективно. Гёте, Гейне, Томас Манн всегда были и оставались для нас великими немцами, отношение к ним не изменилось с годами.
Многое из того, что мы открыли для себя, с нами и поныне, многие наши духовные, нравственные и организационные приобретения так или иначе оказывали или оказывают своё влияние на последующую жизнь общества. Поэтому существует ли надобность для литератора подгонять правду нашего существования под правду войны или реконструировать действительность? Не плодотворнее ли поискать общий знаменатель, философский корень того, что имело место в войне и не утратило своего нравственного или иного значения и теперь?
Советская, так называемая военная литература – это не упоение войной, а неутихающая во времени боль от неё. Боль за погибших, скорбь по утраченному. В том числе и в области культуры. Ведь многие из наших культурных ценностей, разрушенных войной, восстановить уже невозможно.
Я, например, исходил в своей прозе из элементарнейшей из толстовских посылок, которая, будучи несколько перефразированной, выглядит так: о войне, какой бы трудной она ни была, надо писать правду и всю правду, какой бы она ни была горькой. Правда в гуманистическом искусстве всегда однозначна и несёт человечеству только добро.
– В своих книгах вы, по сути, препарируете понятие «героизм». Кто же, по-вашему, истинные герои войны?
– Проблема героизма во время войны является решающей, главной. Смелость, отвага, презрение к смерти – вот те основные качества, которыми определяется достоинство воина. Но в мирное время мы не ходим в разведку, презрение к смерти от нас не требуется, и отвага нам необходима лишь в чрезвычайных ситуациях. Однако то, что в войну стояло за героизмом, питало его, было его почвой, разве это утратило свою силу? Да, мы не ходим сегодня в разведку, но это обстоятельство не мешает нам и теперь ценить в товарище честность, преданность в дружбе, мужество, чувство ответственности. И теперь нам нужны принципиальность, верность идеалам, самоотверженность, – это и сейчас определяет нашу нравственность, как в годы войны питало героизм.
Лично я, повоевавший в пехоте и испытавший часть её каждодневных мук, как мне думается, постигший смысл её большой крови, никогда не перестану считать её роль в этой войне ни с чем не сравнимой ролью. Ни один род войск не в состоянии сравниться с ней в её циклопических усилиях и ею принесённых жертвах. Видели ли вы братские кладбища, густо разбросанные на бывших полях сражений от Сталинграда до Эльбы, вчитывались ли когда-нибудь в бесконечные столбцы имён павших, в огромном большинстве юношей 1920–1925 годов рождения? Это пехота. Она густо устлала своими телами все наши пути к победе, оставаясь самой малозаметной и малоэффективной силой, во всяком разе, ни в какое сравнение не идущей с таранной мощью танковых соединений, с огневой силой бога войны – артиллерии, с блеском и красотой авиации. И написано о ней меньше всего. Почему? Да всё потому же, что тех, кто прошёл в ней от Москвы до Берлина, осталось очень немного, продолжительность жизни пехотинца в стрелковом полку исчислялась немногими месяцами. Я не знаю ни одного солдата или младшего офицера-пехотинца, который бы мог сказать ныне, что он прошёл в пехоте весь её боевой путь. Для бойца стрелкового батальона это было немыслимо.
– Извлекли ли победители и побеждённые уроки из прошедшей войны? Если да, то какие? Если нет, то почему?
– Европейцы – как победители, так и побеждённые, – несомненно, извлекли уроки, о чём свидетельствует вся новейшая послевоенная история, и мы воочию видим благодетельные плоды тех уроков. Главный из них состоит в постижении императивной истины: хватит проливать кровь! Никакая победа не стоит тех жертв, которыми она оплачивается, особенно если (как в современных условиях) теряет свою однозначность и реально превращается в поражение. И наоборот. На примере послевоенной Германии это особенно видно. В то же время очень сомнительно, что бывший Советский Союз также извлёк из своей победы надлежащие уроки. Если бы это случилось, то нынешняя Россия и другие постсоветские республики не оказались бы в таком тотальном провале, разорённые многолетней милитаристской экономикой, имперской политикой, бесчеловечной ленинско-сталинской моралью. Была окончательно истреблена инициатива, воссоздана полная безгласность. Государство стало армией. Плоды всего этого Россия пожинает сегодня.
Похоже, ни величайшая в истории победа, ни стихийный распад империи под названием СССР не способны преподать уроки тем, кто и в XXI веке склонен комфортно себя чувствовать лишь в обстановке «осаждённой крепости», полагаясь на никогда не блиставший умом генералитет с его ракетно-ядерным оружием и советским менталитетом.
– Повлияли ли как-то на вас новые войны, произошедшие в Европе? Можно ли сравнить влияние той великой войны и новых войн на нравственное состояние общества?
– Война вообще живёт по своим особым законам, и нам никогда не удастся рассчитать её последствия. Вьетнам, Афганистан, Чечня, Косово это ещё раз доказали. Результатов, во имя которых они велись, вряд ли когда-нибудь удастся достичь. Такие войны разрушают моральное состояние общества, делают его более терпимым к идее большой войны и больших жертв. Это рушит робкую надежду и питает презренный мною собственный скепсис. Всё-таки разум жаждет уверенности, основанной на реалиях, которых нет, да и не было никогда. А ведь ничто, кроме разума, не властно над разрушительной силой зла.
Великая Отечественная война длилась четыре года, но её духовно-физический «концентрат» составляет целую эпоху в нашей истории. В течение этих четырёх лет так или иначе нашли своё отражение многие века нашей истории, нашей политики, все составляющие психологии, морали и нравственности нашего народа.
В Германии и России выросли поколения, которые знают о кровавой войне только по книгам, кино да по рассказам стариков. Но мы говорим, что ни одно поколение не вправе забыть об ужасах и уроках минувшей войны уже хотя бы потому, что человечество должно знать, кому оно обязано своим существованием. К тому же у нас в ходу известная истина, что каждая новая война начинается именно тогда, когда люди начинают забывать о войне предыдущей. Ведь уроки истории ничему не учат, как сказал один из великих немцев, и, в общем, это справедливо как констатация факта.
Так всегда было в истории, но в наше время так быть не должно.
Как только человечество начнёт забывать об уроках прошлого, оно будет ввергнуто в катастрофу, после которой уже ничего не останется. Кроме вечного льда и хаоса на мёртвой земле.
Беседу вёл Алексей СЛАВИН, БЕРЛИН
От редакции. Время нередко меняет людей, их отношение к пережитому. Писатель Василь Быков, при всей его цельности как художника, не исключение. Сначала непризнаваемый в СССР писатель, он был потом удостоен звания Герой Социалистического Труда, получил Ленинскую премию. В процессе развала СССР – один из учредителей Белорусского народного фронта (1988), не приветствовал интеграцию России и Белоруссии, полагая, что для неё предпочтительнее союз с Западом. В 1997 году уехал за границу, вернулся домой за месяц до кончины… Между тем его взгляд на войну как её участника и большого мастера прозы интересен и значим в любом случае, пусть и не во всём объективен и доказателен.