Новый директор российского национального театра оперы и балета Игорь Корнеев (Фёдор Бондарчук) приглашает знаменитую хореографистку, в прошлом советскую балерину-невозвращенку Руту Майерс (замечательная роль Аллы Сигаловой) поставить авторский спектакль на сцене, где она танцевала сорок лет назад. Майерс соглашается и попадает в окружение старых коллег, занявших в театре главенствующие позиции.
Это ряд чётко прописанных, колоритных и превосходно сыгранных персонажей: её бывший любовник, а ныне худрук театра Андрей Пронин (Игорь Гордин) и его ворочающая околотеатральными полукриминальными делами супруга Алла (Ирина Апексимова), а также заведующая репертуаром Лариса Мухина (Елена Морозова) и куратор театра (Юрий Ицков), человек с именем и отчеством подавившего восстание декабристов российского императора и повадками серого кардинала. Они довольны собой и управляемым ими учреждением, бесконечно воспроизводящим «Лебединое озеро», держатся за свои тёплые и насиженные места, не желают никаких новаций и как могут сопротивляются стремлению приезжей балетмейстерки настроить ею же отобранных артистов на решение непривычных задач. Словом, кажется, что перед нами вроде бы типичная для советского кино и театра послесталинской эпохи сюжетная коллизия: столкновение откуда-то появившегося на застойном заводе или в отсталом колхозе новатора с тамошними консерваторами, которая по канонам социалистического реализма заканчивалась невозможной в той действительности (иначе СССР бы существовал до сих пор) победой прогрессивного начала и выходом предприятия к высоким производственным показателям («Битва в пути», «Надежда и опора», «Человек со стороны» и пр.). Но в эту схему изначально вставлен немыслимый в советском кино момент: пресловутый прогрессист приходит не с родной, а с реакционной западной стороны. Если бы некий драматург или сценарист посмел сделать нечто подобное в советское время, это было бы воспринято как идеологическая диверсия со всеми вытекающими отсюда последствиями для автора. Времена сейчас другие, но коллизия по-прежнему актуальна, и в отсутствие соцреалистического «бога из машины» или сказочного «волшебного помощника» её исход совсем не предрешён. И весьма вероятно, что кто-то из нынешних критиков-охранителей усмотрит в сериале намёк на то, что прогресс в отечественном искусстве возможен лишь с помощью западных деятелей, и потребует убрать крамолу с телеэкранов.
В соответствии с драматическим конфликтом действие сериала раздваивается, не давая зрителю скучать: камера попеременно переключается с наблюдения за репетициями труппы Майерс на отслеживание интриг руководства и обратно, с вербального языка классической драматургии на язык современного балета, где движения выражают мысли не менее внятно, чем слова. А за действием между тем вырисовывается общая картина происходящего: в некоем царстве-государстве, где главным искусством считается то, что удалено от всякой злободневности (как в СССР и на Кубе, которые, как пел Визбор, были «впереди планеты всей»), да и оно находится под надзором «фээсбэшников и попов» (как выразился один из молодых героев сериала), когда шаг в сторону от канона считается побегом и огонь открывается без предупреждения.
И в самом деле, с точки зрения поименованной театральной верхушки Майерс позволяет себе чёрт знает что: не считаясь с установленными рангами, отбирает группу и после нескольких прикидок объявляет: «Мы будем делать балет про попытку освободиться от страха». То есть собирается нарушить негласный запрет показывать, на чём держится установленный в балетном государстве режим, и восславить свободу, которая, согласно Мухиной и куратору Николаю Павловичу, деструктивна и противоречит высшим, то есть продиктованным сверху установкам. Что особенно опасно для реакционной части театра ввиду брошенной Майерс фразы про искру, из которой должно возгореться пламя. И это не брошенные на ветер слова, а то, что чувствуется в хореографии Владимира Варнавы, когда движения тел вместе с музыкой, в которой часто солируют ударные, нагоняют нешуточный драйв и передают заразительный дух рождающейся и воздействующей на танцовщиков свободы. Но финал драмы не предрешён ни на экране, ни в жизни – саспенс продолжается.