26 января – день рождения поэта, прозаика, публициста, философа и литературоведа, а ещё – автора многих известных песен, Владимира Яковлевича Лазарева. Первый без него…
Он уехал из России в США в августе 1999 года. Совершенно неожиданно для своих друзей и недругов (ну как же: был необыкновенно активен в литературе, известен своей дружбой с Солженицыным, последним личным секретарём Льва Толстого Валентином Булгаковым, философом Алексеем Фёдоровичем Лосевым, а также своей бескомпромиссностью, скандальными прорывами на трибуны высоких литературных собраний и форумов, где то и дело резал правду-матку и «выводил на чистую воду» как зарвавшихся высоких литературных начальников, так и отдельных собратьев по перу) Лазарев аккуратно и почти бесшумно захлопнул за собой калитку в страну, в которой родился и вырос, и уехал, не оставив точного адреса. Лишь немногие близкие знали, что поселились они с женой Ольгой Тугановой, американистом по профессии, в Северной Калифорнии, в самом сердце Силиконовой долины – в городе под названием Mountain View, по соседству с известной американской компанией Facebook.
Четырнадцать лет спустя в Калифорнии с Лазаревым меня сведёт сосед, бывший одессит (известно ведь, что «повсюду бывший наш народ»), бывший гимнаст, владелец калифорнийской школы гимнастики для детей и композитор Михаил Маргулис. На мой простенький вопрос, где же он, Маргулис, находит стихи для своих песен, – сосед ответил: «Их пишет Владимир Яковлевич Лазарев. Помните песню «Берёзы»: «Я трогаю русые косы, ловлю твой задумчивый взгляд…»?
Я, конечно же, помнила. Как помнила и то, сколько замечательных статей Лазарева мы публиковали в своё время на страницах «Литературной газеты», где я работала, как обстоятельно беседовали и чаёвничали, когда он заходил в отдел русской литературы, как, округлив глаза, коллега-журналист перехватил меня однажды в редакционном коридоре и сказал: «Ты уже слышала, что Лазарев эмигрировал?»
И вот снова мы регулярно пьём с Лазаревым чай – ну какая разница, что в Калифорнии, – и снова беседуем о перипетиях русской литературы, литературной деятельности самого Лазарева уже в Америке…
Я помню, привязалась к нему тогда, всё пытала, отчего вдруг совершил, казалось бы, для него невозможное – уехал за рубеж? Ведь сам ещё недавно боролся за возвращение в Россию Александра Солженицына, засыпал того письмами в стихах, мол, России он, Александр Исаевич, крайне необходим… И страстно требовал от руководителей Союза писателей и других высоких госструктур распахнуть для опального писателя двери в страну.
– Понимаете, Ирина, – объяснял мне Лазарев, – уже наступило такое время, когда, чтобы хоть как-то выжить в России, нужно было заниматься жуткой халтурой, а этого я не хотел ещё больше. Страха никакого не было, но всё превратилось в какую-то другую жизнь, стало походить на «упразднённый театр» Окуджавы – это произошло упразднение какого-то определённого настроя. Сначала казалось: ещё одна «оттепель», хотя Александр Исаевич Солженицын, вернувшийся-таки в Россию, при первой же нашей встрече сказал мне: «Перестройка пошла не лучшим способом, мягко говоря…»
Что случилось? Случился неестественный отбор. Он дал свой результат. По большому счёту даже президент Горбачёв – это тоже был неестественный отбор. Он абсолютно не понимал, что у него есть, что происходит и что произойдёт…
Поначалу в чужой стране Лазареву было трудно. Переживал свой отъезд так, что первые недели вообще не спал ни минуты, потерял 30 килограммов, а ностальгия всё разрасталась и разрасталась. Но… работал, читал, заново учился спать. Успокаивал себя: «Так сложилась судьба, и, может быть, к лучшему. Потому что какие-то вещи, связанные с русской культурой, с европейской культурой, «которые здесь выплеснулись, там бы ни за что не написались».
Помню, в разговорах со мной Лазарев часто вспоминал своих «наставников» – и последнего личного секретаря Льва Толстого Валентина Булгакова, и знаменитого философа Алексея Лосева. Встречи с ними освещали его сердце радостью. «Знаете, Ирина, – говорил он, – то были люди невероятной, непреклонной честности, всю свою жизнь посвятившие поиску истины».
Валентин Фёдорович Булгаков, публично выступая против Первой мировой войны, написал воззвание «Опомнитесь, люди-братья!». И – провёл 13 месяцев в тульской тюрьме. Вышел из тюрьмы и выпустил книгу под тем же названием. В 1923 году как противник террора и гражданской войны был выслан из СССР и жил в Праге, не меняя гражданства. В 1941 году фашисты, захватившие Чехословакию, бросили его сначала в тюрьму, а затем в концлагерь в Баварии. Он чудом выжил. В 1948 году Булгакову разрешили вернуться в СССР. И он приехал в Ясную Поляну. Работал сначала научным сотрудником, а потом и хранителем музея Л.Н. Толстого…
Алексей Фёдорович Лосев за научно-философские книги, так называемое восьмикнижие в «издании автора», в котором усмотрели антисоветские мотивы, четыре с половиной месяца отсидел в одиночке в Бутырках. Затем – 17 месяцев во внутренней тюрьме на Лубянке. А потом в качестве заключённого был отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала.
В Калифорнии Лазарев написал и опубликовал философский роман «Доктор Логос», прототипом героя которого послужил Алексей Фёдорович.
Однажды Лазарев рассказал мне об удивительной ночи в компании с Константином Симоновым.
В 1964 году в Московском доме композиторов отмечали 50 летие Марка Фрадкина. И Лазарев вместе с Симоновым и Долматовским на том вечере выступали. А потом всю ночь напролёт в кабинете Фрадкина читали друг другу стихи. «И знаете, Ирина, – поделился со мной Лазарев, – такое у Константина Михайловича сердце оказалось человеческое, даже детское, я не ожидал».
А ещё Лазарев попросил Симонова рассказать историю о том, как после войны тот поехал в Париж уговаривать Бунина вернуться в Россию (Сталин через Молотова так распорядился). Симонов подробно описал и ту поездку, и то, какие они вели с Буниным беседы…
«Соблазнять» Бунина вернуться на родину Симонов отправился в Париж вместе с женой, тогда ею была актриса Валентина Серова. Встретились. Пообщались. А после того как Симонов с Буниным отобедали в ресторане, приехавшая чета москвичей решила устроить ответный обед. Сообщили об этом соответствующим товарищам, советское руководство спешно выслало в Париж продукты и, чтобы уж наверняка произвести впечатление… официанта из ресторана «Прага».
Иван Алексеевич во время роскошного пиршества всё посмеивался, мол, дайте-ка мне ещё вот того большевистского маслица попробовать, а ещё вот той большевистской икорочки…
Впечатление, судя по всему, произвели. Бунин в жизни, как и в литературе, был человек непреклонного стиля, хотя ему трудно и голодно жилось после войны во Франции. Куприн вернулся, а Бунин нет».
Одно из своих последних стихотворений Владимир Яковлевич Лазарев назвал так: «Читая Антологию русской поэзии ХХ века».
Как же много знакомых – исчезнувших лиц,
Сколько горьких утрат в этом перечне длинном,
Сколько много поэтов – самоубийц
И погибнувших по неизвестным причинам.
Сколько пало друзей по дороге под бременем
Этой тяжкой поры духоломного времени.
По его просьбе, будучи в Москве, я сфотографировала памятник «Прощание славянки», который установили на Белорусском вокзале. Экспрессивная такая композиция, вокруг которой выбиты известные строки: «Наступает минута молчания, / Ты глядишь мне тревожно в глаза, / И ловлю я родное дыхание, / А вдали уже дышит гроза...» Имя автора музыки знаменитого марша Василия Агапкина и ноты торжественно выгравированы по кругу рядом со стихами. Но Владимира Лазарева, автора текста, как бы не существует. Забыли упомянуть? Не сочли важным?
Для меня всё это – важно!
Светлая Вам память, дорогой Владимир Яковлевич!
собкор «ЛГ» в США
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Владимир Лазарев (1936–2024) – автор стихотворных и прозаических книг: «Не спят берёзы», «Брат милосердия», «Сокровенная жизнь», «Тульские истории», «Всем миром» и других, сборника литературоведческих эссе «Уроки Василия Жуковского, социофилософской книги «Круг понятий» (написанной в соавторстве с доктором исторических наук Ольгой Тугановой), вышедшей в Москве дважды, в 1994 и 1998 годах. Он также составитель поэтических антологий в трёх книгах: «Невыдуманные поэмы», «Колокола веков» (русская историческая поэзия), «Поэзия российских деревень», книги публицистики «Что с нами происходит?». Был составителем московского сборника «День поэзии – 1981» и редактором-составителем «Дня поэзии – 1986». Со дня основания журнала «Наше наследие» 12 лет работал в отделе литературы (историко-литературных и философских публикаций). Был членом научного совета по истории мировой культуры Российской академии наук, членом президиума Российского фонда культуры, членом попечительского совета музеев Льва Толстого в России. Возглавлял общественный комитет спасения Российской государственной библиотеки (бывшей Ленинки) в тяжелейшие годы её существования.
В Нью-Йорке вышла книга его стихов и поэм «На перетоке времён». В «Новом журнале», где он был постоянным автором, опубликован журнальный вариант мемуаров «Времена жизни».