14 ноября в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя состоится юбилейный концерт Жанны Бичевской. В преддверии этого события «ЛГ» встретилась с поистине народной артисткой, к которой отчество так и не пристало.
– Жанна, вы нашли гитару или она – вас?
– Мы нашли друг друга. То, что суждено свыше, непременно происходит. Когда я была совсем маленькой, хотела стать балериной, как мама. Она ушла из жизни, когда мне было всего пять лет, воспоминания почти стёрлись из памяти, но папа как-то сказал, что она была балериной. Вот я и воображала себя на сцене Большого театра. О том, что на самом деле мама никакого отношения к балету не имела, я узнала спустя много десятилетий. Неудивительно, что желание танцевать быстро иссякло. Одно время мечтала быть врачом, причём довольно серьёзно. Перейдя в вечернюю школу, пошла работать лаборантом во врачебно-физкультурный диспансер. Но суждено было иное – песня.
– И какая была первой?
– «Синенький скромный платочек» в исполнении Клавдии Ивановны Шульженко. Песня, случайно услышанная по радио. Оно тогда в квартирах не умолкало. И я пела вместе с ним и… вместо него. Хороших песен тогда было много. Первыми слушателями, и очень благодарными, были соседи. У меня теплело на душе от их слов, но поначалу становиться певицей не собиралась – думала о драматической сцене. Медицина и музыка долго шли рука об руку, пока однажды во время операции я не рухнула в обморок от вида крови.
– И тогда гитара стала вашей единственной спутницей?
– Она всегда была единственной. Верным другом, которому можно было доверить всё самое сокровенное. С отцом у меня были очень тяжёлые, горькие отношения, но именно он подарил мне на семнадцатилетие гитару. Человек приходит в мир, чтобы исполнить своё назначение. Человек уникален и должен пройти свой путь, который, кроме него, никто одолеть не сможет. В творчестве интересна сама траектория твоего движения – процесс, а не конечный результат в виде какой-то награды или премии.
– Согласна, но как не ошибиться в выборе пути? Как понять, что он верен?
– Прислушаться к голосу сердца. Оно не всегда говорит громко, но всегда – внятно. Важно услышать. Ибо путь выбирает сердце, а в сердце живёт Бог, творец всего сущего. То святое и чистое, что человек может почерпнуть из родника истинного творчества, массовая культура ему дать не в состоянии. Она не для этого сконструирована. Не зря же дьявола называют изобретателем.
– Поиски своего исполнительского стиля были трудными?
– Гораздо труднее было убедить окружающих, что он у меня есть. Свой! Ни на чей не похожий. Меня с самого начала влекла русская музыка – народные песни, городской романс. Варя Панина, Лидия Русланова, Надежда Плевицкая – их голоса открывали мне такие выси и дали, что душа трепетала от восторга. Там, внутри, происходило что-то, что очень сложно выразить словами. Ближе всего, наверное, – душевная работа. Я подбирала гитарный аккомпанемент, и знакомые мелодии начинали звучать иначе. «Нет, не любил он», «Не уходи, побудь со мною», «Не говорите мне о нём…»
– Романс изначально создавался для гитары. А вот народная песня под гитарный перебор – настоящий прорыв. Страшно не было?
– Я очень давно разучилась бояться. Когда с тобой твоя вера, для страха не остаётся места. А что касается народных песен… Конечно, далеко не каждую можно положить на гитарный аккомпанемент. У меня в Музыкальной школе имени Ипполитова-Иванова был удивительный педагог – Ирма Петровна Яунзем. Выдающаяся певица, она собирала и изучала народные песни. Поначалу Ирма Петровна ничего особенного во мне не увидела и решила готовить к стезе традиционной фольклорной исполнительницы. Но привычные рамки – это не для меня. Когда я впервые пришла с гитарой к ней домой и начала петь русские народные песни, её удивление очень быстро сменилось пониманием. Ирма Петровна всегда говорила, что петь нужно так же свободно, как летают птицы. Вот эта свобода была мне необходима как воздух. Я её и отстаивала, и Ирма Петровна, педагог исключительной чуткости, поняла это. У нас с ней возник духовный взаимообмен: она открывала мне свободу пения, а я ей раздвигала устоявшиеся границы фольклора.
– Не все были готовы признать за вами право петь так, как душа велит. Вы всё время шли против течения?
– По течению можно двигаться только туда, куда оно тебя вынесет. А я всегда прокладывала свой собственный маршрут. Собирать старинные песни я начала ещё в эстрадно-цирковом училище. Начала, как водится, с библиотек и архивов. Но текст на бумаге передаёт скорее смысл слов, а не живое чувство. И я в каникулы отправилась в Ростов-на-Дону, а оттуда по станицам. Потом в такие поездки я отправлялась каждое лето в течение многих лет. Подлинные песни, передававшиеся из поколения в поколение, только так и можно было обнаружить. Вихри революции безжалостно развеивали то, на чём строилась испокон веков крестьянская жизнь, а с укладом исчезали и песни, которые сопровождали человека с рождения и до гроба. Их хранили в памяти древние старушки, но не каждому готовы были доверить свои сокровища.
– Почему? Разве им не хотелось, чтобы песни, которые им самим жить помогали, услышали другие люди?
– Сокровенное трудно доверить чужому человеку. А кроме того, многочисленные фольклорные экспедиции, которые в советское время затевали все кому не лень, зачастую вместо того, чтобы сохранить первозданность найденного оригинала, стилизовали его под некий усреднённый псевдорусский «стандарт», убивая и мелодию, а с ней и чувство, в песню заложенное, ведь при исполнении важна каждая интонация – в них отражается движение души человеческой.
– Для многих имя Жанны Бичевской в первую очередь связано с «Ой, да не вечер…». Как эта песня попала в ваш репертуар?
– Мы с ней нашли друг друга. Буквально. Встретились в одной из моих училищных летних экспедиций. Мне бабушка-станичница её рассказала. Именно рассказала, а не напела, потому что мелодии она не помнила. Вот она и сказала мне: придумай сама! Оказалось, что это песня, которую сложили когда-то уральские казаки о Стеньке Разине. Но мелодия исчезла – ни одной записи не сохранилось. Только не спрашивайте, откуда взялась та, что пришла ко мне. Я её не сочинила, а… услышала.
– Вы называете Булата Окуджаву своим крёстным отцом в творчестве. Что вы вкладываете в это понятие?
– Я человек верующий, а потому крёстный отец для меня тот, кто отвечает за душу моего творчества. С Булатом Шалвовичем мы познакомились в январе 1970 года на концерте в Центральном доме литераторов. Потом была ещё одна встреча, когда я впервые услышала, как он поёт народные песни. Это было истинным потрясением. Бардовская исповедальность умножала природную глубину фольклора. Так Булат Шалвович заронил в душу ту искру, которая и по сей день не погасла.
– В середине 80 х вы записали целый диск с его песнями. Что вы искали в этой работе?
– Булат Шалвович часто повторял, что у него не песни, а стихи под гитару. Между тем музыка в них прекрасная, и мне очень хотелось эту красоту показать. Я долго не решалась попросить его разрешить мне спеть его песни. Работа заняла почти год. На той пластинке были самые известные и любимые – «Грузинская песня», «Молитва Франсуа Вийона», «По Смоленской дороге». Булат Шалвович тогда сказал, что я с ним спорю, но признал моё право на собственное видение его песен. С тех пор они звучат практически на каждом моём концерте.
– Ваша сегодняшняя аудитория отличается от той, что была в 70–80 е годы?
– Конечно. Каждый человек меняется с течением жизни. Я стала другой, а вместе со мной и моя публика. Я ведь никогда под её вкусы не подстраивалась. Наоборот, вела и продолжаю вести за собой тех, кто хотел и готов был идти. Не я выхожу к публике, а публика идёт ко мне. Исполнитель должен оставаться самим собой, и тогда вокруг него не будет случайных зрителей и слушателей. Прежде мне временами становилось очень больно от того, что мои песни согревают очень немногих. Я терзалась этим, пока не услышала мать Терезу. Она сказала, что, сколько бы ни было людей в зале, если они пришли – им нужны мои песни, а значит, это и есть моё служение.
– Служение – трудный путь. Значительное место в вашем репертуаре занимают духовные песнопения. Как воспринимают их ваши слушатели?
– Те, кто готов, – открывают сердца. Есть и такие, кто пока не может этого сделать. Каждый концерт – ступенька на моём духовном пути, те, кто со мной, знают об этом. Но в зале всегда есть некоторое количество случайных людей, пришедших просто отдохнуть, развлечься и вдруг обнаруживших, что никто их развлекать не собирается и те, кто сидит рядом с ними, пришли с какой-то другой целью. Через песню, как через молитву, можно очистить и напоить силой душу. Я делаю то, к чему призвана.