Пять лепестков сирени

***

В бабушкиных объятьях

мне ничего не страшно,

Пусть завывают волки,

пусть веселятся ведьмы.

Милый дракон не дремлет, –

он охраняет башню,

я в ней – важна,

дороже

прочих богатств несметных.

Вновь оживают сказки –

я окунаюсь в детство,

там зеленеют листья,

травы в полях, колени,

там поцелуй –

от боли

лучшее в мире средство.

Мне бы найти сегодня

пять лепестков сирени

чтобы туда вернуться

хоть на одно мгновенье…

***

Ночью ветер поëт иначе,

С тихой нежностью треплет косы.

Отчего ты, родная, плачешь?

По кому проливаешь слëзы?

Это время такое, знаешь,

Не сбежать от него, не скрыться.

Ну куда ты идëшь босая?

Видишь полосу?

Там граница.

Разделяет людей и чувства,

Чистит зёрна от горьких плевел.

Ну зачем тебе в то безумство,

Там сломают твой нежный стебель,

Там ты станешь густой крапивой,

Клещевиной, чертополохом.

Не пытайся казаться сильной

И не бойся сказать, что плохо.

Ночью ветер поёт о боли,

Гладит волосы до рассвета.

Он сказал, что вернётся вскоре.

Очень хочется

верить в это.

***

…и где ты сейчас, хороший мой,

кому наливаешь чай?..

Уносит по рельсам в прошлое

меня в этот миг трамвай,

и кажется, что вчера ещё

мы были. Мы были... Мы?

Остыло во мне пожарище,

но демонов подкорми, –

и снова горит, проклятое,

бушует, болит и жжёт…

Я снова кричу и падаю,

я снова кричу, и вот –

ладони мои сжимаются

на горле. И гаснет крик.

И что-то в груди ломается,

ломается, как тростник.

И кто-то твердит навязчиво:

«Пройдёт, это всё пройдёт…»

Но как потушить горящего,

который опять зажжёт…

Ведь сердце его усталое –

негаснущая свеча.

Уносит трамвай в то прошлое,

где мне наливаешь чай.

Лекарь

Я – изношенный старый башмак

без шнурка и с дырой на подошве.

На боках – облупившийся лак,

на носу – обветшалая стёжка

разошлась. Здравствуй, здравствуй, земля,

набирайся в меня, если хочешь.

Я забыл, что такое гулять

днём и ночью. Особенно ночью.

Помню серый и тёплый асфальт,

помню чьи-то прохладные руки…

Набирайся, земля, будем спать,

может, легче мне станет в разлуке.

Мой близнец где-то здесь, но увы,

мне его не увидеть, не встретить

в этом мусоре, в куче листвы,

в этом дне или вовсе – на свете.

Он такой же, но всё же другой,

он не лучше, не хуже. Он – равный.

Набирайся землица. Трава,

прорастай сквозь душевные раны.

Имя твоё

Имя твоё – хоть вслух, хоть мысленно –

больно произносить.

Время принять страшную истину:

надо бы отпустить.

Только внутри болит и плачется,

ширится пустота.

Девочка в синем летнем платьице,

наивная простота,

верит – всё ещё образуется,

надо бы подождать.

Дом ведь стоит на той же улице,

в том же углу кровать,

стол, шифоньер, окно открытое,

света в котором нет,

лишь пылинки косыми нитями

кружатся там в обед.

Голос твой не звучит, и кажется,

горькая тишина

там проросла, как чьи-то саженцы.

Надо бы… я должна…

Но не могу. Прости, не выплакать

то, что болит внутри.

Ночью по дому крадусь на цыпочках

к бабушкиной двери.

***

Говори со мной на своём языке, лоза

листовом, не похожем на человечий.

Только осенью я достану ручной резак,

а пока говори – шелести о вечном.

Видишь, небо над нами – летняя синева,

да такая, что хочется раствориться.

Только рядом с тобою чувствую, что жива,

что за рёбрами бьётся крылами птица.

Под ногами-корнями шепчет земная твердь:

«Ты расти – вырастай, будь сильнее прочих».

Ты скажи, лоза, как душою не зачерстветь

в день, когда самый близкий помочь не хочет?

Говори со мной, усыпляй эту боль в груди.

За счастливым солнцем приходят порой дожди.