Преподобный Малькольм Роджерс, настоятель московской Англиканской церкви Святого Андрея и представитель Архиепископа Кентерберийского при Святейшем Патриархе Московском и всея Руси прибыл в столицу в 2017 году. За эти годы церковь стала не только духовным «домом» для христиан, исповедующих англиканизм, но и центром притяжения для всех, кто интересуется британской историей и культурой. Этим летом по семейным обстоятельствам отец Малькольм покидает пост и возвращается в Великобританию. Об итогах шестилетней работы, проекте реставрации здания церкви и любви к России и её культуре он размышляет в беседе с корреспондентом «ЛГ».
– Когда вы стали священником, едва ли вы могли предположить, что однажды займёте пост настоятеля англиканской церкви в Москве. Как началась ваша «русская история»?
– В 2017 году мы с моей женой Алисон прибыли в Россию не впервые. В 1993–1995 годах мы жили в Санкт-Петербурге.
Но на самом деле всё началось ещё раньше. Я учил русский в школе в Великобритании и уже тогда был бесконечно очарован вашей страной. Меня очень вдохновляли истории христиан, пострадавших за веру в Советском Союзе, – а я прочёл их немало. Это было первой причиной моего интереса к России. Кроме того, думаю, это было своего рода подростковым бунтом – ведь Советский Союз был тогда для нас «злейшим врагом» (улыбается).
Позже я получил духовное образование и был рукоположен в сан священника. Алисон спросила, не думал ли я о возможности поработать за границей. Однако единственной зарубежной страной, которой я был очарован и которую любил, была Россия – и она была закрыта для нас.
Но настал 1993 год, и мир стал меняться. Мы искали возможность приехать сюда и поработать, обращались к разным людям – ко всем, у кого были какие-либо контакты в России. В те годы сюда организовывали туристические поездки на неделю-другую, но мы хотели приехать на длительный срок. И один человек сказал нам: «Пообещайте Богу, что поедете, если появится такая возможность, а затем молитесь». Мы дали это обещание в субботу, а уже в понедельник нам позвонили и пригласили принять участие в конференции в Риге и поработать в баптистском миссионерском колледже. Мы поехали, и в конце концов Англиканская церковь отправила нас работать в Санкт-Петербургскую духовную семинарию, где мы подружились со многими православными верующими.
Я действительно не представлял себе, что однажды стану священником в России, потому что, когда я был молод, вероятность этого равнялась нулю. Но всё изменилось – и внезапно это стало возможным. После двух лет в Санкт-Петербурге мы уехали обратно в Великобританию, чтобы создать семью. Но я чувствовал, что однажды мы вернёмся сюда.
– Сложно представить, что в английских школах изучали русский язык. Это был предмет по выбору? То есть можно было, к примеру, выбрать французский, немецкий или русский?
– Да. Французский был обязательным для всех, а русский был предложен на выбор, и я подумал: почему бы и нет? А ещё я очень хотел выиграть школьный приз по русскому языку – что было совсем несложно, поскольку изучающих его было всего двое: я и ещё один ученик. Так что приз я и впрямь получил! (Улыбается.)
– Вы также являетесь «приходящим» священником в Англиканской церкви Санкт-Петербурга….
– Это особенная для меня работа, потому что в 1993 году я совместно с несколькими другими людьми провёл в Санкт-Петербурге первую службу в англиканской церкви со времён революции 1917 года. И я очень рад, что приход по-прежнему существует и функционирует. У них нет постоянного священника, но до эпидемии ковида к ним приезжали англиканские священники из Финляндии и Эстонии и проводили службы. Я тоже, конечно, наведываюсь туда, но очень редко – 4–5 раз в год: например, в декабре на традиционную Carol service – службу с рождественскими песнопениями. Я люблю Санкт-Петербург. Он навсегда останется для меня особенным местом.
– В одном из своих интервью после приезда в Москву в 2017-м вы сказали, что чувствуете огромную ответственность из-за необходимости быть своего рода связующим звеном между двумя церквами – Англиканской и Русской православной. Но, похоже, вам удалось установить добрососедские отношения со священнослужителями из ближайших православных храмов: вы общаетесь, посещаете службы друг друга. Можно ли сказать, что мосты были наведены?
– Да, это действительно большая ответственность – но и большая честь. На протяжении этих почти шести лет я являлся представителем Архиепископа Кентерберийского при Святейшем Патриархе Московском и всея Руси, так что часто общался с отделом внешних церковных связей, который всегда очень помогал нам и поддерживал, за что я бесконечно благодарен. И да, я действительно подружился с настоятелями соседних православных храмов: я бываю на их службах, они приходят в церковь Святого Андрея на важные для нас события.
Между нашими церквами множество различий – это правда. И их нельзя просто «замести под ковёр». Но в то же время если рассматривать это на другом, более глубоком уровне, то все мы в первую очередь христиане. Не так давно я читал лекцию в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, на которой как раз говорил не о различиях между Англиканской и Русской православной церквами, а о наших сходствах. А нас действительно многое объединяет, и в первую очередь – вера в Иисуса Христа, Сына Божия. У всех нас в сердце живёт это великое убеждение. Поэтому то, что объединяет нас, имеет гораздо больше значения, чем то, что нас разделяет.
И сейчас, несмотря на все сложности, мы стараемся сохранять хорошие отношения между Англиканской и Русской православной церквами и в первую очередь все созданные за годы личные дружеские связи. Это касается также и отношений с представителями других протестантских церквей: например, иногда они проводят в храме Святого Андрея обряды венчания.
– Давайте поговорим об итогах вашей почти шестилетней работы здесь. Как изменилась церковь Святого Андрея?
– Пожалуй, самым важным для меня стало существенное увеличение количества прихожан. За эти годы 55 человек прошли обряд конфирмации[1]. Это то, что вызывает у меня наибольшую радость. Также несколько прихожан – в основном американцы и британцы – начали свой путь к сану священнослужителя, что тоже очень воодушевляет.
На самом деле прирост в приходе происходил три раза. Когда мы приехали в 2017-м, приход был довольно маленьким и постепенно начал расти. Но в 2018-м, когда часть британских дипломатов была выслана из Москвы, мы потеряли многих постоянных прихожан. Церковь оправилась от этого, пришли новые люди – и случилась эпидемия ковида. После неё приход снова вырос, но весной прошлого года уехало ещё 50–70 наших постоянных прихожан.
Что касается других изменений, то, во-первых, мы приобрели в Германии электронный орган (подарок от благотворительного фонда «Небесный мост») и установили его в церкви. Во-вторых, обустроили небольшую часовню на цокольном этаже, куда можно прийти и помолиться в спокойной обстановке. А также облагородили церковный сад.
– Ещё одна важная тема для разговора – проект реставрации церкви. Что уже было сделано и что планируется сделать в дальнейшем?
– Был отреставрирован западный придел. Мы заменили крышу и укрепили фундамент. Это было самым важным. Но нам ещё предстоит огромная работа – нужно собрать средства на дизайн-проект реставрации. Если нам это удастся, городской реставрационный совет оплатит работы по фасадам и крыше. Крышу, как я сказал, мы уже отремонтировали – в прошлом году. И мы очень надеемся, что в следующем удастся отреставрировать фасады.
– Если сбудутся самые смелые ваши мечты, как изменится церковь после реставрации?
– Я бы очень хотел, чтобы при церкви появился маленький музей, посвящённый тем, кто построил её в XIX веке. И чтобы здесь была интерактивная экспозиция, которая рассказывала бы о приходе Святого Андрея, об англиканизме и о христианской вере в целом.
Также в храме великолепная акустика, и здесь проходит множество концертов. Мне хотелось бы оборудовать для зрителей (и прихожан, конечно) удобные сиденья. К слову, по средам, после службы, органист церкви Святого Андрея организует благотворительные концерты, прибыль с которых идёт в фонд реставрации.
– А сколько ещё средств нужно собрать, чтобы завершить работы?
– Если говорить о дизайн-проекте, на него нужно собрать ещё около 20 миллионов рублей. И это только на сам проект! А потом нам предстоит ещё сбор денег на ремонтные работы внутри церкви. За пять лет нам удалось собрать 300 тысяч долларов, то есть более 24 миллионов рублей.
Но я должен сказать, что это не только моя работа. Проектом реставрации занимаются многие люди, в частности Пэт Дэвис Шимчак, которая на протяжении долгих лет работает над осуществлением нашей мечты.
– Что вы можете сказать об отношениях между церковью Святого Андрея и посольством Великобритании в России? Делали ли вы какие-то совместные проекты?
– Раз в месяц я провожу молебен в посольстве. Сотрудники посольства, которые исповедуют христианство, посещают наши службы, как и дипломаты некоторых других стран. До ковида мы проводили службу, посвящённую Дню АНЗАК[2], – это событие имеет большое значение для новозеландцев и австралийцев. А также каждый год проходит особая служба в День памяти павших[3], в которой также принимают участие представители посольства.
– Церковь Святого Андрея в Москве стала не только религиозной организацией, но и центром английской культуры и традиций. Но, похоже, и русским традициям нашлось место: в этом году, например, при церкви состоялся масленичный фестиваль. Что вам лично больше всего нравится в русской культуре?
– Первое, о чём подумалось – множество маленьких повседневных привычек. Например, тапочки: теперь мне уже и в голову не придёт ходить по дому в уличной обуви! (Смеётся.)
Но если говорить серьёзно, то на меня оказали огромное влияние духовные традиции православия. Молитвы, крестные знамения… Я теперь крещусь по-русски! И, конечно, иконопись. Мне очень нравятся древние иконы, их простота: их авторы концентрировались не на высокохудожественном изображении портретов святых, а на внутреннем, духовном, содержании, на самой идее библейского или житийного сюжета.
Я также обожаю богатые русские пасхальные традиции – всю «дисциплину» Пасхи: от Великого поста до пасхального пира в день Светлого Христова Воскресения.
На самом деле многие явления русской жизни стали для нас настолько привычными, что мы их уже просто не замечаем...
– Удалось ли вам за эти годы увидеть шедевры русской иконописи в музеях и церквах?
– Да, конечно. К примеру, я несколько раз ходил в Третьяковскую галерею, чтобы посмотреть на «Троицу». И посетил многие древние православные храмы. Особняком среди них стоят Троице-Сергиева лавра, Ново-Иерусалимский монастырь, Саввино-Сторожевский монастырь, Церковь Покрова на Нерли – невероятно красивый древний русский храм. И я также очень люблю соседнюю церковь Малое Вознесение, что на углу Большой Никитской и Вознесенского переулка.
– Что вы больше всего полюбили в России, прожив здесь несколько лет?
– Мне нравится русская зима – особенно за городом, где открываются эти фантастические виды: белоснежные сугробы, ясное голубое небо… Да, бывает холодно, но это «сухой» холод, он не пробирает до костей так, как холод во влажном климате.
Я люблю весну. Она здесь просто невероятная: когда после долгой зимы наконец-то – и всегда внезапно – приходит тепло. Ещё вчера, кажется, было минус четыре, а на следующей неделе раз – и плюс семь! Я люблю наблюдать за стремительными изменениями в природе. Каждый год фотографирую первые листочки и цветы в нашем саду.
А ещё мне нравится, что в России можно сесть в поезд и ехать куда-нибудь сутками. В какой ещё стране мира такое возможно?.. Если вы сядете в поезд в Великобритании, через 8 часов вы выйдете из него на другом конце страны.
И я очень люблю хачапури (смеётся). Знаю, что в действительности это не русское блюдо, но я попробовал их здесь – и я их обожаю! Не понимаю, почему никто на Западе ещё не додумался открыть кафе с хачапури. Они бы озолотились!
Ну и, конечно же, русские люди. Сначала они кажутся довольно закрытыми. Но, как только удаётся преодолеть барьер, люди впускают тебя в свой мир, открывают сердце и оказываются очень тёплыми.
– Одна из трудностей, с которыми вам пришлось столкнуться, будучи настоятелем Англиканской церкви Святого Андрея в Москве, – это русский язык – вероятно, один из самых сложных в мире. Каков ваш уровень русского сейчас? И что даётся вам тяжелее всего?
– Когда я заполняю анкеты на визу, на вопрос «Каков ваш уровень русского?» предлагается два варианта ответа: «Я могу поддерживать простые разговоры» и «Я свободно говорю по-русски». Я могу гораздо больше, чем поддерживать простые разговоры, но, думаю, утверждать, что я говорю по-русски свободно, было бы хвастовством.
Я читаю по-русски: прочёл, к примеру, «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова. Сейчас читаю «Героя нашего времени» Михаила Лермонтова.
Моя самая большая проблема – это ударения. Я постоянно допускаю в них ошибки. Непросто мне даются и окончания – хотя, думаю, сейчас в 70 процентах случаев я склоняю и спрягаю слова верно. Я люблю русский язык. Без постоянной практики его уровень неизбежно упадёт – и это то, о чём я очень жалею в связи с предстоящим отъездом из России.
Лингвист Георгий Степанов сказал: «Словарь языка свидетельствует, о чём думают люди, а грамматика – как они думают». На мой взгляд, потрясающе точное замечание. Это проявляется в мелочах. Например, по-английски при знакомстве мы говорим: «Как ваше имя?» – «Моё имя Малькольм». А по-русски мы спрашиваем: «Как вас зовут?» – получается, что «главный» не вы, а другие люди. В русском языке очень распространены страдательный залог и безличные предложения: «случилось», «удалось». И в этом проявляется, на мой взгляд, понимание того, что в мире есть нечто большее, чем мы сами. Даже если вы не верите в Бога, вы проживаете эту идею на уровне языка.
В английском и вообще западном миропонимании всё всегда сводится к уму, к рациональному. Например, сумасшедшего человека мы называем «mentally ill» – «умственно больной». По-русски же это – «душевнобольной». Потому что у вас главное не ум, рацио, а дух, душа.
Мне нравится в русском языке использование разных форм второго лица – «ты» и «вы» в зависимости от отношений между собеседниками.
Вот ещё деталь: по-английски мы говорим: «Моя жена и я», по-русски – «мы с женой». Как-то я рассказал об этом другу, и он ответил: «Когда ты говоришь «моя жена и я» – это звучит так одиноко… А фраза «мы с женой» подчёркивает, что вы вместе».
Или взять, к примеру, слово «спасибо». Каждый раз, произнося «спасибо» по-русски, вы говорите: «Спасибо Бог». Интересно, как много людей замечают это?..
Говорить на эту тему можно бесконечно. Я считаю русский язык и то видение мира, которое он отражает, большим богатством.
– Какие самые тёплые воспоминания о службе здесь вы увезёте с собой?
– За шесть лет я встретил множество замечательных людей – и это настоящее благословение. Церковь Святого Андрея посещают многие яркие, талантливые юноши и девушки, общаться с ними и работать – одно удовольствие (а приход московской Англиканской церкви очень «молодой» по сравнению с церквами в Англии). Я с радостью вёл подготовку к конфирмации и курсы по изучению Библии; наши ярмарки и праздники тоже оставили след в моей душе.
Но, пожалуй, самое любимое воспоминание – это полная церковь прихожан в Рождество, поющих в унисон «Тихую ночь»…
Здание церкви Святого Андрея в стиле викторианской неоготики является объектом культурного наследия регионального значения
____________________________________________________________________________________
[1] В ряде протестантских церквей — обряд сознательного исповедания веры.
[2] День памяти австралийцев и новозеландцев, погибших во всех войнах и военных конфликтах с участием этих стран.
[3] Памятный день в странах Британского Содружества наций, отмечаемый ежегодно 11 ноября и призванный увековечить память всех солдат Британского Содружества, погибших в конфликтах с участием Великобритании.