Борис Укачин (1936–2003)
Поэт и прозаик. Родился в селе Каярлык Онгудайского района в семье табунщика. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Работал в газете «Алтайды$ чолмоны» («Звезда Алтая»), на республиканском радио. Переводил на алтайский язык произведения М. Лермонтова, Т. Шевченко, Ч. Айтматова, С. Михалкова и других. Переводчиками Укачина на русский язык были известные поэты И. Фоняков, Б. Слуцкий, Я. Козловский, Н. Гребнев, Я. Аким, Р. Казакова, Т. Бек, Т. Глушкова и другие. Последние стихи поэта переведены С. Дыковым и В. Берязевым.
Автор более тридцати книг: «Дороги», «Есть такая земля», «Ветка горного кедра», «Земля синего неба», «Рождённые весной», «Я жду улетевшего лебедя», «Бег аргамака», «Эхо вечного Алтая», «Любовь и вражда», «До смерти ещё далеко», «Весенние цветы – осенние звёзды», «Прогноз погоды», «Горные духи», «Автопортрет», «На мой взгляд...» и другие. Стихи поэта переведены на английский, немецкий, испанский, французский, польский, чешский, словацкий, монгольский, тувинский, киргизский и якутский языки.
Русский язык
Леса, птицы, птичьи гнёзда
Шептали мне по-алтайски;
Солнце, луна и звёзды
Светили мне по-алтайски.
И волки в горах спросонья
Выли лишь по-алтайски;
И знали коровы и кони
Одну алтайскую ласку.
...Но вот я покинул горы,
В дальний уехал город.
И мука мне сжала горло,
И мукой я был поборот.
Казалось, неизлечимо,
Бессильный, несчастный,
мрачный,
Я вдруг захворал, мужчина,
Предродовой горячкой.
И вот мою грудь внезапно
Как молнией раскололо.
Тогда-то с болью сказал я
По-русски первое слово.
И тотчас мне стало страшно,
И хрящ во мне главный хрустнул...
Однако со мной пространство
С тех пор говорит по-русски.
...А прежде, в ребячьи годы,
Когда мир был схож со сказкой,
Считал я: леса и воды,
И горы, и вся природа –
Все думают по-алтайски.
Перевод Владимира Корнилова
Приближение стиха
Ночь. Лежу и не могу уснуть
На горячей, смятой простыне.
Что-то мне теснит и давит грудь.
Что-то совершается во мне.
И в ушах – какой-то шум и звон.
Я зову: услышь меня, приди,
Добрый сон! Ты слышишь,
добрый сон,
Я сдаюсь: не мучай, победи!
Но шумит в мозгу моём тайга,
И, безумством сильных обуян,
Плещет, разрушая берега,
Возмущённый ветром океан.
Я устал. Измучен я. И вдруг
Отпустило. Ясность. Тишина.
Вижу я: цветёт широкий луг.
Слышу я: поёт кругом весна.
Это ты, родимый Каярлык?
Каракол? А может, Кулада?
Слышу звонкий птичий переклик,
Вижу – бродят мирные стада.
О, куда бредёте вы, стада?
Кони, кони, мчитесь вы куда?
И куда, бессмертно молода,
В ручейках торопится вода?
Чувствую, как, музыкой звуча,
Холодя, и грея, и звеня,
Жарко обжигая, щекоча,
Время протекает сквозь меня.
Протекает Время – и во мне
Умирает прежний человек,
И, как будто возродясь в огне,
Возникает новый человек.
То, чего не знал я, – знает он,
То, чего не видел, – видит он,
То, чего не слышал, – слышит он,
Чуткостью особой наделён.
О, как чутко ухо у него,
А душа – подавно не глуха!
Вот, примерно, люди, каково
Чувство приближения стиха.
Возвращение коров
...А когда затуманятся сумерки
над облаками
И на землю прохлада прольётся
с небесного крова –
С выменами тугими,
с торчащими остро сосками,
Разномастные, тихо домой
возвращались коровы.
Наша – белой была!
Помню всё: издалёка, бывало,
Я средь пёстрых и рыжих
её отличу и отмечу.
К нашей юрте потом подходила она,
подплывала,
Мама с белым подойником
к ней поспешала навстречу.
С ней, конечно, и я подбегал
обязательно рядом.
Приближалась корова, мычала
и шумно вздыхала.
А потом я стоял и следил
зачарованным взглядом,
Как в подойнике облако белое
пенно взбухало.
А потом, как положено,
к ней подпускали телёнка.
Покрывалась тотчас его мордочка
«инеем» белым.
А потом в нашей юрте
смотрели мы – я и сестрёнка,
Как вскипало, шумя,
молоко в казане закоптелом.
...Вновь у юрты стою.
И как будто бы всё неизменно.
Так же сумерки снова подсвечены
бледным закатом.
И коровы цепочкой шагают
неспешно, степенно,
И мычат, возвращаясь к хозяйкам
своим и телятам.
Только мама не выйдет уж,
как бы ни звал я, ни плакал,
Далеко моя бедная матушка –
не докричаться,
И подойник знакомый навеки
отзвякал, отбрякал,
На серебряной дужке
не будет он больше качаться.
И не бросятся нынче
коровам навстречу ребята –
Им давно уж не в радость
старинные радости эти,
В чём-то всё же они не такие,
какими когда-то
Были сверстники наши,
войны деревенские дети.
Вновь коровы мычат...
Возле юрты стою и тоскую:
Может быть, их мычание
что-нибудь всё-таки значит?
Обещает ли счастье?
Беду ли пророчит какую?
Я не в силах понять,
но болит моё сердце и плачет.
Перевод Ильи Фонякова
Голос снега
Голос снега, голос снега,
Ты всегда в пути со мной –
Вечный зов родного неба,
Эхо гор земли родной.
Снилось мне:
Горело поле,
Буря била через край.
Я тогда впервые понял
Твой суровый нрав, Алтай!
Голос снежного Алтая
Был надеждою живой,
А краса родного края –
Путеводною звездой.
Тихий вздох Отчизны нежной
Мне сопутствовал в пути,
Белых сопок голос снежный
Продолжал за мной идти.
А когда весна настанет
И сугробы оживут,
В ручейках снега растают
И под солнцем запоют.
В пояс всадникам былинным
Травы встанут.
И тогда
Отползут снега к вершинам,
В поднебесье, в царство льда.
Осень в дымчатом уборе,
Уходя, оставит след
Долгих снов...
Но землю вскоре
Вновь накроет первый снег.
Вновь родной Алтай, как жемчуг,
Засверкает белизной,
И в горах снега зашепчут,
Собираясь в путь со мной...
Пусть беда лихая будет
Ждать среди чужих степей –
Чистый голос
снежной бури
Навсегда в крови моей.
Перевод Анатолия Преловского