Владимир Завикторин
Часть I
По Москве прокатилась молва.
Стар и млад поднялись там и тут.
Шелестят по слободкам слова:
– Стеньку Разина в оковах везут!
– Это тот, который вор, да палач?..
– Это тот, что беднякам как отец!
То ли смех округ летит, то ли плач…
Вот и свиделись мы наконец!
На телеге едут Стенька да Фрол.
Как зверей держат их на цепи.
– В глотку вашу осиновый кол! –
Из толпы им купчишка вопит.
Встали. Думный дьяк подкатил.
Загундел, поясок теребя:
– Пол-Рассеи ты разбередил…
Пусть Рассея поглядит на тебя.
– Врёшь ты, дьяк! То дурные слова!
Вот послал же Господь дурака!..
Коли думаешь, что Рассея – Москва,
Ты Рассеи не видел пока.
Знаешь, что перекатная голь
Есть исконный российский народ.
Не хлебнул здесь кто слёзы и боль,
Тот народа вовек не поймёт.
У кого ты сейчас ни спроси,
Беднякам я был мать и отец.
Горе мыкают все на Руси,
И пришёл тому горю конец.
Босякам я дал власть и права.
Оперед летела слава, звеня.
И хвалила меня татарва,
И калмыки любили меня.
Не дошёл я до сытой Москвы.
Не пощупал купцов да менял.
Люди! Эй! Что же сделали вы?!
И почто вы предали меня?..
– Ну, сказал, а теперь уж прости… –
Думный дьяк усмехнулся в усы.
– На допрос его, в подвал отвести!
По-другому запоёшь, сукин сын…
Часть II. Допрос
– По-другому запоёшь, сукин сын… –
Начал ласково дьяк говорить. –
Жизнь твою я кладу на весы.
Скажешь всё – значит будешь ты жить.
Ох, не ласков ты, земский подвал…
Дел заплечных стоят мастера.
– Говори, как ты жил-воровал –
Не дотянешь не то до утра.
Говори, как смущал ты народ, –
Думный дьяк, усмехаясь, шипел. –
Отвечай мне, пройдоха и скот,
Что с Россией ты сделать хотел?!
Всё молчишь… Ну, и кончим на том, –
Дьяк сказал и, ударив под дых,
Крикнул: – Потчуйте, братцы, кнутом!
Кнут любому развяжет язык.
– За лукавство своё получай! –
Свистнул кнут, сразу кожу рассёк.
– Заслужил, так теперь не серчай…
Сорок раз и вдогонку разок.
Кнут гулял так, что брызгала кровь.
Стало тело опухшим от ран.
– Раз молчишь –
так попотчуем вновь!
Улыбался в ответ лишь Степан.
Помрачнел дьяк. Стал чёрен и зол.
– Ведь себе хуже делаешь лишь!
Раз молчишь, как упрямый осёл, –
На огне-то ты заговоришь!
Тело жгли раскалённым прутом,
Пахло мясом палёным округ.
Это будут шептаться потом,
Охватил палачей как испуг.
Дьяк в отчаянье крикнул, хрипя:
– Эй, обрейте макушку ему!
Пусть полечит водичка тебя –
Будет капать, научит уму.
Лили воду всю ночь напролёт.
Палачи выбивались из сил.
– Ничего! Он у нас запоёт! –
Думный дьяк из себя выходил.
– Говори!.. Говори, атаман!
Иль расстанешься ты с головой!
Улыбался в ответ лишь Степан.
Задохнувшись тогда, сам не свой,
Заревел от бессилия дьяк:
– Эй, на дыбу его, босяка!
Постучали в дверной тут косяк.
– Государь! Погодите пока…
Часть III. Государь
– Государь! Погодите пока…
Отошли чуть назад палачи,
Приведя в чувства Стеньку слегка.
Царь молчит… Но и Разин молчит…
За стеною Москва всё бурлила.
Жизнь куда-то безудержно мчит.
Здесь же время как будто застыло.
Царь молчит… Но и Разин молчит…
Воздух спёрт. Тишина гробовая.
Дьяк признанье подмётно строчит.
С ноги на ногу переступая,
Царь молчит… Но и Разин молчит…
Друг на друга глядят, не моргают.
Между ними как будто магнит.
От молчания все изнывают.
Царь молчит… Но и Разин молчит…
Нет страшнее молчанья на свете.
Лишь комар заунывно пищит.
Как глазами срослись двое эти.
Царь молчит… Но и Разин молчит…
– Скажешь что,
думный дьяк, не сознался?
– Ты прости, государь! Виноват!
Я ж с пристрастием его!.. Я ж старался!
Заколдованный он, супостат!
– Затянулось молчание наше, –
Царь промолвил. – Гляди ж, атаман…
Завтра пить тебе горькую чашу.
И опять улыбнулся Степан.
Часть IV. Казнь
И опять улыбнулся Степан,
Когда вышел на Божий он свет.
Пред глазами кровавый туман…
Стоит крёстный. Писавший навет.
Тучи ходят над тучной Москвой.
Выбивается ветер из сил.
Вдалеке слышен звук громовой.
Дождь тихонечко заморосил.
Кап… Кап… Кап… А потом зарядил,
Словно ярость свою проливал.
А народ подходил, подходил.
Все стекались кто мог – стар и мал.
К месту лобному море текло,
Голося, завывая, галдя.
Всю Москву в это утро влекло
Содрогнуться, на Стеньку глядя.
Тяжело на помост он присел
И под ливень подставил лицо.
– Это их «слобонить» ты хотел? –
Дьяк шепнул:
«Сколь стеклось подлецов…»
– Эй, вы! Слушайте царский указ!
Это присказка только пока.
Чтоб почувствовал каждый из вас,
Как тверда правосудья рука.
Стенька Разин – изменник и вор!
Божий страх позабыл и царя.
И устроил великий разор,
От себя за царя говоря.
Дождь сильнее ещё припустил.
Вслед дождю
думный дьяк входил в раж.
Вдруг юродивый крикнул: «Прости!
Наш заступник, спаситель ты наш!»
Оттащили стрельцы дурака.
Оглашать дьяк вину продолжал:
– Кровь невинных на этих руках!
Храмы Божии он сокрушал!
Христиан побивал он зазря.
Столь растерзано мирных людей,
Что кровавилась вечно заря!
Не щадил и младенцев – злодей!
Кто-то крикнул: «Изветы и ложь!
Правды этим враньём не попрать!
Сказкой вашей народ не проймёшь!»
Взвился дьяк: «Эй! Злодея поймать!»
Побежали стрельцы со всех ног.
Да куда… Не сыскать и следа.
Смельчаков в этот день Бог берёг
От расправы и от суда.
– Но радением добрых людей, –
Дьяк продолжил стоять на своём, –
Был задержан и схвачен злодей
И под пыткой признался во всём.
Волю царскую мне объявить
Порешили бояре – так вот:
Злою смертию Стеньку казнить,
Чтоб забыл его русский народ.
Аккуратно свернул дьяк указ,
Палачу чуть заметно кивнул:
– Ну, потешу толпу я сейчас…
Разин к плахе тихонько шагнул.
Поклонился по всем сторонам:
Православные, простите меня!
Помолился на Божий он храм:
Отхожу, никого не кляня.
Не пужайся, мой крёстный отец,
Что сгубил мою жизнь на корню.
Принимаю кровавый венец
И нисколько тебя не виню.
Тишина… И о чём говорить?..
Лишь мальчишка батяню спросил:
– Четвертуют?
– Ага… Не смотри!
И глаза он ребёнку закрыл.
Как надсадно топор загулял…
Раз – удар, ещё раз, и ещё…
А Степан всё молча… Всё молчал…
Только слёзы катились со щёк.
Он терпел, он держался едва,
Как топор его шеи достиг,
Покатилась его голова –
И душе стало легче в тот миг.
Отшатнулась толпа, чуть жива.
Померещилось, что ли, на миг…
Как отрубленная голова
Улыбнулась кому-то из них.