Стихия красоты

* * *

Где ж вы, батыры степные, уснули,

Где ваша древняя крепкая стать,

Иль из похода домой не вернулись,

Где вы смогли так смертельно устать?

Кто разбросал ураганом по свету,

Ветреность случая, злая судьба?

Дух ваш суровый развеялся где-то,

Люди, не знавшие цепи раба!

Кто же вас кликнет

         под Джангра знамёна,

В степь благодатную всех соберёт?

В Бумбу страну

       как единый свободный,

Славный в веках и великий народ!

* * *

Ты можешь всё, когда готов,

Ты можешь всё, когда ты без оков,

И горы можешь своротить,

Не ощущая высоты, где ты творишь.

Достигнуть можешь и небес,

И в покорении блестящей высоты,

Ты можешь измениться весь,

Открыв невиданной

                    стихии красоты.

Ты можешь, если внутренне готов,

К походу, бою и терновому венцу,

И без возвышенных не к месту слов,

Любовь, признанье – всё тебе к лицу.

Ты можешь, если ко всему готов…

Освободись от призрачных оков!

О матери

Я много видел женщин разных

И был судим, и был любим,

Но отдаваться в суд ни разу

Не собирался им, пойми,

На свете есть одна из женщин,

Что может осудить тебя,

Молиться будет пред сраженьем,

Тебя, беспутного, любя...

А ты вперёд летишь, гуляешь,

Творишь и падаешь, встаёшь,

И иногда не замечаешь

Крыло надёжное её.

Когда же силы промотаешь

Души, что двигали вперёд,

И одиночество познаешь,

И лицемерье поздних слёз…

Тогда, быть может, осознаешь,

Любви всевластие её!

Ты понял, это твоя мать,

И больше нечего сказать...

* * *

Чертополох отнюдь не роза,

Колючки с листьями не те...

Так часто жизни скучной проза

Нас окружает в суете.

Но розы сами выбираем,

Ростки по цвету, по душе,

И нежный сладкий запах рая

Хотим создать мы на Земле!

Обесценивание

Я не стою копыта твоего аранзала.

Его сбруя дороже,

                  чем все мои платья.

Глупо всё,

что когда-либо в жизни сказала я.

Но спасут тебя только

                          мои объятия.

Моя любовь

Моя любовь,

         как нестандартная поэзия:

сумбурность рифм и спорный слог.

Не каждый дать оценку точно мог,

идя по её тоненькому лезвию.

Кто смог – тому уже не позабыть.

Не сгладятся коварные следы:

поёт душа, поёт на все лады,

стремясь в себе мелодию добыть.

* * *

Бегут от дел и от людей,

                             но всех страшней

побег ради погони, из страстей,

и хуже этого, – как прост ответ! –

когда погони

             за бегущим вовсе нет...

* * *

Кукушка ночная дневную

запросто перекукует.

Но даже ночную удод

с лёгкостью перепоёт.

Укус

В моё нежное тело он впился нещадно,

озверевший от голода волжский

                                                   комар.

А керчанские братья бросаются

                                                     стадно,

партизански бесшумно

                                 в военный угар.

Их калмыцкий собрат

                              позвенит и повьётся,

чтобы издали знали:

                          спасайся кто может...

Вот и твой хоботок во мне отзовётся.

Только сердцу больней,

                           чем искусанной коже.

Воспоминание

Рано утром, глаза открыв,

Я отца увидал у окна.

Он стоял там совсем один.

Сквозь стекло он глядел… Куда?..

Удивлённо с кровати встав,

Подошёл к нему тихо я.

Сам трескучий мороз рисовал

Все узоры в окне для меня.

Мой отец неподвижно стоял.

Что он видел в замёрзшем окне?..

Как когда-то, так рано встав,

Был он изгнан в Сибирь налегке?

Как ему недосуг играть

Было с давних и детских лет:

Надо хлеб свой на жизнь добывать,

Не до сна, когда пищи нет.

Как под гнётом комендатур,

Под надзором был стар и млад,

И картошки мёрзлой тот вкус

Не забыть, как пришлось страдать.

Как отца старший брат ушёл

На войну – не вернулся: пропал.

Как ждала его мать, чтоб пришёл, –

Вдруг вернётся, он так ещё мал.

Там, в Сибири, отцовская мать

Навсегда осталась в земле.

«Эрлик хан её душу, знать,

Приютил», – так сказали мне.

А в начале весны пришла

К нам в Сибирь

          благодатная весть,

Что настала калмыкам пора

Возвращаться в родную степь!

Хоть навечно сослали нас,

Но надежда жила в сердцах.

Вот и выстрелил тот указ

По неправде, изгнавшей нас.

…Мой отец стоит у окна.

Что он видит

                в замёрзшем стекле?..

Из цикла «Легенды»

Жалоба журавля

Серый журавль курлычет в печали,

Степью разносятся звонкие плачи.

В памяти птичьей обида горька,

У Заячи¹  он спросил погодя:

– Ростом с овцу я, так почему же

Дал двух птенцов только мне?

            И к тому же

Некого мне за собой сохранить,

Некому следом за мною ступить.

А воробью,

ростом меньше напёрстка,

Больше птенцов подарил для потомства?

Строит он гнёзда рядом с людьми,

С ними соседится в мире – гляди.

Слушал с вниманием жалобу молча

Сам Заячи, повелел полномочно:

– За разорённые гнёзда твои

И за птенцов, что погибли твои,

Прокляты будут тобою враги,

Худшую долю познают они.

_________________

¹Заячи (калм.) – судьба, распорядитель судеб.

Нож

«В год Змеи у нашего Сеня

В декабре родился сын,

                            вот радость!» –

Говорила вся моя родня,

Старики-соседи помогали.

Я вдохнул сибирский холод

                                         второпях,

Я заплакал громко. И, как надо,

Повитуха пуповину мне: «Ях-ях», –

Перерезала ножом

                   домашним, нашим.

Был у нас балг – калмыцкий нож,

С чуть отбитой ручкой деревянной.

«Пригодился он при родах, что ж», –

Говорила мама мне. Наглядно

Много лет широкий, плоский, он

Был в хозяйстве нашем без замены.

Но со временем балг, калмыцкий нож,

Рукоятку потерял, ждал перемены.

Нож без рукояти – не у дел,

Лишь металл остался сиротливый.

«Пусть огонь теперь плохое съест», –

Мой отец нож бросил торопливо.

В печке наш балг тогда горел,

Я прощался с ним, в примету веря…

Я с тех пор давно уж поседел.

А балг трухою стал, наверно.

                     Перевела Римма Ханинова