Сергей Морейно
Высокое искусство
Мне было лет тринадцать, когда я нашёл в квартире книжку Чуковского «Высокое искусство», изданную в год моего рождения. Книжку необычную. Основными тремя темами в ней были переводческие ляпы, мастерство Самуила Маршака и русские переводы Тараса Шевченко. Сегодня я определяю этот труд Корнея Ивановича как крутой. Во-первых, шестиклассник мог из неё если не понять, то почувствовать, что ляпы – не главный недостаток (и не всегда недостаток) перевода. Во-вторых, я влюбился в технику Маршака – как в те годы можно было влюбиться в полёт армейца Харламова или пластику тбилисского динамовца Гуцаева. В-третьих, глава о Шевченко ввергла меня в когнитивный диссонанс (чего я, разумеется, не знал): мне не понравились ни переводы, ни оригинал (в той мере, в какой я им проникся), но главу я прочитывал снова и снова. Теперь в обратной перспективе. Думаю, Бродский, как поэт более высокого класса, имел право называть стихи Шевченко брехнёй Тараса, это его заявление я рассматриваю вне политического контекста. Однако сама по себе украинская поэзия до сих пор непереводима – то, что переводимо, высокой поэзией не является. Далее, я уверен: Маршак – главный переводчик сонетов Шекспира на русский, а детская закалка помогла при чтении пасквилей Михаила Гаспарова смириться с тем, что в академической семье не без… Наконец, книга пленила меня показом «неконечности» искусства перевода – в отличие от игры в шахматы, к которой меня пытались приохотить отец и дядя. Сейчас я сформулирую так – мне открылось, что есть жёсткие и мягкие методы дегустации перевода: аналитический (на уровне фраз, слов, слогов) и алгебраический (геометрия, инварианты, посылы); тогда же я просто испытывал кайф, подобный кайфу решения задач из журнала «Квант».
Так я встал на путь, на котором люди делаются переводчиками.
Корнелий, придворный
Переводятся не столько слова, сколько их роли. В 2018 году на Международном конгрессе переводчиков в Москве Виктор Сонькин, один из активистов преподавания искусства художественного перевода в России, делал доклад «Формальное стихосложение: российский и западный опыт перевода цитат». Слушая его, я был поражён действительно формальным подходом – докладчик ни разу не обмолвился о том, чту именно он переводит, переводя цитату (эпиграф, вставку, «мораль»). А ведь цитата, как всякий маркированный текст, способна играть целый спектр ролей. Открывать, закрывать, соединять и разъединять структурные единицы текста. В романе поляка Щепана Твардоха «Морфий» маркирована немецкая речь героя, у неё как минимум пять ролей: ребёнок, говорящий с отцом; взрослый, говорящий с отцом; взрослый, говорящий с матерью; поляк в штатском, изображающий немца; поляк в форме фельдгестапо, изображающий немца. (Немецкий переводчик Олаф Кюль даже не пытался передать эти роли. Видимо, и В. Сонькин не счёл их достойными упоминания.) В принципе, цитата – это особая авторская реплика. Инструмент текстовой машинерии, она переводит стрелку на пути нарратива или стопорит её подобно реплике Корнелия:
In that, and all things, will we show our duty.
«Циклична, как морская волна, как полнолуние, / Как вой пса, / Жизнь, заключённая в этой фразе», – писал в этой связи польский поэт Войцех Пестка. Во времена Шекспира женские роли играли мужчины. В театре кабуки рабочие сцены одеты в чёрное и считаются невидимыми. Оперный Онегин может серьёзно уступать Татьяне в объёме. Цитаты порой трансформируются сильнее других частей текста. <...>
В каморке папы Карло
Для перевода отдельных вещей я использовал нечто похожее на трансовые техники. Подкорка буксует, анализ бесплоден. Можно тупо ждать. А ещё помогает истерический сон наяву. Просто сон ничего не гарантирует. Погрузиться в контекст, утонуть в нём… миф о контекстуальных ваннах как панацее сродни мифу, приводящему людей с беглым языком (синхронных и консекутивных переводчиков) в литературный перевод. Оба заблуждения «не учитывают» наличия глубинных связей, кротовьих ходов и мерцающего внутреннего света. Переводчица Б. хвалилась, что за три дня облазила весь город Б. (70 тыс. населения) в целях лучшего понимания своего а-а. И что она нашла – собор Св. Матери, кирху Св. Отчима? Не Кремль же инспирировал книги москвичей! Чтобы взять воздушно-капельный след, нужна мягкая система маячков, чёрные лестницы, фонарные столбы, LitfaЯsдulen, недели и месяцы… либо солнечный удар, по башке ломом.
Делая книжку Бобровского1, я страшно опаздывал, но всё искал мастер-ключ. Я начал составлять «Хронику», подбирая такие события, в которых он участвовал, пускай окольно, или о которых хотя бы мог знать. Получалась острая привязка к автору – иголка в куколку вуду <...>. Сейчас сработает едва ли: писатели читают ленту новостей, большей частью оставляющую их безразличными. Но он? Прибыв в Латгалию, слышал ли об операциях по уничтожению белорусских деревень, Schneehase и Winterzauber? Сидя за столом в Uni on Verlag, видел ли из окна западную оккупационную зону? Знал о стрельбе по перебежчикам? А о расстрелах в Новочеркасске, откуда в сорок восьмом, проходя «денацификацию», писал в Бранденбург жене Иоганне: «Мне кажется, со стихами впервые что-то случилось именно здесь»?
Недели три я не переводил, голова раскалывалась с самого утра – я вместе с ним сдаюсь в плен в Курляндии, нас везут в Восточный Донбасс, но не это важно, главное, что вокруг: <...>, я публикую в Берлине «Прусскую элегию», в Штутгарте, по причине злоупотребления словом Volk, «народ», забаненную (меня обносят Берлинской стеной), я основываю «Новый кружок поэтов Фридрихсхагена» (Хрущёв с Кубы убирает ракеты)…
Довлатов и Северянин
Срочная защита проекта – показ черновика – снятие установки на гладкость, этого «русского проклятия» – 100 строк в день; транс действенен, если сняты ограничения (нечего терять) плюс стресс (страшно потерять). Раскрепостить и ударить. На занятиях нужно показать студентам транс, но всю работу делать в трансе нельзя. Я, похоже, именно тогда зацепил его, затем подоспела фортуна. Люди и вещи подсказывали решения. А «впервые что-то случилось» на первой строке стихотворения Gedenkblatt:
Jahre, / Spinnenfдden, / die groЯen Spinnen, Jahre...
Прежние переводы закономерно стартовали словом «годы», но моему воспалённому мозгу «годы» казались расслабленными, не способными отчекрыжить жизнь от смерти. Русский именительный вял и неактивен: именует, но не винит и не винится. Так что:
Тех лет / паучьи нити, / жирные пауки, тех лет...
На семинаре Scaena Interpretationis мы хотели перевести фрагмент «Зоны» Сергея Довлатова, точнее, куплет блатной песенки из этого фрагмента. Обезумевший от страха надзиратель загоняет зэков в ледяную реку и держит их там под автоматом минут сорок. В конце концов колонна запевает известный блатной шансон, после чего из первой шеренги выходит некий рецидивист, «герой зоны», и отводит рукой дуло. Такой нереальный жест в пространстве текста возможен только благодаря переключателю ситуации – в ритме марша спетому кусочку шансона.
В чистом виде он безобиден и даже слегка похабен, сочетая интонацию жалобы с дурковатым содержанием. Довлатов подогнал текст к собственному рассказу. Структура семантических сдвигов, ясная на уровне подкорки, не поддавалась прямому и быстрому объяснению. Мы предложили группе несколько клипов с классической зэковской песней – «По тундре». Из размера знаменитого северянинского миньонета («Это было у моря, где ажурная пена, / Где встречается редко городской экипаж…»), от модуса мазохистской тоски по недостижимому она воспаряет к реальной угрозе:
По тундре, по железной дороге, / Где мчится поезд «Воркута – Ленинград»…
Исполнение переводчика Николая Брауна (9 лет лагерей и ссылки) – феерическое – конвертировало черту недосягаемости «Воркута – Ленинград» в вектор возмездия, колёсами поезда рассекавший территорию вечной боли. Двухчасовое чередование обеих песен и их исполнителей, фото, сведений о самих благородных «блатных» певцах, а также об участии этнических латышей в создании ГУЛАГа (первый начальник СЛОНа – Эйхманис, родитель РККА – Вациетис, комендант Кремля – Петерс, отец военной разведки СССР – Берзиньш, палач-рекордсмен – Петерис Магго…) – и вот уже интеллигентные латышские дети готовы блевать от русских «свинцовых мерзостей жизни», я – тоже: оттого, что как бы прикормил щенков и ну хренячить кувалдой по головёнкам.
Условно говоря, дюжина сломалась, тринадцатая встала и спела. Сладковато-грубая фонетика условно взрезала ледяное молчание зэков. Позже перевод доверили бездарному менеджеру от литературы, она же, будучи редактором, боролась за качество как могла. Я написал предисловие. Книжка не позорная, но её не читают.
Kaikki on kunnossa2
Я вижу в поэзии латышей трёх гениев: Александра Чака (1901–1950), Ояра Вациетиса (1933–1983), Юриса Кунноса (1948–1996). Выписывая даты одной строкой, в ужас не прихожу. Добавлю к ним русских рижан: Алексей Ивлев (1956–2006) и Олег Золотов (1963–2006).
Были/есть другие дивные поэты. Во-первых, Герман Маргер Маевскис (1951–2001). Во-вторых, два «долгожителя», Улдис Берзиньш (1944–2021) и Янис, ныне здравствующий, Рокпелнис (*1945). Этим двоим – идолам моей молодости – я на правах лечащего врача (переводчика) ещё в одиннадцатом году недвусмысленно намекал: пора, мол, заткнуть фонтан стихосложения, ибо поэзия в нём закончилась раньше, чем жизнь. Жестоко: но и они поступали жестоко, убивая самих себя – прежних. Называю все эти имена, чтобы напомнить, сколь крепок поэтический дух маленькой страны. И расчётлив, и тлетворен. Отписался – на берег. Интересно другое. И Чак, и Вациетис, и Куннос (и Берзиньш, и Рокпелнис) имели сильную связь с русским языком. Не по принуждению – порождая в нём смыслы. И Чак, и Рокпелнис оставили несколько русских стихов, сравнимых со строчкой Рильке «я так один». Берзиньш и Куннос ваяли сами себе удивительные подстрочники. Вациетис зачем-то перевёл «Мастера и Маргариту» (в этом выборе – весь Вациетис). Язык ответил взаимностью – так или иначе они сделались явлениями русской культуры. Два десятка переводчиков оформили пересадку на её почву (Ьbersetzung verpflanzt also das Original… – Вальтер Беньямин), где они, похоже, до сих пор не засохли. В Латвии их планомерно забывают; даже песни на слова Чака поются, кажется, реже и реже. Оттого история отношений с русским языком Я. Каплинского выглядит загадкой. Я по косвенным признакам чую, что эстонский поэт Яан Каплинский – велик, однако стать русским Яном не удалось. Три книжки были провальными (хвалебная кампания – туфта). Переводчики, редакторы – достойные люди, но что-то пошло не так.
Либо же его «история» оказалась ложной (русский язык – позой, а не выходом). Придёт день, и мы об этом поговорим.
Dutch Books3
Первым моим наставником случайно (для него) стал Кнут Скуйениекс (1936–2022), не самый интересный поэт, но чуткий критик и прирождённый переводчик. Семь лет он провёл в мордовских лагерях, а потом ещё два года в ссылке, после чего быстро вернулся в полноценную литературную жизнь Латвии.
В конце восьмидесятых Берзиньш попросил его проверить мои переводы. Москвич, русский, еврей, профан – не знаю, какая из ипостасей бесила Кнута сильнее. Но просьба Улдиса – закон, и он дал мне первые уроки «языковой асимметрии». Какое сочетание: поэт, переводчик и друг автора! Впоследствии дважды случалась ещё более мощная комбинация: мой друг – поэт, автор и переводчик: латышка Майра Асаре (+2015) и цитированный выше Пестка (+2023). Но с ними я трудился фактически на равных, а тогда был потрясён. С тех пор я старался не позволить языку матери и языку среды слиться во что-то усреднённое. Кстати, в СССР пионерами изучения языковых фронтиров в смешанных семьях были, если не ошибаюсь, эстонцы.
Я долго жил в ощущении наступащей смены парадигм: closed translation> open translation4, имея в виду не доместикацию и форенизацию5 – скорее, поиск баланса в условиях владычества Google и YouTube, когда можно послушать чужую речь и виртуально пройти по заграничному городу. Не успела смениться парадигма, как замаячила новая смена: волны книг; поспешные решения издателей; качество не релевантно, поскольку книги забываются быстрее, чем издаются, а затормозить процесс нельзя. В игру вступает новый персонаж, ИИ, и нет смысла предлагать издателю бульшие сроки – вечно находится студент, который обработает машинный перевод. Я активно пользуюсь ИИ-переводчиком. Он в мириады раз начитаннее меня, надо только помнить, что он не человек, и не дать его языку сплестись с моим. Шизофренический Google в гугол раз полезней ChatGPT, пытающегося выдать себя за гуманоида и стереть разницу между rewrite и postedit6. Его выходки нередко вычленяют нетривиальные свойства фразы в контексте.
Дышать, сука!
Три примера и ведро дёгтя.
Транслятор выдаёт немецкое Der Brigadier Sanja lud ihn zum Ficken ein und Grach lud ihn zu seiner Samosada ein (бригадир Саня приглашал к траху, а Грач – на свой «замозад») в ответ на оригинальное «Бригадир Саня угощал махоркой, Грач своим самосадом». Эротика в сознании ИИ ассоциируется с разрядкой после жесточайшего массового забоя оленей:
«Живых животных сильно убавилось, они ошарашенно и уже не так бодро плавали среди убитых. На лодке к ним не протиснуться было. Мёртвые спасали живых.
<…>
– Давай перекурим, бугор?! – попросил Колян.
– Айда! – разрешил бригадир.
Сплылись. Бригадир Саня угощал махоркой, Грач своим самосадом».
(Виктор Ремизов, «Вечная мерзлота»)
Реакция переводчика – внести в последнюю фразу определённый оттенок.
Ещё чутче реагирует ИИ на передачу камеры повзрослевшим рассказчиком в свои собственные руки в качестве ребёнка.
Georgam bērnības atmiņas nav mīļas. Mammu viņљ tikpat kā neatceras. Ilgi slimoja, nomira, kad Georgs gāja otrajā klasē. «Tagad tu esi bārenītis…» kāda tante teica viņam bērēs un mēģināja nopaijāt galviņu. Dzērāju tēvu viņљ negrib atcerēties.
(Arno Jundze, «Un tu esi viens»)
[Георгу не милы воспоминания детства. Мать почти не помнится. Долго болела, умерла, когда Георг был во втором классе. «Теперь ты сиротка…» – сказала какая-то тётя на похоронах и хотела огладить макушку. Непросыхающего отца он не хочет вспоминать.]
Google, проницая душевную нечистоту «какой-то тёти», не верит, что речь об одном и том же человеке.
У Джорджа нет приятных детских воспоминаний. Он почти не помнит свою мать. Он долго болел, умер, когда Георг учился во втором классе. «Теперь ты сирота...» – сказала ему на похоронах тётка и попыталась оторвать ему голову. Он не хочет вспоминать своего пьяного отца.
Моя гордость – польский шедевр Романа Хонета (*1974) в исполнении ИИ.
jej zapach: wstyd i wiśnie – oddychaj,/ kurestwo
Сегодня обчитавшийся Google убивает брутальное и нежное признание: «её аромат: стыд и вишня – дыши, / шлюха». А восемь лет назад он сыграл чисто…
её запах: стыд и вишня – дышать, / сука
О дёгте. Слон искусственного интеллекта боится мышей новой повестки. В случае сомнений он определяет русский язык как украинский. <…> Между мужем, мужчиной и человеком выбирает человека (чоловіка). Поедает различия между женщинами и жёнами, пикантные в русском, немецком, французском. Инструкции к программе вёрстки Adobe InDesign робот переводит инклюзивным языком.
Place End Of Story Footnotes At Bottom Of Text: Sel ect this option if you want the last column’s footnotes to appear just below the text in the last frame of the story. If this option is not selected, any footnote in the last frame of the story appears at the bottom of the column.
«Сноски от конца материала в конец колонки. Если этот параметр выбран, то сноски в последней колонке появляются непосредственно под текстом в последнем фрейме материала. В противном случае все сноски в последнем фрейме материала выводятся в нижней части колонки».
По-человечески это значит (в исполнении Владимира Завгороднего, запорожского дизайнера и переводчика):
«Установив флажок Поместить примечания на последней странице под текстом, мы дадим команду программе не размещать примечания в самом низу последней страницы текста, а поместить их непосредственно после окончания текста».
В 2021 году Master Pages (страницы, задающие элементы макета) переименовались в Parent Pages, так как слово «мастер» попахивало расизмом.
Окончание в следующем номере
_________________________
1Иоганнес Бобровский. Тенеречье: избранные стихотворения / Сост., пер., комментарии Сергея Морейно, Калининград, 2016. – 195 с.
2Всё в порядке (фин.).
3Это понятие встречается в теории вероятности и экономике. Ситуация, когда набор ставок или коэффициентов устроен таким образом, что гарантирует прибыль, независимо от исхода события.
4От закрытого перевода к открытому переводу (досл. с англ.).
5Переводческие стратегии.
6Переписыванием и постредактированием (досл. с англ.).