Отзывы зрителей не так важны, как их живая реакция во время спектакля, считает режиссёр Сергей Алдонин. Беседуем с ним о пути в профессию, о постановках музея-театра «Булгаковский дом» и о том, почему нужно учиться быстро выходить из роли.
– С чего начался ваш интерес к театру, каким был путь в профессию? Кого считаете своими главными учителями?
– Вообще, я должен был стать или спортсменом, или математиком-физиком, как родители, или педагогом, как бабушки-дедушки. Поэтому, когда я выбрал искусство своей профессией, все страшно негодовали. А интерес начался с увлечения театром моих старших друзей. Я жил в Красноярске, и в местном ДК действовала известная театральная студия, которую вели два певца из Красноярской оперетты; на то время это был лучший театр города. Мои друзья занимались в этой студии самодеятельностью, брали меня с собой, я любил смотреть, наблюдать, но сам заниматься театром не собирался. Ещё в Красноярск приезжали с гастролями театры из других городов, в том числе московские. Они давали потрясающие спектакли, играли актёры старой школы, и для меня, подростка 12 – 13 лет, это было нечто невероятное, а артисты представлялись какими-то небожителями. Я тогда случайно познакомился на улице с Олегом Ефремовым, подошёл к нему просто сказать «спасибо» за его мастерство. А мои друзья, каждый раз выступая в этом любительском театре, готовились к поступлению и вечно ездили куда-то поступать. Никто при этом не поступал. На какой-то вечеринке с друзьями меня спросили: «А ты смог бы поступить?». И я сказал просто так: «Смог бы». Был как раз июль, время вступительных испытаний. Я за неделю выучил, что мне сказали, с первой попытки прошёл и меня зачислили в Красноярский институт искусств. Но мне не понравился мастер, год проучился, ушёл в армию, вернулся, и началась эпопея с профессором Щукинского училища Леонидом Владимировичем Калиновским, которого я считаю своим любимым педагогом, гением, заложившим основы. В целом, мне, конечно, везло с мастерами – потом был Ахадов и театр в Магнитогорске, затем я сбежал к Орлову в Театр им. Цвиллинга в Челябинске. У Орлова я был любимым актёром, и он очень переживал, когда я поехал в Москву в гости к однокурснику и случайно поступил к Марку Анатольевичу Захарову, что было, в общем-то, удивительным совпадением. А Захаров тогда был для меня любимым режиссёром кино, а стал моим педагогом.
– В чём особенность ситуации, когда в одной и той же постановке режиссёр ещё и исполняет одну из ролей (как в спектакле «Стакан воды»)? Когда в театрах появилась подобная практика?
– С момента появления театра художественным руководителем становился главный артист труппы, который выбирался естественным образом, он был звездой для труппы, её вдохновителем. Вместе с труппой он обсуждал и решал, какой спектакль ставить дальше. Эта практика была ещё в шекспировском театре, Глобусе; режиссёром становился исполнитель главных ролей. Особенность заключается в том, что, будучи и режиссёром, и исполнителем роли, ты на репетиции фактически не занимаешься своей ролью, а занимаешься актёрами и работой с ними. Когда актёры сами активны и труппа создаёт спектакль вместе, это одно. Сейчас так учат, что многие актёры разбалованы и всё время спрашивают инструкций, что им делать на сцене. Получается, актёр просто заучивает и говорит текст, а всё остальное должен делать режиссёр. Я считаю, это неправильный подход. Актёр должен быть со-творцом и чувствовать, что он тоже ставит спектакль. У нас в труппе ещё есть самостоятельные, «умные» актёры, поэтому работать легче. Ещё режиссёр должен отвлекаться от роли во время спектакля и смотреть, как играют.
– Чем вам близок образ Болингброка?
– Болингброк близок мне тем, что он хороший артист в жизни и в театре политических действий. Болингброк является и режиссёром, и главным актёром. Он гениален, как и его бывшая жена герцогиня Мальборо. Он – гений игры человеческими эмоциями, переживаниями, даже судьбами, что мастерски выписано в пьесе Скриба. Все военные события – просто фон, и что бы ни происходило, война ли, чума или голод – в центре внимания – человеческие отношения. В этом основная идея – стакан воды и какие-то ничтожные мелкие причины, болезни, могут вершить целые судьбы. Что бы глобально ни случалось – любовь и дружба продолжаются. Болингброк как персонаж хорош тем, что у него нет цели стать начальником, премьер-министром, королём. Для него главное – сам процесс, игра, он не может скучно жить.
– Случается ли настолько вжиться в роль, что и в жизни становишься «немного Болингброком», перенимая его привычки, пользуясь его остротами, действуя так, как действовал бы он?
– Лучше никогда этого не делать, не становиться в жизни своим персонажем. Мой отец был знаком с гениальным Смоктуновским. Этот актёр и на поклонах был ещё в роли, и в гримёрке, и долгое время после. На мой взгляд, нужно учиться быстро выходить из роли, потому что, если будешь присваивать себе привычки персонажа, можно сойти с ума. Настраиваться на спектакль весь день до этого – правильно, не конфликтовать ни с кем, побыть в покое, погулять одному в лесу и так далее. После спектакля ты, конечно, какое-то время выходишь из роли, но лучше делать это быстро. А вот пользоваться в жизни какими-то умными вещами из прочитанного или поставленного – почему нет.
– Как возникла идея поставить на сцене повесть «Подходцев и двое других»?
– Очень просто: я должен был ставить в РАМТе «Ричарда III», но худрук Бородин попросил что-то другое, поскольку «Ричард…» – довольно сложная пьеса для молодёжного театра. У меня всегда есть список пьес (с чего инсценировать), я предложил несколько названий. И он выбрал Аверченко, потому что его редко ставят. Уже в процессе работы я проникся темой, мне понравилось. Это, конечно, намного проще, чем «Ричард III», но спектакль получился яркий, и он достаточно долго живёт.
– Что вам лично «откликается» в текстах Аркадия Аверченко и почему, на ваш взгляд, его произведения звучат сегодня остро и актуально?
– К сожалению, этот особый автор сейчас подзабыт. Мы называем любовью не любовь, а что-то другое; люди быстро женятся-разводятся, оставляют партнёров и никак никому не обязаны. Дружба, о которой пишет Аверченко, тоже перестала существовать. Я даже по советскому времени помню, как люди дружили – множество гостей, приятелей, даже со двора или соседней улицы, игры, танцы, праздники. Людям надоедал – каждый день – семейный круг, было интересно знакомиться с новыми людьми. Сейчас это всё утеряно, все сидят по своим домам и отмечают праздники с семьёй – бабушки-дедушки, ребёнок. О настоящей, утерянной дружбе и пишет Аверченко. Плюс, в его повести – яркий юмор, и его комедию можно «привязать» по тексту и к драме, и к сатире, и к гротеску, и к фарсу. Этот текст можно играть, как угодно, основываясь только на таланте и глубине актёров, их диапазоне. Среди своих коллег по сатирическому журналу – Тэффи, Бухов – Аверченко выделялся уникальным талантом, раз сумел перевести свои страдания в такой ироничный юмор. А страдания всё равно чувствуются.
– В спектакле «Подходцев и двое других» немало интересных находок (то, как показано тесто для куличей; топор, он же зонтик в руках возлюбленной Громова, световые и дымовые «спецэффекты»). Они рождаются спонтанно или продумываются заранее?
– Что-то продумывается заранее, что-то используется из старого, из каких-то студенческих наработок, этюдов, сценок, которые никто не знает. Но самое ценное, как правило, рождается во время работы. Если актёры заряжаются репетициями, бегут на них, им классно – они начинают сами предлагать находки. В таком случае предложений часто много, и остаётся только выбирать.
– Кто, кроме актёров и режиссёра, работает над постановкой?
– Огромное количество людей. У режиссёра есть ассистент или помощник. Есть звукооператор, который должен грамотно давать музыку и правильно вводить её в спектакль – резко, плавно и так далее. Спектакль – это и большая работа художника по свету, способного «поднять» постановку, улучшить её процентов на тридцать, а гениальный – даже на пятьдесят, или, наоборот, «опустить». Свет – важный художественный инструмент. Есть художник по костюмам и художник-сценограф, который вместе с режиссёром придумывает декорации, хореограф, хормейстер или преподаватель по вокалу – при наличии вокальных партий. В «Подходцеве…» у нас раньше играл живой оркестр. Очень важны также монтировщики декораций – необходимо всё быстро собирать-разбирать, и при этом ничего не испортить. Ими руководит завпост, от профессионализма которого многое зависит.
– Важно ли для вас бережное отношение к тексту и как не перейти грань между оригинальной интерпретацией и искажением первоисточника?
– В первоисточнике мне что-то важно, что-то нет. Мы не знаем, что видел автор – Шекспир или Мольер, когда писал пьесу. Поэтому постановка всё равно будет интерпретацией. При зарубежном первоисточнике бывает проблема с точностью перевода. Я когда-то учился с франкоговорящим швейцарцем, он привёз мне в подарок книжку на французском, «Севильского цирюльника» Бомарше. Я как раз начинал ставить эту пьесу в РАМТе и попросил перевести мне дословно. Многие сцены в оригинале оказались резче, наглее, на грани чёрного юмора – возможно, при переводе в советское время они были сглажены. Поэтому там я переписывал текст. Например, спектакль «Ромео и Джульетта» частично создавался на базе этюдов моих студентов, представлявших то, что могло происходить в перерывах между шекспировскими сценами. А потом я добавлял туда Шекспира. В какой-то степени, если мне скажут, что это отсебятина – будут правы. Сложно вносить что-то своё в «Мастера и Маргариту», потому что текст Булгакова настолько острый – лучше и не скажешь. Но в процессе репетиций случались добавления. Например, сцена Варьете читается хорошо, а сделать её сложно; приходилось придумывать. Также многие не учитывают, что я использовал черновики Булгакова. Я брал оттуда многое, чего нет в романе – эпизод, когда Рюхин стреляется после психушки, и другие. Иногда актёр может забыть реплику и вместо этого выдать импровизацию, это оказывается смешнее оригинала. Поле для импровизации всегда должно оставаться. Некоторые режиссёры следят за текстом и ругают актёров за неточности, но такие спектакли быстро умирают, потому что актёру становится скучно.
– Сочтёте ли удачей то обстоятельство, что у кого-то из зрителей после просмотра спектакля возникнет желание перечитать или впервые познакомиться с произведением, легшим в основу постановки?
– Так часто происходит. Основной аудиторией нашего «Мастера» раньше были подростки и дети. Обычно они впервые читали роман после просмотра спектакля. С того времени они уже сами стали родителями и читают Булгакова своим детям. «Мастер и Маргарита» – сложное произведение, которое мало кому ложится на душу сразу. В этом романе всё не примитивно, в нём каждый может найти, что хочет. Для кого-то это роман о любви, для кого-то – о сталинском времени, репрессиях, для кого-то – о боге. Так что то, что читают и знакомятся с текстом – это не удача, а главная наша цель.
– Важна ли для артиста и режиссёра «обратная связь», ценен ли отклик от зрителя?
– Для меня лично важна реакция зала. Я не персонализирую зрителя – это единое тело, к которому ты обращаешься, которому направляешь энергию; на спектакле я, скорее, слушаю зрителя, а не смотрю на него. Но я чувствую отклик на уровне реакций и эмоций. То, какой потом напишут отзыв, плохой или хороший, уже не так важно, как живая реакция непосредственно во время игры на сцене.
– Что подготовил «Булгаковский дом» для своих зрителей в этом сезоне?
– У нас всё время происходит что-то новое. Молодёжь много ставит и играет, кто сколько выдержит. Спектакль живёт столько, сколько выдерживает, сколько зритель на него ходит. Моей постановке «Стакан воды, или Заговор по-английски» исполняется двадцать лет, 10 ноября был юбилейный спектакль с заслуженной артисткой России Еленой Морозовой в роли герцогини. Идей много – готовим поэтический спектакль и иммерсивный по Булгакову, есть задумка по произведению «Роковые яйца»… Но мы не будем раскрывать все наши планы. Приходите и увидите всё сами!
«ЛГ»-досье:
Сергей Эдуардович Алдонин – режиссёр театра, кино и телевидения, актёр, сценарист, педагог, главный режиссёр театра им. М.А. Булгакова. Во время учёбы в мастерской Марка Захарова (ГИТИС) он поставил спектакль «Мастер и Маргарита», который более 20 лет собирает аншлаги. Телезрителям Сергей Алдонин хорошо знаком как режиссёр популярного телесериала «Папины дочки», получившего четыре ТЭФИ и номинированного на премию «Золотой орёл». Известен и его сериал «Людмила Гурченко» (2015), главную роль в котором исполнила Юлия Пересильд.