Сергей Носов. Фирс Фортинбрас. –СПб.: Лимбус Пресс, 2023. – 256 с.
Когда-то Виктор Леонидович Топоров дал нашей студенческой группе задание: прочитать свежий роман Носова «Грачи улетели» и предложить редакторские правки. А заодно и попробовать угадать, как роман назывался в рукописи. Второе задание, понятно, было шуточное – предполагалось, что угадать это невозможно. Каково же было удивление Виктора Леонидовича, когда ваш покорный слуга попал в яблочко, предположив, что роман назывался «Пых». Ну да, рукопись была озаглавлена именно так, но Топоров в «Лимбус Пресс» настоял на том, чтобы название поменять.
Что ж, будь я редактором нового романа Носова, я бы, возможно, поступил так же, как когда-то Топоров. Ну что такое «Фирс Фортинбрас»? Шляпа, а не название. Кто сможет его выговорить? Кто поймёт, что оно значит? Кто такую книгу вообще купит? Хотя для того, кто роман прочитает, будет очевидно, что это название самое точное. Но это ж ещё прочитать надо.
Там вот в чём дело. Главный герой – неудачливый актёр, доживший до наших дней реликт девяностых. Самая звёздная его роль – роль Фирса в выпускном «Вишнёвом саду». При этом он всю жизнь был одержим ролью Фортинбраса – норвежского принца, который появляется в финале «Гамлета», чтобы приказать унести трупы, принять пустующий трон, а заодно и сорвать аплодисменты после последней реплики.
Речь, таким образом, в обоих случаях идёт о финале. Ведь и у Фирса самый звёздный монолог – финальный. Мало того, единственная роль Кита-Никиты в профессиональном театре – роль Оратора, который появляется в финале «Стульев» Ионеско.
Чехов, Шекспир, Ионеско – Носов, начинавший как драматург, в «Фирсе Фортинбрасе», очевидно, пишет свой «театральный роман». Признание в любви к театру? Заворожённость театром? Да нет, тут дело сложнее.
Кажется, что в новом романе театр для Носова – универсальная метафора устройства реальности. Ну да, весь мир – театр, а люди в нём актёры, но не в том пошлом смысле, что все роли расписаны и каждый должен играть свою, а в том, что мир вообще – штука крайне ненадёжная. Подлинность тех или иных его вещей не просто сомнительна, а сомнительна кумулятивно: то есть каждый раз, когда покров кажимости оказывается сорван, под ним обнаруживается новая кажимость, а под ней – другая. Что же касается людей в этой (таким странным образом устроенной) реальности, то они не столько актёры, сколько – как говорит в истерике главному герою любимая женщина: «Пустота! Одни маски! Маски, маски на пустоте!»
Это очень релятивистская картина мира, но так не зря же Носов – физик по образованию, кому, как не ему, лучше знать, что неопределённость и относительность – фундаментальные свойства не только микро- и макромиров, но и мира человекоразмерного: с чего бы вдруг именно для него было сделано исключение?
Вот писатель Носов. Он надевает на себя маску повествователя, вымышленного актёра, который рассказывает, как в 1996 году его пригласили на съёмки странного сериала, который так никогда и не вышел на экраны. Однако для девяностых годов никакая странность не выглядит чрезмерной – такая была эпоха, когда пространство и время оказались искривлены, будто в системе, разогнавшейся до скорости, близкой к скорости света.
В сериале Кит-Никита играет роль странного персонажа, который ходит по квартирам и предлагает купить колбасу. Кажется, ворованную, но это не точно. Впрочем, и продажа колбасы тут – лишь прикрытие для чего-то ещё, но для чего на самом деле, так до конца и не ясно.
Но ведь и сами съёмки сериала – прикрытие для коммерсанта, «нового русского», который их оплачивает и который на самом деле занимается перепродажей препарата, продлевающего жизнь; по сути – эликсира бессмертия. На важные переговоры коммерсант берёт с собой приглянувшегося ему главного героя – играть роль, которая понятна только ему одному, но не Киту-Никите, и тем более читателю, который о ней может только догадываться.
Читателю, не заставшему девяностые, всё это покажется абсурдом – не зря же к Носову приклеился ярлык абсурдиста, но на самом деле всё это и есть самая достоверная реальность эпохи: абсурд и был её реальностью.
Мало того, сам рассказчик здесь, что называется, ненадёжный. Бесконечно самовлюблённый, глуповатый, с маниакальной одержимостью тем самым Фортинбрасом. Что из того, что он нам рассказывает, правда, а что ложь? О чём он умалчивает, где лукавит? Да и насколько точно он помнит события, происходившие двадцать пять лет назад?
Одним словом, в «Фирсе Фортинбрасе» читатель чувствует себя как в игре в жмурки в Гематийской гавани – не зря же и один из главных фильмов о девяностых назывался «Жмурки», – будто с завязанными глазами он на ощупь ловит хохочущих над ним многочисленных Протеев.
Дело осложняется ещё и наличием целой системы двойников, доппельгангеров, отражений. Киту-Никите соответствует однокурсник Кира-Кирилл, любимой Рине-Марине – сценаристка Марьяна, режиссёру Буткевичу – коммерсант Феликс, и даже самому актёру-рассказчику – редактор рукописи, писатель С.А. Да ведь и сам Фортинбрас – двойник Гамлета… А что С.А. Носов, автор? Разве за его спиной не маячит тень (зачёркнуто: отца) Стоппарда с его «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»? Ведь именно это известие приносит английский посол, появляющийся на подмостках вместе с норвежским принцем.
Одним словом, «Фирс Фортинбрас» представляет собой сложнейшую лабораторию, установку вроде большого адронного коллайдера – он проверяет реальность на прочность, описывает её мельчайшие структуры, регистрирует пронизывающие её насквозь реликтовые излучения тех самых сил, которые когда-то вызвали её к жизни, – вне зависимости от того, креационист вы или нет.
(Да, мы тут не сказали, что имеем дело с лёгким, озорным и увлекательным романом, написанным одним из лучших мастеров современности, но это и так само собой разумеется, когда речь идёт о Носове.)
И всё же, возвращаясь к тому, с чего начали: финал. По какой-то причине автор настойчиво подталкивает наше внимание к финалу, то есть к самому феномену финала. Финальный монолог Фортинбраса, финальное мычание Оратора, финальное бормотание Фирса… В какой-то момент мы начинаем догадываться, что «Фирс Фортинбрас» в действительности исследует феномен финала в самом полном и окончательном смысле – то есть феномен смерти.
Той самой смерти, которой в романе как бы и нет, то есть нет ни одного трупа, причём рассказчик с гордостью подчёркивает это. Той самой смерти, эликсиром от которой торгует коммерсант Феликс (нельзя не заметить: счастливый). И той самой смерти, из-за которой вспыхивает (пых!) кульминационная для романа ссора. «– Там про бессмертие нет ни слова! – Здравствуйте! Он приказывает унести мертвецов. Смерть перечёркнута. Он – воплощение жизни во всей её полноте! Он молод. Пушки – салют! А далее – открытая бесконечность!.. И мы – в ней!.. Вы что же, не чувствуете?.. – Нет никакой бесконечности!.. Нет ни вечности, ни бесконечности!.. Где вы видите бесконечность?.. – Везде! И Фортинбрас в неё смотрит!..»
Ну да, именно в неё и смотрит носовский «Фирс Фортинбрас» и вместе с ним – его читатель. Что он там находит? Ну, роман всё же не утешительная брошюрка вроде тех, которые в девяностые на всех углах раздавали какие-нибудь адвентисты седьмого дня; роман только настраивает оптику читательского сознания неким определённым образом, а уж что дальше с этой оптикой делать, как применить, рассказывать ли кому-нибудь, что удалось разглядеть, – читателю решать самому. Есть о чём подумать.
Например, можно подумать о том, какое другое, более удачное название можно было бы предложить для нового романа Носова. Моё предложение: по аналогии с «Грачи улетели» могло бы быть – «Жизнь Тарелкина». Смайл.