«Тот край, куда уж не вернусь»

Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

Дрезден

                             Л. Руденко
О, Дрезден, королевец древний,
Дрозда славянского гнездовье,
Ты ведал гул железных певней
И на руинах горе вдовье!

Теперь орган сменяют суры,
И утекают постепенно
С улыбкой фройляйн белокурой
Речная зыбь, пивная пена.

Как будто просится на отдых
И тонет дряхлая Европа
В своих грехах и сточных водах,
Вся – ожидание Потопа.

Так небеса сегодня серы,
Как будто выцвели, старея.
Так мало здесь осталось веры,
И – только в этой галерее!

Там веет высью голубою
И синева твоя бездонна,
Покуда твёрдою стопою
Стоит на облаке Мадонна.

* * *
Я приду к нему не в Мавзолей,
А на Волково кладбище злое
Через ропщущий шелест аллей,
Где ещё не безмолвно былое.

Добролюбов, Белинский, Щедрин,
Столько страсти и ярости едкой!
Вот ещё литератор один
Под кривой упокоится веткой.

Та же глина и та же вода,
И забвенья увядшие травы…
Скоро, скоро безумца сюда
Унесут от глумленья и славы.

Стала прахом злосчастная мать
Вельзевула, Марата, Аттилы…
Пусть же рядом он будет лежать,
Вековые растративший силы!

Эти волны вселенской любви
И вседневные приступы злобы
Пусть угасят молитвы твои
И укроют цветы и сугробы.

Крепкий хозяйственник

Пить учили огненную воду,
Окрестили каторжным огнём…
В юности навстречу пешеходу
Из-под ели шёл он с кистенём.

Но теперь он грабит современней.
Меднорожий хитрый идиот,
Он всё с той же песней про оленей
Детские сады распродаёт.

Оплатив подмазку и замочку,
Стал учёным, хоть диплома нет.
По цене полдоллара за строчку
Он теперь – прославленный поэт.

Даже нет и аттестата… Ну-тка…
На часок оставил он труды,
С творчеством своим знакомясь чутко
За стаканом огненной воды.

Памяти Гульсары

Вижу бабку твою сарт-калмычку,
Твёрдый посох, высокий треух,
Слышу дряхлых старух перекличку,
Чую древнего стойбища дух.

Было ведомо бабкам понурым,
Чей мерцающий дух умудрён,
Что внимало то сутрам, то сурам
Это племя во мраке времён.

Так ушла далеко от него ты,
Что забыла и войлочный кров,
И покорные круговороты
Многогромных, крутых табунов.

Но когда от земли уходила,
Вся истаяла в смертном жару,
Повевали крыла Джибраила,
Приносившие мать и сестру.

Тут стихали старух пересуды.
И, привстав на кошме голубой,
Золотые бессчётные будды,
Улыбаясь, текли над тобой.

* * *
Накануне последней разлуки
Посреди многочисленных мук,
Зыбкой совести поздние муки
Нарастают, как брезжущий звук.

Были б раньше намного полезней,
Но в последней твоей полосе
Утешенье средь многих болезней –
В том, что разом закончатся все.

Радоница

Радоница. Ветер слабый
И поют колокола.
Ты не вспомнить не могла бы.
Здравствуй, здравствуй, ты пришла!

Ничего не произносишь.
Что же там, в твоей стране?
Ни о чём меня не спросишь,
Всё ты знаешь обо мне.

Смотришь нежно и сурово
На мелькнувшие года,
И несказанное слово
Между нами навсегда.

Северные стихи

Пелус-озеро

Плеснул во сне лазурный Пелус…
Теперь там пусто, нет села.
Но как дышалось там и пелось,
Когда черёмуха цвела!

Слегка тлетворный и медовый
Пьянил черёмуховый дух…
На островках, где жили вдовы,
Давно последних нет старух.

Остались полные прохлады
В какой-то вещей тишине
Лесов двоящихся громады
На побережье и на дне.

Столбы стоят окостенело,
На кровлях дранки серебро
Блестит под солнцем, как блестело,
Бело от ветра и старо.

В пустынных избах уцелели,
Уже вовеки не нужны,
Все рундуки и колыбели,
Горшки, ухваты и рожны,

И в грубой тонкости исконной
Вся утварь пудожской земли…
И только тёмные иконы
В далёкий город перешли.

Всё воют волки по закатам…
Тот край, куда уж не вернусь,
В броженье тает красноватом,
Как исчезающая Русь.

Клюев

В одной стране, отдельно взятой,
Где средь затерянных земель
Взывала дудка азиата
И пела русская свирель,
Явиться со своим уставом
В столицах, призрачных, как дым,
Певцом и странником лукавым,
И многогрешным, и святым.
Познавши всё, противясь тлену,
Не в силах Ницше перечесть
И земно кланяясь Верлену,
Стоглав и Палех предпочесть.
Словами, давними, как Рюрик,
Насытить ту цветную ткань,
Где веет сутеменью сурик
И плещет зеленью елань.
Мечты Ирана и Китая
Сроднить с околицей села,
Меж тем, как жатва золотая,
Как чаша смертная пошла.
Но до последнего предела,
Где неминучий вскинут меч,
Ещё душа не оскудела,
Не умерла родная речь…

Какая жизнь, какая участь –
Её моря рассечь веслом,
Её цветущую певучесть
Облечь в кладбищенский псалом!
Брести к небесному притину,
Одолевая песней страх,
Рядя писанья в пестрядину
Крестьянских стираных рубах.

Тряпкин

Жил Тряпкин Николай Иваныч,
Что, сам с собою говоря,
Себе бутылку ставил на ночь
И лист срывал с календаря.

Но гостю, вдруг душой теплея,
Повествовал, тяжелолик,
Как по зелёной Галилее
Скитался дед его печник.

Апостолов сушились сети
На берегу озёрных вод,
А дед в нагорном Назарете
Всё печки клал из года в год.

Там, где когда-то старый плотник
Корпел не покладая рук…
И богомолец, и работник
Стал печника угрюмый внук.

Судьбы потомственный паломник
С душой в озёрном серебре,
Он как-то спел мне однотомник
В писательском монастыре.

Он заикался то и дело,
Но глухо, точно по крюкам,
В нём Русь исчезнувшая пела,
Оборотясь к своим векам.

Арык

Все будут жить, старея постепенно,
Меня припоминая иногда.
Но я о том, как благодатна пена,
Как хороша бегущая вода!

Сбивая с ног, меня уже сносило
Туда, где проплывают облака,
Но вдруг спасла неистовая сила,
Схватила материнская рука.

А мельница ходила водяная
И тупо грохотали жернова…
Старели б вы, меня совсем не зная,
Но прожил жизнь и ухожу в слова.