Тёмный день над Москвой новогодней

«ЛГ» поздравляет нашего давнего друга и автора Евгения Рейна с 80-летием и желает здоровья, творческого долголетия и дней, наполненных радостью существования!

30 ДЕКАБРЯ

В новогодних сумерках московских –
чвак и чмок.
Вот бреду я вдоль витрин раскосых
под снежок.
Ты мне говоришь: «Уже недолго –
наш чердак».
Мех намок, и так тепло и колко.
Видишь флаг?
А за ним прожектор в поднебесье?
Но молчок!
А на Патриарших конькобежцы –
чик и чок.
Вот придём и разогреем чаю,
ляжем спать.
Ангел мой, я и сейчас не знаю,
что сказать.
Погоди, наступит год богатый,
схлынет бред.
Завернись тогда в густой, мохнатый
старый плед.
Прислонись последний раз щекою
навсегда.
Я хотел бы умереть с тобою?
Нет и да.

Vita nuova

В полночь во дворике тихо курю,
Спать мне пора, я и носом клюю,
Словно цыплёнок.
Ухнуло где-то на Крымском мосту,
Как меня, бедного, клонит ко сну,
Нету силёнок.

Угомонилось – стоит тишина.
Что ещё надо, какого рожна?
Жизнь отвердела.
Стал я и сам как застывший цемент,
Только усадки заметен процент,
Духа и тела.

Впрочем, всё к лучшему. Этот процесс
Должен был вызвать посильный протест.
Нету протеста!
Прежде обидно – полезно потом.
Лучшие стены – железобетон –
Место артиста.

Всё, что скрывает и пестует плоть,
Тайной надежды надёжный оплот –
Наше подполье.
В этой норе нарастает броня.
Тесно сначала, с некого дня –
Всюду раздолье.

Лучшая выдумка – трактор войны.
Люки и щели, из коих видны
Люди и цели.
Лучший маршрут – напрямик, напролом,
Трактом и боком, огнём и крылом –
Без канители.

Чёрная выдумка – трактор войны.
Впрочем, моей тут и нету вины,
Доля танкиста.
Всё-таки лучше ломить напролом,
Слишком преграда густа и притом
Слишком костиста.

Был я курсантом, нашивки носил,
Денно и нощно прощенья просил,
Жил где придётся.
Всюду пускали и гнали меня,
И окликали и ждали меня,
Что за юродство?

В комнате тесной, с окошком в стене,
На юго-западной жил стороне,
Возле Фонтанки.
Тихо, позвякивал лишь аппарат,
Да в ноябре пробегут на парад
Новые танки.

Радио чешет псалтырь за стеной,
Да в агитпункте удар костяной
Кия по шару.
Утром, бывает, ребёнок всплакнёт,
Свалятся с полки флакон и блокнот.
Это, пожалуй,

Всё, что я слышал и всё, что я знал,
повесть унылую взял и разъял,
но не составил.
Выучил дюжину учеников,
Шесть негодяев, шесть мучеников –
Всё против правил.

Даже Иуда был верен Христу,
Даже Пилат изменился к хвосту
Этих событий.
В Рим был отозван наместник Пилат,
Там был уволен и выпил он яд,
Всеми забытый.

Я же уехал навеки в Москву,
Где поселился на Крымском мосту,
Возле Садовой.
Там я бронёю покрылся до пят,
Там моя бойня, поход и парад,
Выход мой новый.

* * *

Тёмный день над Москвой новогодней,
Опустились на нас небеса,
И куда б ни пошёл я сегодня –
Вся прогулка и та полчаса.
Как оснежены хвойные лапы,
И звезда проступает сквозь дым,
Что же вспомнится мне? Ну, хотя бы,
что когда-то я был молодым.
И такой же раздумчивый сумрак,
И такой же снежок на лету,
И шагов неподкупных, разумных
Привлекательную простоту.
Не уйти мне сегодня от дома,
Я вернусь и закончу навзрыд,
Только жаркая млеет истома,
И звезда в изголовье стоит.

Памяти Анатолия Кобенкова