Полина Кондратенко
Дина Дабришюте. Несезон. – М.: Наш современник, 2023. – 58 с.
Свет настольной лампы падает на обложку поэтической книги псковитянки Дины Дабришюте. Колорит холодный. Минималистичный белый фон, тонкие синие ветви: на них распускаются акварельно-прозрачные цветы. Листьев не видно. «Яблоня, – думаю я, – или, может быть, сакура? Отдалённо как будто похоже».
Но нет, на странице «ВКонтакте» Дина развеивает туман версий: обложку книги украшает японская айва. Автор вспоминает: «В детстве в саду у моего дома рос огромный куст японской айвы. Я им восхищалась. Весной он так красиво цвёл, что можно было сидеть и смотреть на него бесконечно – не надоест. Кто его посадил? Зачем? Плоды с него мы никогда не собирали. Домой в вазу тоже не нарвёшь – колючий. Может, он и нужен был только для того, чтобы я его любила? После зимы всегда было тревожно за айву, что не пережила, вымёрзла. Бывало, что часть её отмирала, но оставшиеся ветки всё равно красиво цвели. Радовали! Но когда я училась в средней или старшей школе, была такая холодная зима, что айва вся погибла. Грустно было теперь ходить в дальний угол сада, где остался один крыжовник. Ждать от весны стало нечего».
В книге к настроению «ждать нечего» сразу же присоединяется стихотворение «Некромодерн»:
Нет, не выйдет новый альбом,
Нет, не будет выставки,
Нет, не будет больше книг.
Заметим: отрицание становится завсегдатаем книги, оно часто возвышает голос. Начнём с того, что отрицание поселилось на обложке: «Несезон» – это заявление. Да и под обложкой «не» и «нет» не прячутся от читательского взгляда; они решительно перечёркивают ситуации, которые канули в Лету, не наступили, не сложились: «Теперь точно никогда не вернётся. / Я не добавлю его в друзья; Шапка и плащ не согреют, беги, человек!; возникают стираются лица / без закладки на важном месте / перевёрнутая страница / и незагнутый уголок; Зима наступила с первого декабря / но нет ничего / только мой голос / в морозе / в ветре».
Ветер на страницах «Несезона» чувствуешь кожей. В книге много воздуха. Можно ощутить его и в том, как свободно чередуются традиционные силлабо-тонические и более вольные метры. Лирическая героиня часто говорит от первого лица. Создаётся впечатление сбивчивой, эмоциональной речи, когда после
Собираю чужие духи и броши,
Мне их дарят знакомые и прохожие.
Я хорошая, правда, совсем хорошая,
Но ворую песен твоих слова
звучит:
Лужа необозримая, необходимая,
В неё вступаю, будто бы в иордань.
Это могли быть другие воды.
Это могла быть Нева.
Я – героиня Балабанова.
Мне больно, оставь как есть.
Морская стихия дышит повсюду. Это и узнаваемое Балтийское море: «...давай уедем к западному морю / искать янтарь в закатной полосе», и мифическое море: «Горизонт отодвинут морем. / Через сколько шагов догоним / Рыбу-солнце с её лучами, / Птицу-ветер с её речами?», и парадоксальное метафизическое море: «Волны принуждают камни к терпению. / Соль бережёт ожоги и порезы», и иносказательное море, в которое лирическая героиня бросается со свинцовым спасательным кругом из слов.
В говоре волн – слова свои и чужие. Дабришюте мастерски подхватывает диалоги с классиками-современниками: отсылки к известным стихотворениям А.С. Пушкина, И.А. Бродского, В.В. Маяковского перемежаются с цитатами песен актуальных рок-исполнителей. Переосмыслению подлежат даже скороговорки: «Новая литература чахла, сохла и сдохла». Затем мысль автора обращается к живописным образам:
время улиткой назад
призрак водопада
шумит в коридоре
все приходящие женщины
в образах Модильяни
Наконец, живописная этюдность («небо раскрась голубым, подчеркни зелёным; белым на белом пишу далёкому другу») растворяется в музыкальной. Встреча слова и гармонии особенно выразительна в цикле «9 лекций о классической музыке», вплетённом в «несезонную» канву. Музыкальные термины становятся в нём языком ландшафта: «здесь барокко хочет продлиться / клавесинный ёлочный воздух / будет сниться пока будет длиться / септаккорд под твёрдой рукой». Имена известных композиторов, культурные события из мира музыки превращаются в зеркало настроения лирической героини: «Скоро будет премьера оперы, в январе. / Улыбаясь, читаю афиши на остановках. / В минус 30 только музыка может согреть. / Вся гармония зашифрована в оркестровках». Обозначения темпа определяют перемещения фигур в пространстве:
спешат часы на Думской красной башне
об этом не узнает наш прохожий
переходя с адажио на бег
/prestissimo: очень быстро, предельно/.
За ускорением темпа снова последует отрицание: «Слова ни сейчас, ни потом не помогут». И афишная тумба, которая обещала судьбоносную встречу, обернётся обманщицей. Заключительное стихотворение продолжает эту линию: «не увидеть не услышать / не обнять тебя при встрече / ты верлибр картина песня / где есть речка и песок». «Лишь бумага стерпит всё», – заключает автор, и здесь, как мне кажется, стоит поучиться у Дабришюте – поставить фермату, как в девятом стихотворении музыкального цикла, и остановить «несезонное» мгновение. Оно прекрасно.