Кирилл Фараджев
Год назад от нас ушёл замечательный человек и писатель Валерий Михайлович Воскобойников.
Мы познакомились благодаря работе в русской школе, и, зная его дар рассказчика, я порой допытывался, почему он не займётся автобиографической прозой. В.М. только с улыбкой отмахивался. Была в нём эта обаятельная скромность. Мне же запомнился ряд удивительных поведанных им историй, в которых проглядывала будто стихийно повторяющаяся схема: из самой абсурдной ситуации может найтись неожиданный выход. Как-то это соответствовало личности самого В.М. – его доверию к жизни, порой даже восторженности, свойственной ему, несмотря на невероятный жизненный опыт.
Особенно он любил вспоминать времена перестройки – вовсе для него не безобидные. После выступлений против шовинистов ему даже пришлось на время покинуть Питер из-за угроз, звонков по ночам и писем, подбрасываемых в почтовый ящик. Долго отсутствовать Воскобойников тоже не мог, а когда вернулся – случайно встретил в городе одну из ведущих представительниц местного отделения правых радикалов. Та начала проклинать его – агента Запада, купающегося в деньгах, – и В.М. в отчаянии пригласил её в гости, чтобы показать: живёт, как обычный человек, несмотря на множество изданных книг. Она неожиданно согласилась. В квартире Воскобойникова суровую даму особенно поразили трещины на потолке, и после того визита угрозы чудесным образом прекратились…
Когда после развала Союза проводилась масштабная приватизация, В.М. вложил ваучер, выданный каждому совершеннолетнему жителю страны, в инвестиционный фонд, связанный с Министерством путей сообщения, и получил удостоверение в том, что является владельцем одного метра рельсов на российских просторах. Через некоторое время он отправился в эту контору, чтобы получить рельс в денежном эквиваленте. На вырученные средства удалось приобрести триста граммов варёной колбасы и консервную банку питательной морской капусты. Зарплаты в ту пору задерживали на несколько месяцев, и финансовых проблем ваучер не решил, но именно в тот день Воскобойников наконец получил деньги чуть ли не за полгода и поехал вечером на дачу. Шёл конец октября, темнеть начинало раньше, а от электрички надо было преодолеть некоторое расстояние по безлюдной дорожке. И вот, только спустившись с платформы, он заметил человека, курящего на обочине. В.М. похолодел. Дёрнул же его чёрт поехать на дачу с деньгами. Единственное, что пришло ему в голову – начать хромать. Должны же и в лихие времена сохраняться у людей остатки гуманности. Человек между тем выкинул окурок, ступил с обочины на дорогу и махнул рукой, приветствуя.
– Здорово.
– Здорово, – откликнулся Воскобойников, приостанавливаясь и в отчаянии убеждаясь, что перед ним незнакомец.
– Как дела?
– Да что не знаешь, как сейчас… Иду вот сеструхе помогать, болеет. Сам ногу вывихнул, с работы уволили. Долго ли так протянешь?
– Надо же. А мне сегодня как раз зарплату выдали, боюсь один идти, – сказал человек чуть виноватым голосом. – Давай мы хоть до угла вместе, а оттуда уже недалеко.
Выяснилось, что тот приехал к их общей знакомой…
По той же спасительной схеме иной раз развивались события, связанные с родственниками и приятелями В.М.
Дочка Воскобойникова уехала на учёбу в американский университет, и её муж также рассчитывал поступить в аспирантуру. Но в день экзамена при выходе из подъезда его встретили несколько китайцев и железным прутом сломали ногу, поскольку их дружок тоже претендовал на это место. Дочь В.М. остановила проезжавшего мимо велосипедиста, объяснила ситуацию, и тот повёз её мужа на багажнике в университет. Экзамен был сдан успешно, правда, за лечение ноги пришлось ещё долго расплачиваться…
Одна из предприимчивых знакомых Воскобойникова впала в депрессию, поскольку не могла в советских реалиях реализовать свои бизнес-идеи. Единственным выходом представлялось замужество с гражданином свободного мира. И однажды она решилась на безумный поступок: залезла по водосточной трубе в туалет дипломатического представительства, чтобы оказаться на закрытом вечере французской культуры (приглашения высылали только сотрудникам Министерства иностранных дел). На этом мероприятии знакомство действительно состоялось, так что через десять лет дама пригласила В.М. на ужин в её собственном парижском ресторане под названием… «Идиот» (отсылка к Достоевскому).
А писатель Анатолий Антохин, мечтавший проявить свои режиссёрские способности на Западе, сбежал из СССР во время турпоездки в Италию, причём В.М. делил с ним гостиничный номер. Воскобойникову, как соседу, пришлось писать объяснительную и высказывать предположения, почему Антохин исчез. Официальной версией признали самоубийство посредством прыжка в венецианский канал (они мелкие, и смерть, вероятно, должна была наступить от зловония). На самом деле он перебрался в Америку и женился на внучке эфиопского короля, вынужденного тоже покинуть родину после переворота. Антохин поселился на Аляске и однажды прочитал в газете информацию о визите группы советских учёных, в составе которой был младший брат В.М. – Григорий Воскобойников. Беглец разыскал гостиницу, где те остановились, не поленился прийти туда с женой – поскольку гордился эксцентричным браком – и передал старшему Воскобойникову привет…
Надо сказать, что В.М. порой и сам помогал находить выход в беспросветных ситуациях тем, кто к нему обращался. Так, он взял на работу в журнал «Костёр» Довлатова, которого незадолго до того отовсюду уволили за вольнодумство. В «Ремесле» есть несколько абзацев, посвящённых Воскобойникову, – не без налёта известной довлатовской иронии, позволяющей, наверное, не чувствовать себя слишком обязанным…
В.М. занимался не только детской литературой – большими тиражами расходится его православная энциклопедия. Правда, поначалу печаталась она «с благословления патриарха», потом лишь с «одобрения», а последнее издание сухо «допущено к печати» церковной цензурой.
Самому Воскобойникову приходилось в качестве редактора, отбирающего рукописи, проявлять максимум такта (по-моему, небезопасная специальность). Однажды он отказался печатать чью-то историческую повесть, посоветовав автору обратиться в журнал «Аврора». (Редакторы, работающие в разных изданиях и находящиеся не в лучших отношениях, иной раз переадресовывали друг другу особенно амбициозных творцов.) Отвергнутый автор пожаловался в Контрольную комиссию при ЦК партии, и В.М. провёл пару бессонных ночей, ожидая вердикта. Но начальство решило, что журналы всё же вправе самостоятельно решать, подходит ли им предложенное произведение.
А на одной из конференций, посвящённой литературе советского реализма, к Воскобойникову подошла внушительная дама и начала, сверкая бриллиантовыми украшениями, распекать за совет заняться детскими сюжетами, данный её мужу – как выяснилось, академику из Института истории РАН…
В общении с В.М. меня не покидало ощущение, будто в его присутствии всегда может произойти что-то невероятное. Однажды он подарил мне новые учебники истории, написанные… моей школьной учительницей. Я понятия не имел, что она занялась написанием учебников, труды её разошлись по всей стране и даже попали за рубеж, получив рекомендацию к печати от Министерства образования. (Правда, они уже вычеркнуты из программы как слишком либеральные.) Воскобойников тоже сотрудничал с этим издательством – там в девяностые годы одного за другим убили трёх директоров, ведь выпуск учебной литературы выгодное дело. В.М., впервые туда попав, не мог понять, почему по каждому этажу бродит автоматчик…
Уже на девятом десятке Воскобойников мог поехать из Германии в Москву на автобусе, чтобы на следующий день отправиться в Ульяновск, потом в Тобольск, – и это ради выступлений для детей, которые его ждали, оттуда на несколько часов в Питер и – на автобусе же – назад в Германию. «Я, – говорил, – беру с собой ноутбук и вкусную еду, а на остановках делаю зарядку…»
В одну из наших последних встреч я его спросил:
– Так рукописи всё же горят?
Он отреагировал совершенно для него нехарактерно – долгим молчанием и грустным взглядом куда-то вдаль. Я даже усомнился: может, не расслышал?
– Да, конечно, горят, – тихо откликнулся наконец Воскобойников. – Вон Александрийская библиотека... А я всё равно по-другому не могу.