В Индию духа купить билет*

«Веди меня от смерти к бессмертию...»

Упанишады, Брихадараньяка, I, 4

Вступление

Влюблённый в Землю,

Велю себе восходы и закаты,

Люблю себе могучие рассветы

                         велеть оленьим рёвом.

Любо мне, любо губы

             лютневой музыки цикад целовать,

Лепо, мне лепо песни старинные

                        славян моих листьев петь,

Сладких-пресладких утренних рос

                                       хороводы водить,

Славу оратаям своим, шмелям,

                    сердцестана рокотать…

Вечности нежной когда-то с утра

Весь я тобою, одною тобою рекою

                                                      нежен,

Утро неисповедимой красоты это ты –

Мудро... Праджняпарамиты**

                                   твои ланиты,

Могучие восходы и закаты,

Певучая, лёгким ветерком, с утра ты...

Лада, моя лада, снежных песен моих,

Ласточка-подружка,

            нежных вёсен моих,

Ими, хмельными,

Имя твоё пить – быть навсегда

                                      или не быть…

I

И сотворил Я беглянку мою,

И обращалась она

       то в рыбу, то в птицу,

          то в баобаб, то в тигрицу,

Текла от Меня разноцветной волною

                                                           жизни,

Тело своё от Меня

          в многообразии пряча.

Я же её догонял, и чтобы навеки

                 оставить с собою, овладевал

Яростно, страстно, неистово,

То в баобаб обращаясь,

           то в тигра, то в птицу, то в рыбу,

То есть творя из косной

                       живую материю...

Мать Индия, в твоей утробе

Мати-земля легка,

В ней двигаюсь легко, как в сдобе

Миров перворука.

Я чувствую себя как дома

С лепёшкою в руке,

Так вдруг бывает всё знакомо

У эволюции в витке.

Здесь мама мыла бога Раму

И не едят коров,

Здесь человечество упрямо –

За пазухой богов,

Одеты в сари, как невесты,

И бороды из хны,

Пока пахтают боги тесто

Из мира и войны…

II

При виде этих наших родственников, Кришна,

сошедшихся для битвы,

Подкашиваются мои ноги, пересыхает рот,

трепещет моё тело,

           и волосы становятся дыбом...

Махабхарата. Бгахавадгита

Возможно, это был индус или непалец,

Восемь миллиардов блаженных

             мимических мышц его лица

                                                улыбались,

Трудолюбивая его улыбка

                      неизвестно о чём

                           в вагоне хмуром метро

Тронуло моё иудео-христианнейшее

                мусульмано-даосско-буддийское

                                                               сердце…

На фоне задумчивости или печали

                  дорогих моих соотечественников

Надо же так светло улыбаться…

Русский ли ты добродушный

                или бурят хитромудрый,

                    украинец весёлый, премудрый еврей,

Родина, вероятно, у всех одна –

                  эта божественная улыбка…

Останавливающая время, –

                мне нравится в ответ

                     останавливать время,

                            Историю завершать битв

                                        за место под солнцем,

Бесконечность дурную

                 великих и малых

                      братоубийственных войн,

Битв укрощать –

          упанишадой улыбки –

                    свирепую махабхарату…

«Те, ради кого желанны нам царство,

                                           счастье, услады,

Теперь в этой битве

           сошлись убивать своих родичей»***,

Из тел своих храбрых изроняют

             жемчужные души в обеих ратях –

Тести и наставники,

              шурины и свойственники,

                     отцы и сыны, внуки и деды,

Ты, Господь Кришна,

           всё-таки благословил эту войну,

Так ли это было нужно –

           братьям уничтожать братьев,

                            исполненных демонами,

Возницей Гнева Божия Cвоего –

                      несравненного Арджуны,

Вожжи боевой колесницы

          отпускаешь над Курукшетрой

                                          и любые грехи...

Не знаю, чем подсвечиваешь лица –

Какой-то незнакомый свет –

Не нужно сожалеть, не нужно злиться,

И смысла в ненависти нет.

Откуда сил берёшь на эти краски,

Бурля по площадям толпой,

Индийской неги панибратской

Покачивания головой.

И я с планшетом в радостном угаре

Смиренно волочусь за каждым сари,

А повод дай, и вправду тут,

Как дети, пляшут и поют…

И ларьки повсюду пёстрые,

Словно в наши 90-е,

По-над Джайпуру, сам большой,

Мне слон кивает головой.

Вдоль трасс навстречу бугенвиллея,

Когда-то из Перу не то Бразилии,

Кровавый каждый лепесток

Колонизаторам намёк…

Считается тут город малым

Двухмиллионник – едут как попало

На мопеде всей семьёй,

Да с индийскою душой…

III

Вы, проходящие мимо

              прелестницы юные,

Нисколечко не тяготящиеся

                            смыслом жизни,

Небом птичьей правоты увенчанные,

Нежные и трудные

                своей пригожестью,

Сколько пленить вам пребудет просто,

Лакшми кудряшек,

Зиты и Гиты ресниц...

Чистые, слёзные души.

И вот я – мнящий себя исполином,

Совсем не из ваших фиолетовых снов,

                 хрупконожки, безродные дочери

                                                                     грусти.

Там, куда вы идёте,

                величавые своей

                             пронзительностью,

Вас ожидают многолетние руки

                               неумолимой Кармы.

И мне – бесконечному юноше птиц

Уже не дарить вам цветов гималайских,

                                               поросших дождём...

У жизни у обветренной спроси,

Зачем она, запрягши свиристеля,

По бездорожью ночи колесит

Вселенскою телегою – без цели.

Как будто безутешная вдова,

Как будто обезумевшая с горя,

Она вся – сон, вся – синь, вся – синева,

И бездна непосильная во взоре.

И пелена в обугленных очах,

И лик её в улыбке умиленной,

И плачущий младенец на руках,

Безумием её воображенный...

Никто, никто из нас не сотворён,

Мы только – синь, мы – Сансара***,

                                                   мы – сон,

У жизни мы несбыточные дети,

И плач души над бездною времён

Не осенит отечески бессмертье.

Невоплотимы... знаем ли о том!

Бесплотные во времени плывём,

Лишь иногда мы восстаём из грёзы,

И оживаем в воздухе ночном,

И льём воображаемые слёзы...

IV

Та, которую, обнимая,

Ты испытывал наслаждение,

Это всего лишь скелет…

Бодхичарья-аватара, глава VIII

Применяю йогическую практику

                                                «изыди!»,

Представляю материи

              божественную плоть

                        куском разлагающегося трупа,

О которой сказано – зело хорошо,

Ом, Мимолётная, не введи мя

                                       во искушение!

Фасеточным зрением буддиста

                   вглядываюсь в Её пустоту пустот,

И всё равно проваливаюсь

                   в лермонтовскую русалку в русалке,

Главное – глаза, откуда не вырваться

                        живым,

                                 Боже, как мне в них не глядеть,

Глади её кожи не жаждать,

                     прекраснобёдрой,

                          терпкие пики сосков…

Глад и мор насылаю тараканам

                                      в моей голове,

Глаз оторвать невозможно,

                        умоляющих, алчных..

И ведь всё понимаю –

              Она и есть смерть, тлен несущая,

Но ведь – по образу и подобию –

                Она и сингулярность, и вечно сущая…

Из вчерашней жизни моей,

                   из вчерашней жизни,

Мне послал тебя жизни Всевышний,

Твои губы червивые, видишь,

                                       здесь лишни,

Сотворил тебя Вишну из вишни.

И хотя никогда, никогда не умру я,

Только дай мне такую тебя,

                     только дай мне такую,

И от счастья и нежности смерти

                                               не чуя,

Только дай мне тебя, твои губы воруя…

V

Медленно протяну

ладонь протяжённостью

                        в два дециметра,

Протяжно тебе будет

и мне,

ибо глубинная рыба она –

                                      голомянка,

что водится только в Байкале,

что только в твоей нежности

                                  может водиться,

и след её – кость лучевая

от самого что ни на есть моего локтя

до самого твоего невесть из каких

счастливых случайностей и причин

плещущего плеча,

где множество сладостных множеств

собой составляют единство

                                      Единственной,

где вечное слитно с мгновеньями,

так женщина слитна с коленями,

и где не бывает повторов

                          неповторимой...

Как на вершинах гор

                     добыть мне мумиё,

Какая же Нирвана без Неё,

Как бытие без бытия живого,

Как смысл всего,

                 где смысла никакого…

Не смея разомкнуть желанных губ,

Музыку я разъял как труп,

Материю превозмогая йогой,

Как бы коллайдером частицу бога…

Но не бывает дыма без огня,

Нирвана – это битва за меня,

Как в зверя заточённая молитва,

Как, впрочем, нежность –

                           это тоже битва…

и ниспадая, как штора,

              и застывая, как рыба,

чувствительность в два дециметра

становится больше,

          чем просто чувственность

самой действительности тоньше,

самой замедленности дольше,

когда, выпрастываясь из человечины,

ниспровергая материю,

уносится в терра инкогнито

свободным течением

в течение

поцелуя.

VI

И будучи пусть даже последней

                                                 тварью,

Я буду жить распаду вопреки,

Обугленный в горниле выживанья,

Бабуином я буду прыгать радостно

                                                 по веткам!

Страданий убегать зачем?

Желаний да буду цветущим лугом,

Причём для счастья мне хватило бы

                                           немного океанов,

Пригоршни планет, шмеля в цветке...

Бессмертие зову –

У смерти вырвать клок звёзд и бездн.

И как мне разлюбить ловить губами,

Стихами – материи девичий пульс....

И как мне быть с мечтами?

Пускай бессмертие меня разбудит

                                             утром рано,

Хочу шерханом полосатым

                   бродить в тайге амурской,

Ручью студёному

                  безмолвно поклоняясь...

Я люблю умирать

               на широких лазоревых зорях,

На просторной ладони

            земного шершавого завтра,

На пуховых, до слёз горловых

                          соловьиных раздольях,

Где пичужья и божья

              светло исполняется правда.

В первородных лучах

               широко преломившейся бездны,

В самородных садах

              уносящейся прочь поднебесной

Я люблю ощущать

               соловьиную трель измерений,

Сухожилья труда,

           голубые прожилки мгновений.

Осязать навсегда,

                что всего мне дороже на свете

Треугольник души, несогласный

                                с окружностью смерти,

Когда горечь во рту,

                  как ребёнка очнувшийся гений,

Когда мир ещё я,

               когда ветер ещё дуновенье...

<...>

IX

Поодаль железного столба,

                                отлитого кем-то,

Почему-то нержавеющего

                         с начала времён,

Площадка – фундамент для минарета

                                              (конец XII века),

Простые индийцы –

Индусы, мусульмане и сикхи,

                      джайнисты и христиане,

И дети, и голуби, и солнце,

           и низколетящие самолёты

Под крики попугаев,

Цветы гурмухор, обезьяны

                                 и бурундуки...

Приснилось мне утро влюблённых

                                       друг в друга людей,

Чья вера в любовь никогда не сдаётся,

И люди от этого только ещё молодей,

И небо синее, и солнечней солнце.

Приснилось мне утро бездонных,

                                         как небо, людей,

Где каждый тобой до того бесконечен,

И бесконечнее мужество этих мужей,

И целомудренней женственность

                                                 женщин.

И радостней радость

              смеющихся этих детей,

Крутящих шары планет

                        разноцветных,

И счастье огромней,

                 и горе ещё сиротей,

Приснилось мне утро бессмертных…

И я в это утро с тобою, родная, иду,

Туда, где рождается мир удивлённо,

В огромное утро,

      которое радостно жду,

Которое мной и тобою бездонно…

X

Из биллионов молний и мгновений,

Квадриллионов взрывов

                     малых и больших

Любой из дышащих,

               летящих и ползущих

Тобой является и состоит.

И нет ни вечностей,

        ни личностей, и время

Идёт само собой и думает тобой,

Поэтому во всём виновен,

Покуда тварью будешь бессловесной.

И нет покуда миросотворенья,

Как нет и не было большого взрыва,

Тем более невинных,

        в том числе младенцев,

Доколе будешь червь дрожащий.

Всё будет, как до этого и было

Вселенною и прочей чепухой,

Материей ты будешь и природой,

Мгновение пока не остановишь...

И когда ты устанешь и захочешь

                                                не Быть,

Ты попробуй не думать о смерти –

Удивлённо смеяться, как дети,

Изумлённо, как дети, навеки любить.

Разреши бесконечность себе подарить,

Ни единой звезде не угаснуть,

И могучему солнцу светить и светить

Если Быть – это всё-таки праздник.

И красавице-маме без устали жить,

И отцу возвратиться из бездны,

Чистой речке из детства

                        все камешки бить

И уже ничему не исчезнуть.

И росу на рассвете по зёрнышку пить,

И лететь на закате за птицей,

И на свете всему ненасытно так жить

И уже ничему не избыться.

И любимую, ту, что хотел бы забыть,

Ты уже не забудешь беспечно

Во вселенной бессмертья,

                              в усилии Быть

Сильно-сильно любить, нежно-нежно…

XI

Только танец индийский

                      никого не обманывает,

Танцовщица поёт о девушке

                                  на грузовике,

Той, что молит шофёра –

                           «помедленней,

Так колотится сердце

              под страстный мотора звук!»

Тадж-Махал с его горделивыми

                            башнями,

                                       с его самоцветами,

Тот, что стоит на великой Ямуне-реке,

Толпы ненасытных туристов

                       к себе зазывающий,

Торча пустячком,

        не сравниться с её красотой,

То, как солнце, закрутится,

 то богиней закружится,

Тоненькая, с девятью друг на друге

 кувшинами на голове,

Тут же петь продолжая

           о девическом сердце,

Тук-тук-тук – что быстрее мотора

                                                   стучит –

«Хочу быть с тобой!»

Неисчерпаемый танец Калбелия

с акробатическими трюками

Неприкасаемых раджастанских

                                              племён,

Эти так дивно танцуют

                   и змей укрощают,

А те ловят крыс и питаться должны

                                            ими тысячу лет

Безднами одаривающий,

                       зовущий в эфир,

Ликующий солнцами и мотыльками,

Этот мир сверкающий, этот мир

Должен завален быть стихами,

Поющими об изумрудных каждому

                                                днях

Непрекращающегося земляничья,

О днях, целующих этих днях,

Одетых в полёты птичьи.

И в этом волшебном брусничьи

                                      все как один

Пребудем, не умирая,

Космос взгляда куда ни кинь –

О, жить без конца и края!

И в безграничьи этом

             уже не стареть –

До самых солнц смеяться,

Немощным заново вселенными петь,

Росой поутру умываться.

И веруя, что будет так хорошо,

Как больше уже не будет,

Ещё, пусть хочется жить ещё,

Сильнее смертей и судеб!

И даже в необратимом ничто земном

Мир мой, сияющий мир мой,

Верую, мы ни за что не умрём –

Блаженно и неутолимо.

Ибо вокруг хмельное черничье твоё,

Ласкающее вечностями и лепестками,

А смерть мы победим вдвоём

Бессмертными стихами...

<...>

1986–2019

_______________

* «В Индию духа купить билет...» («Заблудившийся трамвай». Николай Гумилёв.)

** Праджняпарами́ты – священные тексты. Индия. (Большая российская энциклопедия.)

*** Бхагавадгита, 1:16 (пер. Б.Л. Смирнова).

**** Сансара́ (монг.) или самса́ра (санскр. संसार, IAST: saṃsāra – «блуждание, странствование») – круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии.