Размышление о творчестве Вячеслава Егиазарова
Он относится к тому исчезающему малому числу поэтов, о которых можно сказать, несколько перефразируя Горького, что они не столько люди, сколько органы, созданные природой для творчества.
Я испытал это ощущение при чтении всего лишь пяти поэтов. Все они жили во времена очень разные и очень трудные. Впрочем, в России обо всех временах можно сказать, что они очень трудные, но сейчас не об этом.
Первого поэта угадать легко: конечно же, это «наше всё» – неподражаемый и прекрасный Пушкин. Вторым я считаю Сергея Есенина, кому, собственно, и адресовал Горький свою фразу о «не столько людях…». Третьим мне хочется назвать Александра Твардовского с его удивительным умением не разделять высокое и простое. Четвёртый – Николай Рубцов, чья судьба настолько трагична, что упомянутое качество лёгкости кажется поистине дарованным свыше. Пятым стал для меня Вячеслав Егиазаров.
…А солнца изумлённый шар летел над Ялтой в полдень синий,
темнели горы вдалеке, стерев рассветный макияж,
качалась тень, словно гамак, меж итальянских стройных пиний,
и от сосны алеппской тень, как дирижабль, плыла на пляж.
Мне, наверное, возразят, что подобные строки можно найти в творчестве любого русского поэта, но положа руку на сердце признайтесь, что для российской поэзии в целом эпиграфом можно поставить строки из известной «Безглагольности» Бальмонта:
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаённой печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали…
Мир же Егиазарова оказался исключением – радостным и прекрасным. И ещё оказалось, что он такой всегда! Нет, он вовсе не прост. В нём бушуют грозы и печали, но этот мир полон жизнью и – главное! – любовью к ней, какой бы тяжкой эта жизнь ни была.
Я ловлю себя на мысли, что для доказательства положения о «прекрасном оптимизме» Егиазарова хочется привести эти строки… и ещё вот эти!.. и, конечно, те! – ибо они изобильны, ярки, убедительны и многие из них хочется читать и длить в своей душе. Но задача моя требует известных ограничений, потому что сказать нужно ещё о многом. И прежде всего – о любви.
С любви начинается всё. По тому, как поэт пишет о любви, можно судить о нём как о человеке, мужчине, муже, отце. Думаю, что любовные стихи, прочтённые внимательным глазом, дадут нам представление об отношении поэта к миру вообще. Ликующие, полные вместе святости и греховности стихи Пушкина – это то главное, что несёт в себе его неподражаемая душа. А любовные стихи Блока – трагические, надрывные, лишённые радости, – не именно ли в них сосредоточена судьба этого поэта? Егиазаров пишет о любви взахлёб, восторженно, свято – и очень по-земному. Он вместе трепетен и ярок, немногословен и искромётен, афористичен и порой по-юношески робок.
У любовной темы есть сестра-близнец, а может, и не сестра, а просто другая её ипостась или другое лицо (как у двуликого греческого бога Януса) – тема нелюбви. Мало кто не отдал дани её горечи и тоске. О, пушкинское: «Я вас любил…» И блоковское: «О доблестях, о подвигах, о славе / Я забывал на горестной земле…» И цветаевское: «Как живётся, милый? Тяжче ли? / Так же ли, как мне с другим?»… Я нарочно называю, наверное, самые известные фразы о нелюбви в русской поэзии (а можно процитировать ещё сотню не менее популярных!), потому что хочу обратиться к яркому и совершенному по форме стихотворению Егиазарова «Пока я люблю!». Оно написано страстно, оно больше напоминает выкрик, удар молнии, жест, каким разрывают на груди рубаху, и это тоже стихи о нелюбви:
Под Богом живём! Или роком!
Расслабься! Доверься рулю!
Твоя нелюбовь мне уроком
не станет, пока я люблю!
Развивая положение об особенностях творчества, я хочу коснуться того, что составляет тайну поэтического произведения, – полноты замысла и построения художественного произведения. Поясню, что я имею в виду и что знает любой, кто имеет отношение к художественному творчеству… У каждого поэта – даже самого-самого великого! – всегда есть незаконченные стихи. Иногда им суждено пролежать в папке черновиков месяц, или год, или даже десять лет. А порой текст так и умирает, не состоявшись, и только в специальных исследованиях въедливый исследователь упомянет о нескольких строфах, которым, увы, так и не было суждено стать произведением. Обычно это происходит потому, что автор не находит нужного ему финала, не видит художественного разрешения конфликта, без которого немыслим сюжет любого стихотворения. Но бывает и нечто худшее: мы читаем что-то увлекающее нас, с интересом ждём итога, а он не наступает. Его нет. Он не состоялся. Автор не созрел для переноса сюжета на некий уровень, где финал обобщит и обогатит всё, что уже было сказано и ждало своего завершающего аккорда. Но если стихотворение не просто завершается, но совершается – тогда нас ждёт потрясение. О, эта великая строка «…Как дай вам Бог любимой быть другим»! О, загадочное двустишие «Ты право, пьяное чудовище! / Я знаю: истина в вине»! О, мистическое ахматовское «Только в спальне горели свечи…»!
Я могу привести ещё десятки великолепных финалов самых разных стихотворений, но главное стоит сформулировать уже сейчас: полнота и завершённость художественного произведения есть показатель не только поэтического мастерства, но зрелости автора как личности в целом. Так, финал пушкинского стихотворения являет нам в лирическом герое уже не пылкую любовную страсть, но высокий альтруизм чувства, готового отказаться от своего счастья во имя счастья любимого создания. А в финале блоковского шедевра горечь и смятение поэта достигают своего апогея – отказа от реальности во имя мечты.
Не упрекайте меня, что я всуе тревожу великие тени! Егиазаров – большой поэт. Его лучшие произведения достойны сопоставления с поэтической классикой… Любое – любое! – стихотворение Егиазарова оставляет ощущение не только предельной естественности и искренности, о чём говорилось раньше, но и максимальной полноты и завершённости. Идёт ли речь о пейзажной зарисовке, о любовном переживании, о дружеском послании, о философском или сатирическом высказывании – стихотворение всегда интересно читателю, всегда удерживает его внимание непредсказуемостью развития и финала. О финалах стихов Егиазарова разговор особый. Иногда это перенос фокуса с простого внешне действия – например, когда мальчик в бедные послевоенные годы сажает тополёк – на судьбу народа и поколения: «Мы оба дети той войны: / нам выжить повезло…» Иногда – испытанный и любимый поэтами приём кольцевой композиции, когда финал стихотворения повторяет начало. Но даже и тут – как в стихотворении «Снова дарит нам осень деньки…» – Егиазаров находит возможность обновить его. Сравните завершающие строки первой и последней строфы: «Мне приснились морские коньки – / эти рыбки с причудливым телом» и «Мне приснились морские коньки, / эти рыбки, сулящие счастье…» Как любят сейчас говорить, почувствуйте разницу! Удаются Егиазарову и финалы очень личные, «от первого лица». Вот, например, стихотворение «Бухта Чехова». Оно построено на сочетании прекрасного крымского пейзажа и не менее прекрасной истории Крыма, полной великих имён… поэзии, сцены, живописи. Кажется, всего уже сказанного в стихотворении достаточно, но Егиазаров всё же находит ту патетическую ноту, которая пейзаж и историю переносит на новую вершину – духовную:
…Надо просто забыться и слиться с тем веком душой!
Но чаще всего – и мне это кажется особенно важным – поэт оказывается непредсказуемым в развитии и завершении сюжета. Так, стихи «Лето юности» – яркая, брызжущая красками радости пейзажная зарисовка – обрываются грустным и многозначным двустишием, где автор вдруг задумывается о том, «что эти розоватые медузы / мне часто будут сниться жизнь спустя…»
А иногда – наоборот! – стихи, наполненные раздумьями, насыщенные символами и ассоциациями, вдруг приходят к немного озорному, просторечному и грустноватому финалу, придающему стихам очень понятное человеческое звучание:
…Мне, похоже, не стать в этой жизни уже чемпионом
и красивым девчонкам не пудрить мозги мне уже…
(«Предзакатное солнце горит над Яйлою пионом»)
Да, Егиазарова можно читать взахлёб – так легко и звонко течение строк и строф, – но делать этого не надо. Читайте медленно и вдумчиво, возвращайтесь к прочитанному, чтобы вдруг увидеть те детали, которых вы прежде не разглядели, почувствовать звуки и краски, какие затаились в деталях и сравнениях, понять вторые и третьи смыслы, стремительные и сверкающие, как рыбы в волне и стрекозы в жарком воздухе. И тогда мир поэта Вячеслава Егиазарова станет и вашим.
Марк Шехтман, Иерусалим