Анастасия ЕРМАКОВА
В смысле удивиться. Удивиться – зачем написано огромное количество сумбурных, необязательных, беспризорных строк, но ещё больше тому, зачем всё это нужно читателю? Например, такое:
CANDY
точно случится –
умрёшь в конфетной обёртке:
кра
с-ный
ма к
ка-ра
кум
ма|ска
следствие назовёт твой случай «кондитерское дело»
я уже сосчитал
точное число шагов
от дома до
магазина «Шоколадница» на Теплотехническом
я знаю
меня спросят именно об этом
Этот, с позволения сказать, верлибр написан Андреем Черкасовым. Пунктуация, точнее её отсутствие, и весьма замысловатое графическое решение переданы в точности. Надо заметить, авторы сборника вообще пренебрегают заглавными буквами и знаками препинания, и не просто пренебрегают, а как-то даже воинственно, концептуально. Дурацкая мода, навеянная западными литературными течениями, по сути, так и не прижилась у нас. Ведь в верлибре главное – ритмически и графически выразительные смыслы, а сделать их таковыми помимо эмоциональной напряжённости и смысловой парадоксальности помогают именно знаки препинания, правильно распределяющие поэтическую энергию. Но, может, ответ – вот он, в строках Андрея Сен-Сенькова: «запятая в повешенном предложении раскачивается / так правильно что навсегда стыдно уметь читать». Такой вот протест против правильности и закономерности любого построения, ограничений и правил вообще, дерзновение прорваться к полной свободе. Что ж, мотив вполне ясен. А в результате? В результате – свобода не как ответственность за каждое слово, а как словесный произвол, с которым не в силах совладать даже сами авторы. Ведь требования к верлибру ещё жёстче, чем к традиционному метрическому стиху. В верлибре совершенно недопустимы лишние слова. Каждое слово здесь – идущий по нити строки канатоходец без музыкальной опоры и подстраховки рифмой. Рассчитывать можно только на художественно убедительные смыслы. И отчётливый, обнажённый ритм.
Допустим, в своём «карамельном» стихе CANDY (непонятно, к чему название на английском?) автор закладывал какой-то смысл. Возможно. Только он остался тёмен. И кроме довольно беспомощной попытки казаться оригинальным, я не вижу в этом тексте ничего. Таких произведений в сборнике, к сожалению, большинство. Подобные примеры можно найти практически на каждой странице. Открываю наобум: стр. 101. Стихотворение Дениса Ларионова.
НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ
мама
медея фон триер
отец гинеколог-
сантехник
у сына две тайны
три жизни
брат Уолт Дисней
рисует ночами
безразличие это птица
сидящая в небе
живущая в клетке
Вот уж в самом деле – ничего не значит. Не обманул автор. Сразу в названии честно заявил. И несомненно, для читателя очень важно, что отец – гинеколог-сантехник. В высшей степени экстравагантное сочетание. Раздражают настырная невнятица, сумбурный и неумный ассоциативный лепет, уже давно просроченный постмодернистский фастфуд. Хочется свежего воздуха подлинной поэзии. Пусть и верлибрической. Ведь почти все поэты Серебряного века писали верлибры, и довольно изящные. Можно найти вполне достойные вещи и у современников: Кирилла Ковальджи, Вячеслава Куприянова, Алексея Алёхина, Веры Павловой, Юрия Орлицкого (кстати, куратора Российского фестиваля верлибра) и некоторых других.
Составитель сборника Дмитрий Кузьмин после проведения X фестиваля в своей глубокой аналитической статье в «Русском журнале» выделяет три вида современного верлибра: объективистский протокол событий и наблюдений; философская и психологическая миниатюра (ясность изложения, эмоциональная отчётливость); авангардно-игровые практики. И далее отмечает: «Верлибр «классического» типа, ясный в изложении, афористичный и аскетичный, судя по двум последним фестивалям (то есть IX и X. – А.Е.), пока не имеет заметных продолжателей в двух последних литературных поколениях – вряд ли это случайность: по-видимому, сегодня авторам, чьё внимание сфокусировано на философских и психологических проблемах, важнее найти способ для выражения сложности, хаотичности, <...> чем попытаться преодолеть их». Соглашаюсь со всем, что сказано Кузьминым, кроме следующего: во-первых, о сложном и хаотичном не обязательно говорить столь же сложно и хаотично; во-вторых, этого самого преодоления чаще всего и не происходит, а следовательно, нет и эстетического оправдания произведения, не рождается в читателе катарсическое переживание.
Афористичность и аскетичность – это, на мой взгляд, необходимые качества верлибра, именно на этом пути возможны серьёзные удачи. А иначе – ассоциативный беспредел, навеянный тенью Геннадия Айги, собравшего в «Солнце без объяснений» целую ватагу подражателей. Или мрачный сюрреализм, выросший из гибрида символизма с футуризмом, приправленный набившим оскомину постмодернизмом. И получаются в лучшем случае фонетические смыслообразы – какое-нибудь «бухтоупорное жилкование» Дмитрия Чернышева – спасибо Хлебникову! – а в худшем такое:
В те дни когда в моей крови
младенцы корчились в голубом огне
бурлили чёрные и красные муравьи
шевеля злыми усиками скрепя челюстями
мы пили с отрубленной головой бодлера из черепа навуходоносора
пожар речи
(Татьяна Зима)
Б-р-р-р! Страшно. Но больше обидно. За Бодлера. И за Юрия Кузнецова тоже.
Иногда на страницах сборника встречаются совершенно неуклюжие образы. Ну, например: «Тонким лезвием лыж надрезана корка судьбы» (Е. Филиппова). Автор явно спутал лыжи с коньками… Или: «В небе вязанкой дров строевые сосны» (у неё же). Делайте со мной что хотите, но сосны, как бы густо они ни росли, никак не похожи на «вязанку дров». Вот ещё, читаем у В. Чепелева: «запах океана в бидоне с молоком». Трудно представить. В этом бидоне что, раньше носили воду из океана?..
Обескураживают оригинальные прозрения типа:
…молчание
в некоторые моменты
много круче
любого
злословия
(Наталия Кузьмина)
Особенно впечатляет словосочетание «много круче».
Возникает чувство неловкости за лирического героя Валерия Мишина, совсем растерявшегося от любовной неприкаянности:
У любви
самое тягостное –
послесловие
переспишь
с кем-нибудь
потом не знаешь
как быть
Незадача какая. Хоть и не спи ни с кем вовсе...
Что, спросите вы, так прямо и нет ни одного хорошего стиха во всём сборнике? Есть. Немного, но есть. И безусловно, их надо отметить. У упомянутого уже Василия Чепелова убедителен верлибр «Кто ваши дети», хотя и не афористичный, а довольно длинный; у Елены Филипповой, несмотря на «вязанку дров», стихотворение в целом, без сомнения, удачное. Вполне получились «русские хайку», то есть хайку без соблюдения определённого количества слогов в строках. Это эмоционально свежие миниатюры Ирины Новицкой и парадоксальные, композиционно изысканные – Веры Липатовой. Следует обратить внимание и на творчество Владимира Никритина, Светланы Потягайло, Дмитрия Григорьева.
Отдельного разговора заслуживает эмоциональная палитра «Солнца без объяснений». Настроение этой книги – мрачно-тревожная неразбериха. Соответствует и лексический арсенал – наиболее часто встречаются слова: «пустота», «холод», «боль», «смерть»… Остаётся тяжёлое, неприятное послевкусие. И ещё. Это стихи – идущие мимо тебя, не задевающие, не вонзающие занозу сопереживания. Почему? Возможно, потому, что очень мало в них сердечности, искренней взволнованности, глубинной боли. И много вялой философии и разжиженных эмоций. Не очень оригинальных, часто неумело выраженных. «Мы идём в пустоте / неотличимые от неё», – говорит Владимир Ермолаев. Вот именно – неотличимые. А жаль.
Сборник «Солнце без объяснений» составлен по итогам XIV и XV Российских фестивалей верлибра, проходивших соответственно 5–6 мая 2007 г. в Тверской областной библиотеке им. Горького и 1–2 мая 2008 г. в московском литературном салоне «Классики XXI века». В книгу вошли стихотворения 51 участника. Преобладают московские поэты, но есть из других городов: Санкт-Петербурга, Пскова, Екатеринбурга, Челябинска, Тольятти, Астаны…
Баталии по поводу права на существование в России верлибра не затихают до сих пор, хотя уже утратили остроту 70-х и 80-х гг., когда верлибристы были практически под запретом. А. Алёхин замечает: «Русский свободный стих становится естественной формой поэтической речи. <…> Вполне представима ситуация, когда верлибр сделается настолько привычен, что читатель не всякий раз будет замечать, написано ли стихотворение свободным стихом или регулярным, – как сейчас не обращает внимания, написано оно ямбом или хореем». Однако есть и другие мнения на этот счёт, прямо противоположные. На круглом столе «Творческие стратегии в современном верлибре», состоявшемся в рамках одного из фестивалей (ну и название – как будто возможна в поэзии какая-то творческая стратегия!), Евгений Рейн говорил о том, что незачем писать верлибр, русская поэзия молода, в русском языке есть ещё много места и времени для регулярного стиха. Вторит ему и Александр Кушнер, утверждая, что у метрического стиха огромные ресурсы по меньшей мере «на триста лет».
Такие прогнозы я делать не берусь. Не стоит, по-моему, ни затыкать рот верлибру, ни возлагать на него все надежды русской поэзии. Он есть, он существует. Славно, что проводятся фестивали, где худо-бедно выявляют талантливых авторов. Другое дело, что поле верлибра кажется особенно привлекательным для всевозможных словесных сорняков – многих вводит в заблуждение кажущаяся формальная свобода. Пусть это прозвучит банально, но большая свобода предусматривает большую ответственность, а об этом почему-то забывают. Но главное вот что. В стихотворении невозможно обойтись без обаяния, волшебства. А обаяния этому сборнику явно не хватает…
И своего рода итог, подведённый Вячеславом Крыжановским, совсем невесёлый:
поэзия вся
езда в незнаемое
понаехали
Солнце без объяснений. По следам XIV и XV Российских фестивалей верлибра: Сборник стихотворений / Сост.
Д. Кузьмин. – М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение 2009. – 172 с.