Вкус айвы

Сулиман Мусаев

Родился в 1972 году в селе Алхазурово Урус-Мартановского района. В 1994 году окончил филологический факультет ЧГУ. Публиковался в республиканских журналах «Вайнах», «Орга», «Нана», а также в журналах «Дружба народов» (Москва), «Дарьял» (Владикавказ), «Дагестан» (Махачкала), «Литературная Ингушетия» (Назрань), «Литературная Кабардино-Балкария» (Нальчик), «Минги-Тау» (Нальчик), «Урал» (Екатеринбург), «Луч» (Ижевск). Некоторые его рассказы печатались в сборниках «Новые писатели», «Новые имена», «Каталог лучших произведений молодых писателей России» и др. Автор книги «Брелок» (Москва, 2012), соавтор романа «Шестнадцать карт» (Екатеринбург, «Урал», 2012, № 1). Лауреат премий журнала «Вайнах», «Магистр литературы» (Москва, 2009). Работает директором ГАУ «Издательский дом».

__________________________________________________________________________________

– Нани*, – повернулся к матери Мовли, – я проголодался!

Мать в это время пришивала очередную латку к его штанишкам. Мать встала, взяла алюминиевую чашку и налила в неё из маленькой кастрюли, стоящей на печи, последний черпак «супа» – варёную на воде ячмень, приправленную разными травами. Мовли быстро опустошил чашку и огляделся – кушать больше было нечего. Мать отложила в сторону штаны, надела старую телогрейку и вышла, наказав:

– Присмотри за мальчиком, я на ферму – коров пора доить.

Нурди болел. Хоть этой осенью ему исполнялось три года, он до сих пор «не нашёл ноги», то есть не начал ходить. Раньше, когда он был здоров, ходил на четвереньках, теперь же просто лежал, вращая своими чёрными глазенками, и лишь иногда постанывал. Даже на плач не хватало сил.

Мовли потускнел. Не любил он сидеть дома с братиком. Хотелось на улицу, играть с казахскими, немецкими, русскими ребятишками. Там во время игр и чувство голода как-то притуплялось. Кушать-то хотелось всегда. Мовли и не помнит, чтобы когда-нибудь досыта наедался. В лучшем случае дома находилось – как сегодня – чем заглушить голод, что матери удавалось принести с работы или выпросить у соседей.

Мальчик взобрался на стул и стал смотреть в окно, бросая иногда взгляд в сторону спящего, тяжело дыша, брата. На улице солнечно. Леёгкие порывы ветерка поднимают, кружа, пыль. В тени дремлет собака. Заметив скачущего верхом коменданта, Мовли пригнулся – недавно Нурди стало плохо, и мать осталась дома, не вышла на работу. Так к ним явился этот комендант и долго ругался, размахивая руками и брызгая слюной. Через некоторое время, выглянув и заметив, что комендант уже далеко, Мовли продолжает наблюдать за улицей. Вот с полными вёдрами проходит Совлен, соседка-казашка, и у него невольно текут слюнки.

Прошлой весной Мовли сидел во дворе, играя со своим единственным мальчиком.

– Мишка! – окликнул его кто-то.

Подняв голову, он увидел Совлен. Она поставила на землю сумку и, достав из неё, протянула ему что-то круглое, с красноватыми боками.

Не зная, что это, Мовли растерянно заморгал.

– Бери, бери, не стесняйся, – вложила она ему в руки гостинец.

– Пасиб! – засмущавшись, произнёс он, а Совлен, устало улыбнувшись, взяла сумку и ушла домой.

Мовли стремглав забежал домой и протянул руку с подарком матери, которая в это время топила печь кизяком :

– Нани, а что это?

Мать обернулась и удивлённо спросила:

– Где ты его взял?

– Совлен дала.

– Это яблоко.

– Яблоко? – Мовли понюхал фрукт. – А его кушать можно?

– Конечно, можно. Да вознаградит Всевышний Совлен за её доброту. Кушай.

– Отрежь и себе, нани.

– Нет, я не хочу, – мать отвернулась к печи.

Мовли надкусил яблоко и зажмурился – такой вкуснятины он никогда не пробовал.

Вечером, разгрызя последнее семечко яблока, которое он ел целый день, растягивая удовольствие, Мовли спросил:

– А откуда берутся яблоки, нани? Из чего их делают?

Мать улыбнулась:

– Не из чего. Они растут на деревьях.

– А почему они не растут на наших деревьях? – удивился мальчик.

– Они растут не на всех деревьях, только на яблонях. Здесь их нет. А сколько их было на Кавказе! Какие сочные были! – мать, уйдя в воспоминания, сузила глаза. – Настоящим раем был наш Кавказ, настоящим раем! Чего там только не росло на деревьях – яблоки, груши, абрикосы, сливы, хьайба**...

Мовли расхохотался:

– Ты что, нани? Как может хьайба расти на дереве?! Она же большая, рогатая, с длинными ногами… Дерево её не выдержит, сломается…

– Ты говоришь о корове, – улыбнулась мать. – А есть фрукт такой, хьайба, размером с яблоко, жёлтый, душистый…

Сейчас Мовли сидел у окна и размышлял, какова же на вкус эта айва. В это время он заметил своих друзей, двух братьев-немцев, Сашку и Яшку. Они стояли на перекрёстке. Хотя братья были и старше Мовли, они часто вместе играли. Посмотрев на спящего брата, Мовли, изнывавший дома от скуки, тихо, стараясь не шуметь, выскользнул из дома и побежал к друзьям, топая по горячей пыли босыми ножками. Каждый из братьев держал в руках по ломтю хлеба, посыпанному крупной солью. Ребята что-то говорили, но Мовли не слышал их, все его мысли поглотил хлеб, который они так смачно жевали, хрустя корочкой. Просить не решался. В конце концов старший из братьев, Сашка, не выдержал его голодного взгляда и, отломив половину от своего ломтя, протянул кусок Мовли, который тут же схватил его. Хлеб был горячим, от его аромата у него чуть не закружилась голова. Он быстро поднес его ко рту, но, вспомнив вдруг про Нурди, застыл. У них никогда ещё не было дома свежего хлеба. Ему подумалось: может, если накормить Нурди тёплым хлебом, он выздоровеет? Ведь брат болен. Болезнь – это плохо. А всё плохое на свете от голода. Кроме голода, в мире ничего плохого и нет. Когда он понял, что должен пожертвовать этим хлебом ради больного брата, из его глаз против воли хлынули слёзы. «Может, съесть, никто ведь не узнает?» – мелькнула мысль, которую он тут же отогнал. Бросив на ломаном русском:

– Мой домой! – он помчался к брату.

Не доверяя своим глазам, он засунул хлеб за пазуху. Словно поняв, что хлеб, который оказался в такой близости, не достанется ему, требовательно и раздражённо заурчал живот.

Размазывая по лицу слеёзы, Мовли стал тормошить брата:

– Нуди! Нурди, проснись! Посмотри, что я тебе принеёс!

Казалось, стоит брату съесть этот небольшой кусок хлеба, и он сразу выздоровеет, встанет на ноги. Нурди проснулся.

– Возьми! – Мовли попытался вложить хлеб в руку брата.

Тот лежал, часто дыша, удивлённо уставившись на Мовли.

– Возьми, ешь! Ты тогда выздоровеешь! – Мовли поднёс кусок к его рту.

Нурди начал мотать головой из стороны в сторону.

– Ешь, пожалуйста, Нурди! – плакал Мовли, прижимая хлеб ко рту брата. – Ты же тогда выздоровеешь, и мы будем вместе играть! И нани не будет всё время плакать, как сейчас!

Нурди, которому стало трудно дышать и которого напугал плач Мовли, захныкал и отвернулся к стене…

Прошло два дня. Мовли в этот день до вечера пропадал с друзьями на озере, что было в километре от посёлка. Вернувшись домой, он не увидел брата. Мать сидела за столом, подперев подбородок руками.

– Нани, а где Нурди? – посмотрел по сторонам Мовли.

– Ушёл Нурди, – едва слышно ответила мать.

– Как – ушёл? Куда? – удивился Мовли.

– К вашему отцу.

– Он что, начал ходить? – недоверчиво спросил он.

– Да, – мать провела рукой по глазам.

– А почему ты меня не пустила к отцу? – голос мальчика задрожал от обиды.

– Мне же помощник нужен… Ты же уже большой. Ты что, хочешь оставить меня одну? – мать передвинула на край стола три картофелины, варенные в мундире, и кружку молока. – Садись, ешь.

– Нет, я тебя одну не оставил бы, – чтобы не обидеть мать, произнёс он, довольный в то же время, что она считает его большим. Мать одну бы он, конечно, не оставил, но очень уж хотелось хотя бы раз побывать у отца, увидеть, какой он…

– Не переживай, Нурди вернётся, как только ему станет лучше… Он ещё немного болеет.

– А отец вернётся?

– Конечно, вернётся…

Ночью его разбудили чужие голоса. Он выглянул из-под одеяла. К ним пришли две незнакомые женщины.

– Да уготовит ему Аллах место в раю, Басират! Так уж было суждено, что поделаешь?! – грубо зазвучал голос одной гостьи.

– Надеялась, что будет опорой Мовли, – утёрла глаза мать. – Ни брата у него теперь, ни отца… Один на всём белом свете…

– Не говори так, Басират, – заговорила вторая женщина. – Всевышний не оставит его, Он нам всем и защитник, и опора.

– Я согласна со всем, что ниспошлёт Аллах, – глубоко вздохнула мать.

– Пусть Всевышний даст тебе терпения и выдержки!

– Да примет Он его гостем в раю! – женщины встали и направились к выходу.

– Спасибо вам! Пусть Всевышний вознаградит вас! – мать проводила гостей, потом села на низенькую скамейку у стола и достала из кармана чётки.

– Нани, – присел в постели Мовли, – а Нурди на Кавказ уехал?

– Что? – встрепенулась мать.

– Эти женщины говорили, что Нурди в раю. А ты всегда повторяешь, что Кавказ – это рай земной.

– Да, – мать подошла и, посадив Мовли на колени, села на деревянном топчане. – Нурди уехал на Кавказ.

– А отец тоже на Кавказе?

– Да, он тоже, – она несколько раз судорожно сглотнула.

– А почему мы тоже не уедем туда, к отцу и Нурди? Ты же говорила, что там, в этом раю, растут яблоки, груши и эти… хьайба…

– Мы тоже поедем скоро туда… на Кавказ. Обязательно поедем, с Божьей помощью.

Скоро Мовли, покачиваемый матерью на коленях, уснул.

…Он был на Кавказе, утопающем в зелени. Кругом росли деревья, они с Нурди играли на большой поляне, покрытой цветами, утопая по колени в изумрудной траве. Нурди был совсем здоров, он резвился, кувыркался и заливался весёлым смехом. Отец с матерью сидели в тени. С деревьев свисали огромные фрукты разных цветов – красные, жёлтые, синие… Мовли подбежал к матери и спросил: «Нани, а где хьайбы, про которые ты говорила?» Отец с матерью рассмеялись. Их лица светились счастьем. «Да вот они, – отец протянул руку и сорвал два красно-жёлтых плода. – Одну дай Нурди». Отдав одну айву брату, Мовли надкусил вторую. И правда, айва оказалась очень душистой, вкусной, совсем как свежеиспечённый, горячий хлеб…

______________________________

* Нани, нана (чеч.) – мама, мать.

** Хьайба является в чеченском языке омонимом, означает и «айва», и «скотина» (в смысле «корова»).