Когда мне хочется вспомнить что-то, что даёт надежду, я представляю фотографию, которая облетела мир в марте 2022 года: Италия, много домов, и на одном из них – во всю стену – огромный портрет Достоевского. Ракурс выстроен, словно Фёдор Михайлович парит над Италией… Таким образом итальянский художник Йорит Агоч, автор портретного мурала, выступил против отмены русской культуры, а именно против решения Миланского университета Бикокка закрыть курс лекций о Достоевском. Та ситуация вызвала большой резонанс в итальянском обществе, и курс лекций о Достоевском, который вёл известный итальянский профессор, писатель и переводчик Паоло Нори, был возобновлён.
В августе 2023 года Паоло Нори прилетел в Санкт-Петербург, он пишет книгу о Русском музее, а также вместе со своей творческой группой – оператором Алессандро Френо и фотографом Клаудио Сфорца – снимает фильм о писателях и художниках Петербурга. И, конечно, упустить возможность побеседовать с итальянским писателем было бы непростительно. Тем более что Паоло Нори прекрасно говорит по-русски. В этом интервью я постаралась сохранить его неповторимую интонацию.
– Паоло, русские всегда любили итальянское искусство, кино, литературу. Литература входила с детства вместе с Чиполлино, далее мы знакомились с Данте. Как русскому человеку мне приятно встретить знаменитого итальянца, который влюблён в русское искусство. Вы говорите, что не можете представить свою жизнь без России. Почему?
– Когда мне было пятнадцать лет, я читал первый для меня русский роман, который дал мне мой дедушка, это было «Преступление и наказание». И когда Раскольников спрашивал себя: я ничто или Наполеон? – я останавливался и думал: «А кто я?» Книга, которая была написана 120 лет назад… сейчас вспомню правильный глагол… она тронула меня. Это как открытая рана, я чувствовал, что долго буду терять кровь из-за этой книги. Три года назад я написал книгу о Достоевском, она называется «Ещё потеряю кровь» («Она кровоточит») или что-то подобное. По-итальянски звучи так: «Sanguina ancora».
– Меня Достоевский потрясает тем, что у него нет отрицательных героев. У него каждый персонаж - надрыв и раскаяние. Каждый страдает. А кто для вас самый знаковый герой Достоевского?
– Я не согласен, что у него нет отрицательных героев: отец Карамазовых, например, не очень страдает, мне кажется. А люблю я «Человека из подполья». Хотя, конечно, сказать, что я его «люблю» – это трудно. Но он похож на меня. У него такие мысли, которые у меня тоже иногда бывают. И я очень люблю и думаю, что нельзя не любить Мышкина.
– На днях вы произнесли интересную фразу: «Моя работа – читать Достоевского. И иногда мне стыдно: кажется, я слишком счастлив».
– Да, когда я писал книгу о Достоевском, то однажды, перечитывая его роман «Идиот», поймал себя на такой мысли: «Вот ты читаешь роман «Идиот», и тебе ещё платят за это. Тебе не стыдно?» Да, я счастливый человек: моя работа – это моя страсть.
– А ваш дедушка, от которого вы у наследовали любовь к русской литературе, он когда-нибудь был в России?
– Дедушка любил Россию, но никогда здесь не был. Он жил в деревне, и свой дом он называл русским словом «дача». И всем своим собакам давал кличку Дача, не знаю почему. Он был коммунистом. Работал каменщиком и, скажем так, богат никогда не был. В Италии коммунистическая партия многое сделала в начале прошлого века для малообеспеченных, как мой дедушка. Но особенно он любил русскую литературу, он много читал. И я начал читать его книги. Несмотря на то что он не был достаточно образован – ходил в школу только три класса, – но он очень любил читать. Каждый вечер он читал. Помню, как однажды он читал до глубокой ночи, не мог остановиться – и упал головой в книгу: можно сказать, продолжал читать прямо во сне. Он, конечно, читал и американских писателей, и французских, но особенно любил русских. Но я лично люблю русских писателей не из-за дедушки, а потому что я люблю их сам, это моя собственная любовь.
– Кстати, вы говорили, что заключили брак с супругой тоже из любви к русской литературе.
– Моя жена Франческа изучала историю Советского Союза, это была её дипломная работа. Она должна была поехать в Россию, но не знала, как это сделать. У нас была общая знакомая, которая сказала ей: «Я знаю человека, который был в России. Может быть, он сможет помочь». Я помог. Так мы познакомились. А после её поездки в Россию мы встретились в Болонье. Франческа очень любит Россию, хорошо говорит по-русски.
– Откуда у неё это чувство к России? Почему?
– Никогда не задавал ей такой вопрос, и она никогда не спрашивала меня: «Почему?» Потому что мы знаем, за что стоит любить Россию. Моя дочь Ирма была в Петербурге четыре года тому назад, она не говорит по-русски, но ей понравилась Россия, это у нас семейная история.
– А когда вы впервые побывали в нашей стране?
– В 91-м году. Москва, конец Советского Союза, март. До путча. Когда я прибыл в Шереметьево, это было не самое красивое место в Москве на тот момент, но, не знаю, я был счастлив. Я чувствовал, что здесь есть что-то мощное, что во мне громко говорит. И это продолжается до сих пор! Прошло уже тридцать два года с моей первой поездки, но пока это по-прежнему мощно и громко.
– Нынешняя поездка в Петербург вас не разочаровала?
– Нет, я хочу ещё. Когда я начинаю работать над книгой, мне всегда кажется, что я не смогу её дописать. И вот сейчас я об этом думаю. Пока мы с киногруппой собираем материал для фильма: вот мы побывали у вас в мастерской и в мастерской Александра Траугота, встречались с директором Института перевода Евгением Резниченко и другими интересными русскими людьми. Мы были в Русском музее, музее Анны Ахматовой и в музее «Полторы комнаты» Иосифа Бродского.
– О, я не сразу заметила, что у вас футболка с замечательной надписью «BROдский». Мой любимый поэт, кстати.
– Бродский испытал много боли, но он смог пройти через неё. Он строгий, умный и невероятно красивый человек. И я очень люблю прозу Бродского. Больше, чем его стихи.
– Вам, наверное, нравится его эссе «Набережная неисцелимых»?
– Да, книга о Венеции, по-итальянски это звучит так: «Fondamenta degli Incurabili». Он очень любил Венецию. Там и похоронен. Можно сказать, что Бродский научил меня Венеции. Я вижу Венецию через него, через то, что он писал. Венеция для меня – это тоже Бродский.
– Думаю, что для многих ваших читателей Россия – это тоже Паоло Нори. А когда ваши книги увидит русский читатель?
– В итальянском издательстве Mondadori сказали, что «АСТ» покупает права на последние две книги, которые я написал о Достоевском и об Ахматовой. Сообщили, что книга об Ахматовой выйдет в апреле будущего года.
– А почему именно Петербург, а не Москва?
– Потому что лучший музей в России для меня находится в Петербурге.
– Обычно так говорят об Эрмитаже. А я знаю, что вы пишите книгу именно о Русском музее.
– Да, итальянское издательство предложило мне написать книгу об одном из музеев России – в частности, об Эрмитаже. Но я был в Питере, может быть, двадцать раз в жизни: два раза был в Эрмитаже и двадцать раз был в Русском музее. В Эрмитаже есть Западное искусство – это очень интересно, очень красиво, богато, но русское искусство для меня интереснее. Русский музей уникален. Эрмитаж похож на Лувр, например. А Русский музей не похож ни на что.
– Значит, в Петербурге для вас главное – это Русский музей. А в Москве?
– Я очень люблю Булгакова. Первое место, куда я пришёл в Москве, – это Патриаршие пруды. Это было невероятно: я не мог поверить в то, что я там, где начался роман «Мастер и Маргарита». Но вы тоже любите Москву? Я уверен.
– Да, но у Петербурга и Москвы достаточно напряжённые, с оттенком ревности отношения, всё-таки две столицы: бывшая и настоящая.
– Да, знаю. Но для меня Москва и Петербург – это как Толстой и Достоевский. Я люблю обоих.
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Паоло Нори, писатель и переводчик, родился в 1963 году в Парме. Как экономист некоторое время работал за пределами Италии, по возвращении защитил диплом на кафедре русской литературы. Автор многих романов, эссе и статей. Занимался подготовкой к публикации и переводил русских писателей: А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, Ф.М. Достоевского. Журналист, основатель изданий L'Accalappiacani, Qualcosa.