Виктория Перепечина,
Ялта
Альбатрос
У меня под окном мается альбатрос.
Альбатрос в этом мае в спину мою врос.
Говорю альбатросу: «Будешь моим псом?
Я возьму тебя за крыло, отведу в дом,
Буду холить, лелеять, дам приводить дам,
И разбрасывать вещи, и приносить хлам».
Вот мы с псом-альбатросом молча вперед идем,
Так увидели дом, за домом еще дом.
И мосты разбросали по небу свой завет...
И теперь только я есть, а его нет.
Альбатрос ведь колотит в спину не просто так,
Он врастает свободной птицей и сводит мрак –
Переправа к истокам боли во глубь ума.
Подневольная поневоле. Мне Юг – тюрьма.
***
Гранитное солнце смотрит в мое окно
И плавит помятый пластик, и прячет руки.
Оно безгранично, оно божество, оно
Грызет наши стены, подавленное разлукой.
Оно переспело, словно вчерашний стих,
Оно неказисто, словно сожженный волос,
Сжимая в лучах пространственный путь чужих,
Свой каменный взгляд кидает косой на космос.
Как будто не видит, виселицу обняв,
Как скрежет зубов трясет оболочку мира,
Гранитное солнце - заброшенный спутник прав,
Отобранных прав отравленных пассажиров
Неловкой кометы, с банальным названием «жизнь»,
Застывшей в объятиях гордости и печали.
Гранитное солнце в ногах у меня лежит,
Мой дом омывая слезами из чистой стали...
Мы с ним говорить не смели, да и не стали...
***
Я разочаровательный человек...
От чахлых обывательских катастроф
Спасает только сонник и пара строф,
Введенных, как нектар, в обнаженность век.
Косматым попугаем пугает ночь,
И в черепной коробке клубится дым.
Как чернь, корю себя: О, Отец и Сын,
Я каюсь, никудышная сестра и дочь.
Я каюсь, слишком жалостливо клялась,
Что ни о ком не буду я думать впредь.
Но вздрогнув вдруг, закатом взметнулась сеть –
И закружила рыбку вовнутрь стекла.
И я пою о боли и о луне,
Я вою о луне – и воюю с ней,
Как скальчатый осколок сухих камней,
Забытый морской пеною в тишине.
***
Вроде плачется, но не хочется
Разворовывать душу начисто.
Назовите меня по отчеству
И на вы. Асфальтоукладчиком
Разложите меня по улицам
Безбилетно-капризной странницей.
Этот мир отродясь сутулится,
Он, с рожденья привыкший кланяться,
Мне читает свои нотации,
Как живут благородны девицы
И зачем покрываться панцирем,
Если юноша вдруг «надеется».
И, улиткой сползая с проседи,
Шепчет горького пота капелька,
Что судьбинушка-змееносица,
Как ей можется, потакает мне.
Но отпетого счастья конница
Разбрелась и забыла адрес мой.
Оттого ли сейчас бессонница
С твоим именем в книге адресной?
Оттого ли прозрачным облаком
Взгляд тускнеет в разрезе глаз моих?
Я молилась, чтоб Вы запомнили,
Но Вы все же забыли гласную...
Вроде плачется, двумя строчками
Мир оставил мне в чеке весточку:
Восемнадцать. И одиночество –
Восемнадцатилетним бездарем.