Родился в 1913 году в местечке Нобель Пинского повета Минской губернии (теперь Заречненский район Ровенской обл., Украина) в крестьянской семье. Окончил литературный факультет Минского педагогического института в 1935 году. Работал редактором на Белорусском радио. В 1936 году был репрессирован. После реабилитации (19 октября 1955 г.) снова на Белорусском радио, а затем в редакциях журналов «Берёзка», «Вясёлка». Заслуженный работник культуры Белорусской ССР, лауреат премии СП БССР имени А. Кулешова. Автор многих поэтических и публицистических книг. Умер в 2002 году.
Тайна
Звезда за звездой исчезает,
Не замер ещё листопад,
И ветер прогорклый светает,
Полынный доносится чад.
Как эхо грозы отдалённой,
Как отблеск, что гаснет опять,
Так нашей любви затаённой
Не сможет никто разгадать.
Свеча вдруг устало погасла,
А мы не заметили мрак…
И спор наш, что длится напрасно,
Ещё не закончим никак.
Умолкли и речи, и звуки
Притихшей внезапно земли…
А нам только губы и руки
Всё сразу понять помогли.
Вновь душу душа отогрела, –
Вся истина именно в том…
Так мудро свеча догорела,
Так радостно стало вдвоём.
Там всё обострённому зренью
До мелочей было дано, –
Там нас от мгновенья к мгновенью
Сближало хмельное вино.
Не знал я, кому помолиться, –
Осенняя ночь не светла…
Но тьма вдруг смогла озариться, –
Венера над нами взошла. 
Снижала своё расстоянье,
Плыл Месяца перстень в ночи…
Колец обручальных сиянье
Искали мы и… не нашли.
***
Меняешься – и, как река, ты
То потемнеешь от тоски,
То на крутые перекаты
Взлетаешь парусом тугим.
То в половодье станешь кроткой,
Ласкаешь солнечный прибой,
То вспыхнешь молнией короткой,
Зовёшь куда-то за собой.
Здесь и кончаются разлуки,
Синеет день – а рядом ты.
Протянешь вдруг навстречу руки
Своей надёжной красоты.
Чтоб вновь тревожить и смеяться,
Таиться, искриться, любить, –
И, как река, всегда меняться,
И, как река, всё той же быть.
Обруч
Я обруч гнал, а думал: еду, еду
На край земли, за синий небосклон,
Где не видать ни колеи, ни следа,
Где только пыль вилась со всех сторон.
Я обруч гнал, бежал за длинной тенью
Через полынь, вблизи размытых круч, –
Вслед за мечтой – к небесному свеченью
Он солнечно катился между туч.
Сквозь облака, что ласково белели,
В прозрачную немую тишину,
А я стоял, не веря: «Неужели?» –
И знал, что я его не догоню.
Что мне идти вот этою тропою,
Вовек не оторваться от земли,
Что не подняться тропкою крутою
Туда, где проплывают журавли.
Что все мои бессмысленны усилья…
Пышнели травы, замети мели,
А мне тугие чувствовались крылья,
Что и меня над миром вознесли…
Я слышу реактивные моторы,
Плывёт над нами журавлиный клин, –
И катится, как в золотое море,
По небу обруч. Солнечный. Один.
Старая мельница
Не спрошу, куда ведёт дорога,
Если есть, куда-то же ведёт…
Может быть, и к мельнице, что строго
Там себя лишь гулом выдаёт.
Только ветер в ящиках, в корзинах…
Мхом покрылись желоба-лотки
И лежит на балках, словно иней,
Пыль когда-то смолотой муки.
Нет, не сбился. Вот она – дрожаньем
Тени на мелькающей воде.
Крикнул, но ответила молчаньем, –
Никого не вижу я нигде.
Жернова потрескались покорно,
Пауков подстерегает кот.
На ступеньках и в застрёхе чёрной
Стайка голубиная живёт.
Было же завозчиков премного,
Жернова и за полночь мели,
А подводы в дальнюю дорогу
Увозили тёплые кули.
Я смотрел, как смотрят на утрату
Старины, что стала вдруг ничья,
И смутился, обнаружив дату:
Мельница – ровесница моя.
***
Проходит всё и всё пройдёт,
Всё канет в общую нам вечность.
И кто нас вспомнит, кто прочтёт,
Кто без согласья зачеркнёт
Стихи, в которых бесконечность
О времени, где жалость – бред,
Где лишь безумные и ропщут…
Имён забытых тихий свет
И бугорки могил затопчут.
А жизнь безжалостно спешит
И неизбежность ходит следом…
Мечтаю честно век дожить
И распрощаться с этим светом.
Душа
Могли воспитывать,
Могли допытывать, –
То появлялся я,
То исчезал…
Могли водить меня,
Да, конвоировать,
Хоть никуда я
Не убегал.
И под замками,
Да и под пломбами,
Как ценность некую,
Всё берегли…
И небо клетками,
И небо ромбами
Разрисовали
Всё, как могли.
Меня и взвешивали,
Меня и мерили,
Снимали в профиль,
Потом – в анфас.
А вот ни разу-то
Не проверили
Души наличие,
Её запас.
Жаль, не додумались,
Не сняли копию
С неё юристы
Да и врачи…
И ни одна здесь
Дактилоскопия
Не помогла им
В глухой ночи.
И лишь душа моя –
Им непокорная –
В меня всё верила
И тем жила…
Вся неучтённая
В ней сила гордая
Была всё той же,
Какой была.
Хоть странно всё-таки,
На чём держалась там,
А вот попробуй
Согнуть во мне.
Она ведь с детства
И закалялась-то
На чистом, праведном
Своём огне.
В Дубултах
Будет море шуметь,
Будут чайки кричать
над водою,
Будет солнце тонуть,
Между волн
оставляя печаль.
Но исчезну и я,
И не будет бедою
Мой уход неожиданный
В эту чуть мглистую,
Солнца лишённую даль.
Будут чайки кричать
В предвечерье
и утренней ранью
Там, где влагой печальной
Разметалась устало
коса,
Исчезать на рассвете
В лиловом тумане
И уже издалёка
Подавать голоса.
Скоро берег подмёрзнет
И волны застынут
во мраке,
Индевевшие чайки
Умолкнут зимой.
Я сюда не вернусь,
Не вернусь и, однако,
Кто-то, может быть,
Голос услышит и мой.
***
Сами же себя караем,
Исчезаем, жить веля…
Но и мне под старость
раем
Стала горькая земля.
Может, в небе
среди ночи
Отзовутся журавли…
И покуда светят очи,
Прикажу себе: «Живи!»
Перевод