Калининградская весна, порадовавшая в апреле теплыми деньками, в начале мая затаилась, собираясь с силами, и наконец, во второй декаде месяца. «вошла в полный сиреневый цвет», чтобы порадовать съехавшихся на эту красоту поэтов, прозаиков, публицистов не только со всех концов России, но даже… из глубокой австралийской глубинки! И это означало, что юбилейный, уже X по счёту фестиваль- конкурс «Русский Гофман» властно вступил в свои права.
Предлагаем вниманию читателей стихи участников фестиваля- конкурса.
Полякова Наталья (г. Москва)
* * *
Пока лежишь ты высохшим цветком,
Уткнувшись в буквы на листе шершавом,
Идёт ребёнок в шортах, босиком,
И синий цвет несёт в ведёрке ржавом.
А в нём цыплячий тополиный пух,
И чёрные гремят на дне моллюски.
У ласточек захватывает дух,
И радио трещит по-белорусски.
Но память просит точный перевод,
По ком звенело старое ведёрко.
И, кажется, переведёшь вот-вот
Сквозь пустоту смешливого ребёнка.
Пусть он отыщет в «Горе от ума»
Пастушьей сумки позвоночник ломкий.
И смерть пройдёт, как обморок, сама —
По самой кромке.
* * *
Горят каштаны в тысячу свечей,
Свет на стене от них неодинаков.
По лестнице пожарной от врачей
Сбегает в сад проснувшийся Иаков
За хрупким самолётиком в ветвях,
За мотыльком, попавшим в паутину.
Он их спасёт, он спас уже на днях
Коровку божию, упавшую на спину.
За подвиг свой, за свой ночной побег
Жгутом привязан к панцирной кровати.
Но ангел – нянечка – сердечный человек
Хлеб принесла, и пахнет им в палате.
Елена Шумара (Санкт-Петербург)
МАТЬ
Вот тебе щит, вот копьё и ранец,
вот бутерброд. Застегни пальто.
Слушай, когда говорю, засранец,
мать я, итить, или абы кто.
Ну, за порог. Вот те крест вдогонку.
Мухой — к окну, за окном темно,
волки и лес. Отдала ребёнка.
Щей бы сварить, да не чую ног.
Сердце стучит, и стучат колёса,
поезд спешит на холодный юг.
Уши грызёт золотая осень,
шапку-то, ша... ну, вернись — прибью!
Всё кувырком. Ты смотри, не путай
правду и хмель, васильки и гниль,
воду и кровь. Погоди минуту.
Матери, эй, хоть разок махни.
Голод — не бог, а беда – не тётка,
время бы, время пустить назад...
Я бы надела тебе колготки
и отвела в самый детский сад.
Листья летят неуёмным роем,
надо — дерись, мой большой и злой.
Ежели что, я тебя накрою –
телом, молитвой или золой.
Майк Зиновкин (г. Архангельск)
Ковыли и полынь
Как же тошно всегда возвращаться во внутренний Рим.
Но дороги ведут.
И поэтому сходишь с дороги –
В ковыли и полынь, чтобы стать уловимо другим:
Посидев у костра, покумекать о боли и боге;
Покурить натощак, поглядеть на звезду в вышине;
Незаметно уснуть…
И проснуться под грохот орудий.
С удивленьем понять, что одет в кирзачи и шинель,
А в траншеях вокруг – незнакомые грязные люди.
И ты должен стрелять, и кричать вместе с ними «ура!»,
И куда-то бежать, натыкаясь на свежие трупы,
Чтоб обратно тебя волокла на себе медсестра,
А ты стискивал зубы от боли и думал: «Так глупо!
Так бессмысленно и невозможно!».
А дальше – провал…
Ты откроешь глаза, как из омута вынырнув резко –
Словно кто-то тебя вдруг по имени громко позвал.
Но всего лишь опять на мобильный пришла эсэмэска.
И встревоженный офис вокруг, словно улей, гудит:
Здесь квартальный отчёт на носу, и упали продажи.
Но ты думаешь только о том, что едва не погиб,
А вот это вот всё, что сейчас – это полная лажа.
И, ловя на себе удивлённые взгляды коллег,
Зажимая простреленный бок ледяными руками,
Ты встаёшь и уходишь.
Уходишь и падаешь… В снег…
Ты встаёшь и уходишь – и молча бредёшь, неприкаян –
В ковыли и полынь, где тебя спохватились уже,
Где ни троп, ни дорог, и войною ландшафт изувечен.
Но твой внутренний Рим – и не Рим уже вовсе, а Ржев.
Ты не бросишь своих и вернёшься. Как только подлечат…
Про человека
Человек заводит машину, друзей, кота,
Будильник на шесть утра, секретаршу босса.
А внутри у него прозрачная пустота,
В которой висят незаданные вопросы.
Человек получает зарплату, качает пресс,
Жарит картошку, играет на фортепьяно.
А внутри у него огромное поле чудес,
И бродят ветра среди тысяч разрытых ямок.
Человека везут на кладбище (плачут, пьют).
Он уже ничего не чувствует, словно голем.
Но внутри у него покой, лепота, уют.
И вечный закат в пустоте над заросшим полем.
Инга Макарова (г. Санкт-Петербург)
***
"Какая славная бумага!" –
С утра подумала дворняга
И написАла на снегу
О том, что ночь короче стала,
Что до весны осталось мало,
Что ладно - дальше побегу!
Был пост прочитан и помечен
Прочитанным. Хоть снег не вечен –
Успели написать в ответ
Четвероногие питомцы
Ветров и выжженного солнца:
"Весны и воли лучше нет!"
И мелкий щен, томясь вопросом,
Перелистав посланье носом,
Поставил точку – потому,
Что был он молод и беспечен,
И грамоты не знал, конечно.
И не обучен был письму...
О, сладкий праздник предвесенья!
Ты и надежда, и спасенье
От долгих зимних вечеров.
Ещё весенних дней – без счёта!
И солнце – мёд в янтарных сотах.
Ещё не вышла на охоту
Машина с надписью "Отлов".
Тая Ларина (г. Москва)
***
Лиса живёт в лесу, и норм лисе.
А мы друг другу надоели все.
И каждый втайне хочет быть лисою.
Уйти в закат с котомкой или без.
И чтоб никто не трогал и не лез,
отгородиться лесополосою
от всех коммуникабельных подлиз.
Мы – поколение латентных лис,
стремящихся в сиреневые дали...
...Когда же всё, что грезилось, сбылось,
из леса вышел очень грустный лось
с котомкою и стоном: “Забодали!”
Ирина Асеева (Санкт-Петербург)
ПИСЬМО
«Слушай, Герда, одумайся, не мечтай:
Не выращивай роз, не смотри налево.
Герда, давно не мальчик твой нежный Кай,
И с ним рядом – Снежная Королева.
Бесполезно жалеть, умолять, беречь,
Вспоминать, вздыхать, провожая взглядом.
И не слушай, как бьётся, страдая, речь,
Не листай альбомы его – не надо.
Ты же помнишь: чужое – и брать нельзя.
Ты же знаешь: есть выбор, и всё такое,
Но всё чаще в твоих зеркалах скользят
Серебро снегов и ухмылки тролля.
Герда, помнишь, в кладовке лежат, в углу,
Запылённый рюкзак, по размеру берцы?
Автостопный бог проведёт сквозь мглу.
Я умею гнать миражи из сердца.
Приезжай: лес зелен, безбрежен, чист.
Боль уйдёт, и Кай перестанет сниться.»
Отпечаток лапы. Кленовый лист.
Подпись: «Лис, позабывший однажды Принца.»