Казалось бы, её жизнь должна была стать волшебной сказкой. Вышла замуж за швейцарского банкира, родила двоих детей, ни в чём не нуждалась. Но однажды сказка превратилась в кошмар. В Каталонии, куда временно переехала из Швейцарии россиянка Елена Ланг, её дочерей – Элли и Лили – «ювеналы» изъяли. Безо всяких там судов, а просто по доносу директора школы. Из приюта с помощью адвокатов и наших дипломатов детей удалось вызволить и вернуть в Россию, но и здесь Елену встретили, прямо скажем, неласково.
– Елена, ваши дети – российские граждане?
– Я петербурженка в четвёртом поколении, папа был капитаном 2-го ранга, профессором Военно-морской академии имени адмирала Макарова, служил старпомом на знаменитом паруснике «Мир», неоднократно совершал кругосветки и погиб в море, как настоящий моряк. После дипломатической школы я училась в университете в Швейцарии. Там познакомилась с будущим супругом, Томасом Лангом, в 2009 году мы поженились, у нас две дочери – Элли, ей сейчас десять, и семилетняя Лили. У них, как и у меня, – российское и швейцарское гражданство. Дома дети общались на русском и швейцарском немецком.
Увы, Элли с рождения страдала целиакией, в Швейцарии эта болезнь считается неизлечимой, и нам посоветовали обратиться к одному из лучших в мире детских гастроэнтерологов, мировому светилу Рамону Тормо. Вот так в 2021 году мы и оказались в Барселоне. Я очень благодарна Рамону, он буквально вытащил Элли с того света, и она быстро пошла на поправку. Муж время от времени приезжал к нам, но работу в Цюрихе оставить не мог, да и мы планировали вернуться после стабилизации здоровья Элли. В Барселоне снимали дом за городом, Элли и Лили учились в частной английской школе Iscat Maresme.
В конце февраля прошлого года девочки рассказали, что в школе им читают лекции о «русских варварах, убивающих детей на Украине». Такие «пятиминутки ненависти» были даже в классе у пятилетней Лили. Я спрашивала преподавателей, почему они говорят с детьми о политике, в которой и взрослые-то не разбираются. Тогда я не знала, что в Испании опасно критиковать школу за содержание уроков. Теперь – знаю.
– Ваши проблемы и начались с этой элитной школы?
– 17 июня 2022 года в школе был открытый урок, я провела с детьми два часа, нам все улыбались, не было даже намёка на неприязнь. Потом поехала на работу в агентство недвижимости. В два часа дня мне позвонил с анонимного номера некий чиновник Женералитата (высший орган самоуправления Каталонии). Он сказал, что моих девочек прямо из школы увезли в приют для сирот и я больше их не увижу. Такой же звонок раздался у Томаса в Цюрихе. Мы были в ужасе, муж сразу оказался в больнице с инфарктом.
Позже мы узнали, что к школе подъехали люди из Женералитата, учителя вручили им Элли и Лили и усадили их в машину со словами: «Ваши родители умерли, вы будете жить в приюте». Дети плакали, просили отпустить их, пытались убежать, но «ювенальные» тётки крепко держали их за руки. В приюте CRAE Llar les Vinyes, где вместе с малолетними преступниками содержатся похищенные «ювеналами» дети, девочкам сразу что-то вкололи, запретили общаться на русском, переодели в обноски и поселили на разных этажах. С Лили сняли православный крестик и сказали, что теперь она – испанка.
– Девочек похитили на основании какого-то документа?
– «Документ» был один: донос обиженной на меня за критику директрисы Марии Пла. Там верят и голословным доносам, сначала забирают детей из семьи, а потом разбираются, если вообще разбираются. Так работает la Justicia de Menores en Espaсa, ювенальная юстиция Испании.
– Что было в доносе?
– Десять страниц диких сплетен. Директриса заявила, что «у детей нет документов, говорящих о принадлежности к семье Ланг», хотя девочки к тому времени учились в этой школе 18 месяцев и у меня были их свидетельства о рождении, ранние фото и видео с детьми, и даже видео родов. Директор сообщала, что «дети брошены, голодны, раздеты» и что «с матерью детям оставаться опасно, их нужно срочно поместить в приют». То есть «голодные, брошенные и раздетые» дети швейцарского банкира ходили в дорогущую частную школу, за которую мы накануне выплатили очередные 30 тысяч евро. У детей была няня, а еду им готовил специально нанятый повар. Ещё была сплетня от нашей бывшей помощницы по хозяйству, поведавшей, что я часто звонила с работы, интересовалась, как дела у девочек, и – о ужас! – запрещала им подолгу смотреть телевизор, да ещё и заставляла говорить по-русски. За эти мои «грехи» девочек поместили в «тюремный центр», окружённый тремя рядами решёток с колючей проволокой под током и с крысами в ледяных комнатах.
– Вы обращались в полицию?
– Да, вместе с другом нашей семьи, адвокатом Антонио Мантинио. Это он, пользуясь своими связями, добыл копию состряпанного на нас «дела». За помощь нам Антонио дорого заплатил: его избили, назвав «русским агентом», и пытались лишить адвокатской лицензии, хотя он выходец из известной в Испании адвокатской династии. И в полиции, и в суде нам сказали, что не примут заявления на Женералитат. Антонио устроил мне встречу с прокурором. «Дело бесперспективное, – изрёк тот. – Не вздумай писать никаких заявлений и жалоб, будет только хуже, девочек ты больше не увидишь, смирись».
И всё же в суде приняли заявление о похищении, позже исчезнувшее из дела. А нам три месяца не давали увидеть детей, разрешив один пятиминутный звонок и приказав говорить только по-испански.
– А как отреагировали в российском консульстве в Барселоне?
– Наши дипломаты сначала не рвались связываться с Женералитатом и даже сказали, что мои дети не граждане России, хотя в консульстве сами выдавали документы на них. Но когда об этой истории рассказали СМИ и в дело вмешался МИД, консульство стало помогать нам и его сотрудник Вячеслав Арутюнян регулярно направлял испанцам запросы, которые, правда, пять месяцев оставались без ответа.
– Когда и где вы смогли увидеть детей?
– Ровно через три месяца после похищения, 18 августа, в каком-то изоляторе. Адрес приюта засекретили, но наш детектив проследил за фургоном, отвозившим девочек после первого свидания в эту детскую тюрьму в 50 километрах от нашего дома в Барселоне. Первое 40-минутное свидание выглядело так: мы с мужем, пройдя через «рамку» и оставив у охраны телефоны и сумки, вошли в комнату с белыми стенами, а с другого входа пять надзирателей завели девочек и остались в той же комнате. Сюда не пустили адвоката, запретили передавать вещи и продукты, обнимать детей, общаться на русском, говорить дочерям, что любим и заберём их. Нельзя было даже называть девочек ласковыми именами.
Дети осунулись, затравленно озирались, на них было какое-то тряпьё, в волосах кишели вши. У Элли в первый же день отобрали зубной аппарат, показанный ей по болезни, у Лили на ноге был шрам, её кто-то ударил ножом. Однажды воспитатели так дёрнули Лили за руку, что сломали ей палец. Элли, которой нужна специальная дорогостоящая диета, кормили консервами с горохом, чипсами и заплесневевшими продуктами, что при её болезни смерти подобно. В приюте здоровье Элли ухудшилось, но к ней так и не пустили лечащего врача, шесть лет наблюдавшего её. Элли должна была носить специальный зубной аппарат по 15 часов в день, но за полгода в приюте этот аппарат ей ни разу не дали, и сейчас у неё шатаются коренные зубы. Сейчас девочки нуждаются в полной диспансеризации, у них диагностированы невроз, истощение, проблемы с желудком, болят стопы и спина, дети не могут нормально ходить.
– Разве всё это не повод для судебного иска к каталонским «ювеналам»?
– Они чувствуют полную безнаказанность, как чувствовали безнаказанность эсэсовцы в концлагерях. За ними стоит Женералитат, а мы – никто, тем более что мы русские. Как-то назначили встречу с детьми, мы не видели их более трёх месяцев, и муж специально прилетел из Цюриха. Но нас полчаса продержали у входа, а потом… отменили встречу. Детектив рассказал, что «ювеналы» привезли детей, постояли и уехали.
В Женералитате состряпали иск о лишении меня материнских прав, в том числе за «сексуальную эксплуатацию детей» и «сопротивление сотрудникам органов опеки». Так они хотели заставить меня замолчать. Главные советы испанских адвокатов в таких случаях – ничего не делай, никуда не жалуйся, никому ничего не рассказывай. А мы били во все колокола.
– Ребёнка могут забрать под любым предлогом?
– В испанской соцслужбе есть что-то вроде методички, там триста универсальных «индикаторов», из них произвольно выбирают поводы, по которым можно отобрать ребёнка. Всё зависит от «ювенальных» чиновников вроде коррумпированной ЛГБТ-активистки Эстер Кабанэс Вал, на которую в уголовном суде Барселоны лежит более 600 заявлений. Эта дама организует сети детской порнографии и проституции, подделывает документы, крадёт детей из семей и распределяет миллионы, полученные из ЕС, «в интересах детей».
Лили сразу определили бездетной каталонке, оказавшейся подругой директора школы Iscat, где учились мои дети. Оформили на Лили липовые документы как на «испанку» по фамилии Розин и отвезли в дом буквально по соседству с нами. Там уже было шестеро детей из приюта. Лили, самая младшая, попыталась бежать, но её избили и заперли в подвале.
– Это какой-то фильм ужасов…
– Ювенальная юстиция – это ужас и бизнес, за каждого изъятого ребёнка «ювеналы» получают единовременно 68 тысяч евро из фонда ЕС. На содержание ребёнка опекунам выделяется от 4 тысяч до 8 тысяч евро ежемесячно. Похитив наших детей, Женералитат за день заработал более 130 тысяч евро и около 300 тысяч евро за полгода их мучений.
– Когда появилась надежда на возвращение девочек?
– Дело сдвинулось только в декабре. К тому времени наш детектив раскопал много интересного о гешефтах «ювеналов». Так, в «центре» было всего 40 детей, а в год на их содержание государство выделяло 23 миллиона евро – на каждого ребёнка выходило 575 тысяч евро в год, 48 тысяч евро в месяц и 1597 евро в день. А там царила антисанитария, детей не кормили, они не мылись, часто болели. После этого «рая» Элли весила 25 килограммов и была похожа на узницу концлагеря. Зато из приюта потоком шли «странные» переводы совершенно посторонним людям, в частные фирмы.
Документы с суммами, номерами счетов и именами получателей мы отправили в Антикоррупционный центр Испании, а заодно и в СМИ Швейцарии, Англии, Испании, России и Франции. «Ювеналы» напряглись и согласились вернуть детей, но не мне, а моей маме Ирине Владимировне. Я привезла её из Питера, наняла адвоката, хотя соцслужба запретила мне общаться и с мамой, и с мужем. Пришлось снять на имя мамы номер в отеле, вроде как мы живём отдельно. «Ювеналы» рассказывали маме, что я плохая мать и преступница, а она уверяла их, что в России мне детей не отдадут. Мы были готовы говорить и подписывать что угодно, лишь бы спасти девочек.
Накануне Рождества «ювеналы» потребовали авторизацию – согласие нашего МИДа на перенос юрисдикции в отношении детей на Россию. 18 декабря удалось уговорить испанцев на «временную передачу» внучек бабушке, и 22 декабря мама приехала за ними в центр. Роль «таксиста» сыграл наш знакомец Хавьер, он жил в России лет двадцать, хорошо говорит по-русски. Увидев девочек, мама испытала шок – перед ней стояли запуганные завшивевшие худышки. Не знаю, откуда в Испании столько вшей, в Питере мы целый месяц избавлялись от них. Нам выставили условие: бабушка с детьми поселятся в отеле напротив офиса соцслужбы, а я с ними видеться не могу.
Начались «шпионские игры»: чтобы увидеть детей, мне пришлось звонить с «левого» телефона, напяливать куртку с капюшоном, тёмные очки. Как-то маму и детей отвели в соцслужбу, развели по комнатам, и мама испугалась, что детей заберут. Но девочки, умницы, на все вопросы отвечали по-русски – «мы не понимаем», и их вернули бабушке.
У них теперь всегда тревога в глазах. Они ни на минуту не отходят от меня и бабушки и были в ужасе, когда я предложила прогуляться в Питере по центру – слово «центр» ещё долго будет напоминать им о пережитом кошмаре. Их до сих пор трясёт, когда они слышат испанский язык.
– Вас до конца не подпускали к детям?
– Нет, 25 декабря вдруг разрешили «совместный обед». Я отвезла маму с девочками в горы, а вечером вернула их в отель. Между тем приближалось Рождество, а детей не передавали без «авторизации». Помогли депутаты Виталий Милонов и Пётр Толстой, дипломат Вячеслав Арутюнян, адвокат Екатерина Кеворкова, сотрудники Минпросвещения и МИДа. Вечером 29 декабря пришла «авторизация», мы могли покинуть Испанию, но нам выставили условие: чтобы мы не рассказывали о похищении детей. Но я не стала молчать и подала в СКР заявление на незаконные действия испанцев.
Отдельно купили билеты через Стамбул в Петербург. Утром 30 декабря Хавьер привёз маму и девочек в аэропорт Барселоны, я ехала в другой машине с Антонио Мантинио. Регистрацию тоже прошли отдельно и встретились уже в самолёте. Когда он взлетел, мы с мамой перекрестились и заплакали от радости. А девочки тряслись, как осиновые листочки, и прижимались к нам.
– Ну, сейчас-то всё позади, а время лечит…
– Мы тоже думали, что в Питере забудется испанский кошмар. Не знаю, подотчётна ли питерская служба опеки Женералитату Каталонии, но наши «ювеналы» получили от испанских коллег полтораста страниц бреда и теперь в поте лица пытаются этот бред подтвердить. Испанцы «обнаружили» у Элли и Лили «нехорошее психологически-эмоциональное состояние», «забыв», что сами довели их до такого состояния. Теперь наши «ювеналы» выясняют, не влияем ли мы психологически плохо на детей. Ещё испанцы обвиняли меня в «фальсификации материнства», но когда после теста ДНК эта фабула отпала, появилась «сексуальная» версия, и, видимо, испанская сказка о «неадекватном сексуальном воспитании» особенно приглянулась нашим органам опеки. У испанцев появилась и свежая фишка: вторая дочь – «не моя». Глядишь, и наши подхватят.
– Кто занимается этим в Петербурге?
– Комитет по социальной политике, муниципальное образование Коломяги и «Центр помощи семье и детям». Они говорят, что подписали с испанцами договор и на этих условиях нам отдали детей. По запросу Испании нас заставили с февраля по апрель пройти четыре социально-психологических обследования у психолога «Центра помощи семье и детям» Юлии Черемисовой. Я попросила провести психологическую экспертизу для установления вреда, нанесённого детям в Испании, но оказалось, что сделать это органы опеки не могут. А проверять нас и отправлять испанцам отчёты – могут. Такое ощущение, что питерские «ювеналы» сильно озабочены «честью мундира» испанских коллег. Не буду гадать, какой и у кого тут «пиковый интерес» – например, родственники и недвижимость в Испании.
– Как сейчас развиваются события?
– 10 апреля психолог Черемисова составила «Заключение по результатам социально-психологического обследования семьи и эмоционального состояния детей», утверждённое директором «Центра...» Кириллом Никитиным. Это набор «выводов», основанных на предположениях психолога. Так, в рисунке Лили психолог углядела «изображение, схожее с цветком или пенисом». Не знаю, как можно принять за пенис цветок, нарисованный 6-летней девочкой, но из таких highly likely и родилось заключение Черемисовой, сразу взятое на вооружение службой опеки. Уже 11 апреля врио главы администрации муниципалитета Коломяги Елена Царенкова повторила вывод психолога: мол, «не представляется возможным исключить неадекватное сексуальное воспитание детей». Тогда же нам буквально приказали обратиться в санкт-петербургский социальный приют «Транзит» «для определения социально- психологического состояния детей», а в случае отказа пригрозили отстранить бабушку от опекунства и напустить на нас правоохранителей «по изложенным фактам».
– По каким «изложенным фактам»?
– Не знаю, там только повторяемая по испанской кальке белиберда. 12 апреля зампред Комитета по социальной политике Дмитрий Тугов со ссылкой на «заключение» Черемисовой сообщил, что мою маму освободили от обязанностей опекуна «в интересах детей». 17 апреля Елена Царенкова известила меня, что передать мне опеку на моих детей «не представляется возможным», а личные дела Элли и Лили «переданы для постановки на учёт в орган опеки и попечительства Местной администрации ВМО Адмиралтейский округ». Как говорится, приехали.
– То есть девочек поставили на учёт как сирот?
– Да, мгновенно и при живых родителях. Нас обманули, лишив опекунства маму и не передав права опекунства мне. Хотя, когда мы только приехали в Питер, в службе опеки сказали, что бабушка должна отказаться от опеки, и тогда опеку оформят на меня. Теперь детей на основании «заключения» Черемисовой могут передать в приют как «бесхозных» сирот.
– А что не так в этом «заключении»?
– Да всё «не так». Я попросила оценить это «заключение» авторитетного учёного, доктора психологических и медицинских наук, судебно-психиатрического и судебно-медицинского эксперта, конфликтолога, сексолога, магистра юриспруденции и автора десятков научных трудов по психиатрии профессора Василия Белова. Не стану приводить все его замечания, изложенные на двух десятках страниц. Вот вывод профессора: «Заключение не соответствует критериям достоверности, объективности, всесторонности и полноты исследований и не может быть использовано как документ доказательного значения». Так, Белов отметил, что Черемисова «пытается рассуждать о неадекватном сексуальном воспитании детей и действиях сексуального характера в отношении детей, не имея подготовки в области сексологии». Профессор вежливо определил это как «выход специалиста за пределы компетенции» – по закону «Об основах охраны здоровья граждан в РФ» диагностикой действий сексуального характера в отношении детей может заниматься только врач-психиатр, сексолог и врач педиатр. И вот такое «заключение» легло в основу решений органов опеки, как будто речь идёт не о детях, а о котятах.
Ситуация дикая: сначала нас, россиян, преследуют по бредовому доносу в Барселоне, потом, по «испанской наводке», – в Питере, а теперь хотят отобрать дочерей, ссылаясь на некомпетентное мнение некомпетентного психолога. Я буду бороться против этого беззакония в судах, жаловаться всем, от президента Путина до международных правозащитных организаций, но не позволю отобрать у меня детей.
От редакции. «ЛГ» предоставит возможность профильным социальным службам
прокомментировать ситуацию, если они посчитают нужным.