Нынешние руководители прибалтийских стран (имею в виду Латвию, Литву и Эстонию) буквально соревнуются между собой: кто громче обругает Россию и сильнее отгородится от неё. Но у них были и предшественники.
Что называется, оголтелая ненависть у руководящих кадров возникла там не сегодня. После Второй мировой войны русофобы подняли в Прибалтике головы уже в 1953-м. На первую роль в СССР после смерти Сталина претендовал Лаврентий Берия. Чтобы заручиться поддержкой республик, он выступил за реорганизацию руководящих структур практически на всех окраинах страны. Берия заявил, что рычаги власти следует передать представителям титульных национальностей, а управленцев из числа русских заставить выучить языки коренных жителей или выгнать с работы. В Литве это привело чуть ли не к коллапсу в экономике, да и в других сферах.
Москва после войны по согласованию с властями Литвы постановила создать там ряд новых видов промышленности. Сами литовцы всё с нуля построить и наладить работу промышленных гигантов не могли. Поэтому в Вильнюс были направлены десятки и сотни специалистов. Не всем было под силу быстро овладеть литовским языком. При этом по настоянию Берии в Литве прошла чистка кадров, должностей лишились несколько секретарей ЦК Компартии республики и ряд министров. Их заставили в срочном порядке покинуть Литву. А вина их была только в том, что не успели выучить литовский и продолжали говорить по-русски.
Явное избиение русских кадров в Прибалтике прекратилось после ареста Берии, но местные националисты не смирились, продолжали пользоваться тайной, а иногда и явной поддержкой первых лиц Латвии, Литвы и Эстонии, включая Яна Калнберзина, Антанаса Снечкуса и Иоханнеса Кэбина.
Например, весной 1957 года в Таллин выехала инструктор отдела культуры ЦК КПСС Н.В. Орехова. Поводом стали итоги 9-го съезда художников Эстонии. Делегаты забаллотировали всех членов КПСС, которые были выдвинуты в состав нового правления.
Эстонские функционеры попытались успокоить Орехову. Мол, ничего страшного не произошло. Ссылались даже на то, что «пролетел» же на I съезде советских художников Борис Иогансон: именитого мастера никуда не избрали. Но разница была в том, что Иогансона провалили из-за того, что тот оторвался от реальных проблем жизни коллег. В Таллине просматривалось иное. Местные художники бросили вызов тем, кто шёл на сотрудничество с Москвой и с компартией. Новым лидером избрали Арнольда Аласа, который отличался ярым национализмом и не скрывал симпатий к Западу. А как «переформатировать» Аласа, министр культуры Эстонии Аксберг не знал.
Орехова увидела, что есть и проблемы в отношениях с местными писателями. Запросила справку о публикациях в литературном журнале «Лооминг». Что получалось? Почти каждый второй автор (и прежде всего Эрни Крустен, Вера Саар и Пауль Руммо) стоял на весьма мутных позициях. Особенно Орехову возмутили стихи Пауля Руммо, искажавшие русско-эстонские отношения. Вызвали у неё недоумение фильмы Таллинской киностудии «На повороте» и «На задворках». Но более всего сотрудницу ЦК КПСС возмутил макет учебника «История Эстонской ССР». В нём не было ни слова о роли Советской армии в освобождении Эстонии от фашистов.
Вернувшись в Москву, 22 мая 1957 года Орехова представила руководству записку о состоянии идейно-воспитательной и идеологической работы среди творческой интеллигенции Эстонии. Спустя четыре дня замзав отделом культуры ЦК Борис Рюриков и завсектором этого отдела А. Сазонов направили её материал более высокому начальству. Старшие товарищи отказались рассматривать документ на Секретариате ЦК КПСС. Дали указание: поручить записку Ореховой рассмотреть эстонским партработникам. А те разве враги себе? Вскоре прислали в Москву отписку: всё учли, меры приняты. А потом саму Орехову убрали по-тихому из аппарата ЦК – будто в назидание другим...
При этом Москва оказывала республикам Прибалтики реальную помощь. Экономику Латвии сильно лихорадило в 1957 году, особо тяжёлое положение было в Даугавпилсе. Этот город в Верховном Совете СССР представлял писатель Илья Эренбург. Обеспокоенный ситуацией, он 14 декабря обратился с письмом в Президиум ЦК КПСС. Считал: для решения экономических проблем Даугавпилса нужно в короткие сроки построить часовой и кабельный заводы, трикотажную фабрику, расширить мясокомбинат. Отдельно писатель выделил проблему жилья. Население города составляло 62 тысячи человек, 3543 семьи рабочих и служащих ютились в каморках.
Хрущёв указал Госплану заняться проблемами Даугавпилса. Управленцы включили в план семилетки (1959–1965) строительство кабельного завода стоимостью 50 миллионов рублей в расчёте на полторы тысячи рабочих, предусмотрели запуск завода «Электроинструмент», дали поручение готовить документацию на сооружение двух других предприятий: завода радиодеталей и фурнитурно-сборочного часового завода. Кроме того, было предусмотрено увеличить выделение средств на возведение жилья в Даугавпилсе на 32 процента (в сравнении с 1957 годом) – до 8,4 миллиона рублей.
Разве после всего этого можно упрекать Москву и русский народ в наплевательском отношении к Латвии и латышам? Но там часть руководства республики, по сути, стравливала латышских и русских управленцев, провоцировала межнациональные трения. Это подтвердила комиссия в составе трёх инструкторов ЦК КПСС: Ивана Коваля, Григория Коняхина и Т. Тройниной (представляли отделы парторганов ЦК по союзным республикам, культуры и пропаганды и агитации).
12 декабря 1957 года они подготовили 9-страничную записку о проблемах в Латвии в идеологической сфере. Привели десятки примеров насаждения в публичное пространство националистических настроений и даже восхваления профашистских авторов. Более всего сотрудников ЦК КПСС возмутили попытки разжигания вражды между местными художниками. Приводился пример: «На последнем съезде художников Латвии художник Кокле, имея в виду художников русских, проживающих в Латвии, заявил, что художник русский не поймёт латыша и Латвии, пускай он пишет картины о русских людях и не тратит своих сил на изображение латышей – это будет зря потраченный труд».
Что ещё важно? Сотрудники ЦК КПСС не только приводили примеры грубых проявлений национализма, но и заявили о причастности к большинству выявленных фактов руководства республики. Например, обращалось внимание на отсутствие среди него единства по важным проблемам. «Обсуждение на Бюро <ЦК Компартии Латвии> вопроса о работе журнала «Звайгене» [«Звезда». – В. О.] показало наличие среди членов Бюро принципиально противоположных точек зрения в оценке имеющих место некоторых нездоровых явлений в литературе и искусстве». По мнению сотрудников ЦК КПСС, на стороне латышских националистов стоял целый ряд латышских функционеров, и прежде всего Озолинь, Берклав и Пизанс.
Озолинь руководил Президиумом Верховного Совета Латвии, Берклав был первым зампредом правительства, Пизанс редактировал главную газету Латвии. И всем им противостоял, похоже, только секретарь ЦК КП Латвии по пропаганде Арвид Пельше, чьи позиции в Бюро тогда были не очень сильны. В октябре 1957 года он сделал на пленуме ЦК доклад «О работе с интеллигенцией». Двое или трое участников пленума вроде бы разделили тревогу Пельше за состояние дел в идеологической сфере, кто-то даже покритиковал Озолиня, но затем местные газеты сгладили все острые моменты, не донесли тревогу до общественности.
17 декабря 1957 года о записке бригады письменно высказались замзавотделом парторганов ЦК КПСС по союзным республикам Иосиф Шикин, завотделом культуры Дмитрий Поликарпов и завотделом пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам Фёдор Константинов. Сделали три вывода. Первый. В Латвии запустили работу с мастерами культуры: «В творческой деятельности интеллигенции наблюдается тенденция ухода в прошлое и замыкание в рамках семейно-бытовой тематики». Второй: «Имеют место факты открытых происков буржуазного национализма и шовинизма. В Союзе художников возникают стремления к национальному размежеванию, а некоторые художники-коммунисты ставят вопрос о создании самостоятельных партийных организаций по национальному признаку внутри одного Союза художников Латвии». И, наконец, третий, может, самый серьёзный вывод: «Некоторые члены бюро ЦК КП Латвии, состоящие в редколлегиях республиканских журналов, пытаются приуменьшить допускаемые ошибки в этих журналах, что не способствует правильному воспитанию работников литературы и печати».
Казалось бы, после получения таких тревожных сигналов партруководство должно было принять срочные меры по обузданию националистов и их покровителей. Что получилось?
8 января 1958 года вопрос рассмотрел Секретариат ЦК КПСС. Что он предложил? Первое: направить все материалы в Ригу. Второе: одобрить разработанные в аппарате ЦК мероприятия: выезд в Ригу московских лекторов, публикации статей известных мастеров искусств, обсуждение новых книг латышских писателей… Но разве пара лекций могла переломить настроения яростных националистов?
Как можно судить сейчас, дело было в трусости секретарей ЦК КПСС. При принятии не размытого, а конкретного постановления ЦК пришлось бы называть фамилии запятнавших себя сотрудничеством с националистами высокопоставленных персон Латвии, а значит, под удар ставился бы и руководитель республики Ян Калнберзин. А он имел заслуги лично перед Хрущёвым: сильно поддержал его летом 1957 года, когда подняли «бунт на корабле» Маленков и Молотов. Кроме того, он был кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, а значит, находился на высокой ступени в партийной иерархии. Видимо, поэтому Секретариат, по сути, ограничился идеей направить в Ригу… лекторскую бригаду.
А там давно уже почувствовали боязливость отдельных секретарей ЦК и, можно сказать, проигнорировали расплывчатое партпостановление.
Спустя годы, в 1985-м, генерал Николай Дёмин (возглавлял с 1950 по 1960 год политуправление Прибалтийского военного округа) вспоминал, как случайно узнал об этом постановлении ЦК КПСС, когда посещал Вильнюс и там первый секретарь ЦК КП Литвы Снечкус показал этот документ, который в Риге тщательно скрывали. Дёмин рассказывал:
«На другом пленуме ЦК КП Латвии некоторые члены ЦК сообщили, что есть записка работников ЦК КПСС о буржуазном национализме в Латвии. Я, как член ЦК КП Латвии, доложил на этом пленуме, что на днях, будучи в Вильнюсе, был ознакомлен с этой запиской у 1-го секретаря ЦК КП Литвы тов. Снечкуса. Записка была подписана т.т. Фурсовым, инспектором ЦК КПСС Коваль И.Г., и третья подпись была женская, фамилию её не помню [Тройнина. – В. О.]. Пленум ЦК выразил резкое возмущение работой аппарата ЦК <Латвии>, который по существу скрыл записку ЦК КПСС. Записка была зачитана членам ЦК. Первый секретарь ЦК КП Латвии Ян Эдуардович Калнберзин заявил, что он «иногда остаётся на бюро и секретариате ЦК в меньшинстве и что верх берут наши противники».
Казалось бы, пленум после выступления Дёмина должен был дружно осудить национализм руководства Латвии. Но этого потребовал, кроме Дёмина, лишь старый большевик Кисис. Предложил обратиться к оставшимся в живых участникам подпольной борьбы в буржуазной Латвии и поднять их на новую борьбу – «разгромить эту буржуазно-националистическую банду, окопавшуюся даже в ЦК». Но тогда всё решали не русский генерал Дёмин и не латышский интернационалист Кисис, а национа¬листы. И продолжили как минимум выдавливать русских со всех руководящих постов.
Увы, советские вожди долго не прозревали. Хрущёв просто годами не замечал. В середине июня 1959-го он повёз в Ригу делегацию ГДР, ему Латвия представлялась образцово-показательной республикой. И вдруг там кому-то удалось шепнуть вождю, что московскому начальству и немецким гостям устроили показуху. Дали понять: почти всё руководство поражено бациллами национализма.
По возвращении в Москву Хрущёв дал команду командировать в Ригу кого-то из членов высшего руководства. Выбор пал на секретаря и члена Президиума ЦК Нуритдина Мухитдинова. Он был узбеком по национальности и мог оценить степень противостояния латышей и русских как третейский судья.
Мухитдинов подтвердил: ситуация в Латвии зашла далеко. Вскоре вызванные в Москву руководители Латвии попытались на заседании Президиума ЦК КПСС вину свалить на Пельше. Озолинь прямо заявил в Кремле: «Фактически этот участок [идеология. – В. О.] у нас оставлен без внимания, сильно не руководится». Озолинь, пользуясь тем, что Хрущёв из всего латышского руководства лично неплохо знал только Калнберзина и писателя Вилиса Лациса, надеялся руками Москвы свалить неугодного Пельше, а националистов сохранить даже в Бюро ЦК.
Отчасти расчёт Озолиня оправдался. Хрущёв отказался подписать готовившийся проект о выдвижении Пельше на новый пост и разрешил Калнберзину продолжить управление республикой, правда, потребовав снять с постов пару запятнавших себя в националистических кампаниях функционеров.
Многое могли бы открыть Хрущёву военные. Упомянутый генерал Николай Дёмин рассказывал: «Открытыми и ярыми буржуазными националистами были: Озолинь – председатель Верховного Совета Латвийской ССР, Круминьш Вилис Карлович – второй секретарь ЦК Компартии Латвии, Берклав – зам. председателя Совмина, Пизанс – редактор газеты «Циня», Калпинь – министр культуры. Все эти главари буржуазного национализма в Латвии были членами бюро ЦК Компартии Латвии». Как утверждал Дёмин, они умело манипулировали первым секретарём ЦК Калнберзином и председателем республиканского Совета Министров писателем Вилисом Лацисом. «Берклав (в прошлом комсомольский работник и 1-й секретарь горкома партии.– О. В.), – отмечал Дёмин, – изгонял русских с руководящих постов, будучи зам. пред. Совмина; Калпинь открыл «зелёную улицу» сионистам в культуру, искусство, литературу. Озолинь и Круминьш были вроде молчаливыми покровителями и вдохновителями националистов».
Дёмин утверждал, что это Берклав с единомышленниками третировал в Риге русские кадры, годами не выделял русским специалистам жилья.
«С жильём тогда – вскоре после войны – было сложно, – рассказывал генерал. – А в Риге, на взморье, многие дома и большие квартиры пустовали или занимались семьёй в 2–3 человека. Берклав, Озолин и Круминьш дали распоряжение – семьи офицеров в частные квартиры да и на дачу на взморье для жилья не прописывать. Это создало чрезвычайно тяжёлое положение для семей, кто не прописан в Риге: жёны офицеров нигде не принимались на работу, малых детей не принимали в школу, в ясли и в детсады».
Однако Хрущёв был нерешителен, сохраняя большую часть националистов в руководстве Латвии. Замена первого лица произошла лишь в конце 1959-го. Но Пельше не смог разогнать всех покровителей национализма, хотя в итоге министра культуры Калпиня и министра просвещения Круминьша смог снять с должностей в конце 1961 года. Часть самых рьяных националистов на время затаилась, но при первой же возможности давала о себе знать.
Волнения в Каунасе после похорон Ромаса Каланты, совершившего самосожжение в знак протеста против советского строя. Май 1972-го
Похожая ситуация складывалась в Литве и Эстонии.
В чём видятся главные просчёты «московского центра»? Во-первых, слишком долго мирились с нарастанием националистических тенденций, вяло реагировали на вызывающее поведение многих руководителей и деятелей культуры. И ещё. Выправлять положение следовало не только командированием «на места» лекторов, которые зачастую не умели установить контакт с аудиторией. Надо было искать подходы к молодым латышам, литовцам и эстонцам и соответствующим образом на них влиять, чтобы поступательно формировать поколение руководителей, стоящих на позициях интернационализма, уважения к России и к русскому народу. А Москва этим серьёзно не занималась. Длилось это долго, во многом и вело к распаду СССР.