В Донбассе я слышал о нём неоднократно. Он «подлатал» многих моих друзей-ополченцев. Да и в разговорах между ними то и дело всплывает его имя. Точнее, отчество. Ильич. Военный хирург, работающий на переднем крае. До линии фронта – рукой подать, буквально несколько сотен метров, но только так и можно спасти «тяжёлых», когда счёт идет на секунды. Ильич давно стал фигурой почти легендарной. Раненые просят отвозить их именно к нему, коллеги отзываются о нём если и не восторженно, то уж точно с огромным уважением.
В этот раз в составе нашей гуманитарно-писательской миссии «Буханка» для Донбасса» оказался пензенский врач Арслан Абдуллаев. За его плечами уже две серьёзные командировки в зону боевых действий в качестве хирурга. Помогая нашим бойцам далеко от этих мест, он тем не менее был наслышан об Ильиче. И очень хотел познакомиться с ним лично. Меня также разбирало любопытство, и вот, выбрав день, мы специально отправились к Ильичу в прифронтовой посёлок. Третий участник миссии – Алексей Яценко – отъехал по делам под Авдеевку, а мы, захватив нехитрые подарки, двинулись из Горловки в сторону Нью-Йорка.
Ильич был уведомлён о нашем приезде, поэтому уже ждал гостей. Знакомство, чай, общение. Мой спутник сразу подарил Ильичу свою брошюру «Тактическая медицина современной войны. Первая помощь при ранениях». А ещё Абдуллаев привёз разные медикаменты. Но Ильич взял из объёмного рюкзака только некоторые хирургические расходники, сославшись на то, что недостатка в препаратах не испытывает.
Врачи сразу углубились в насущные вопросы. Обсуждали, к примеру, качество отечественных, украинских и натовских кровоостанавливающих жгутов. Ильич утверждал, что лучший жгут – отечественного производства, только вот многие наши производители тупо копируют не самые удачные зарубежные образцы, а надо бы воспроизводить удачное российское изделие.
Не желая встревать в чужой разговор, я бродил вокруг повреждённых снарядами крестьянских домиков, в которых находится медцентр, осматривал операционную, размещённую в гараже с бетонированным потолком, прочие достопримечательности… Долго же мне пришлось ждать своей очереди. Но в итоге я дождался, одарив хозяина книгами издательства «Вече», после чего мы уселись под рваным тентом и спокойно поговорили; благо канонада как раз стихла.
– Вы когда-то были детским хирургом…
– Да, я работал в детском хирургическом отделении в Горловке. И я до сих пор детский хирург. Но сейчас, конечно, у меня в основном взрослые пациенты.
– Можно ли сказать, что вы здесь чему-то такому научились, чего раньше не умели?
– Пришлось научиться. На войне нет права на ошибку. И не у кого спросить совета. Позвать более опытного коллегу не удастся. Докторов-то не хватает. Их изначально не хватало, а теперь тем более.
– С медицинскими препаратами особых проблем, как я вижу, нет?
– У меня – нет. Пока что всего хватает. Адресная помощь идёт со всей России. От Калининграда до Сахалина. Это и Забайкальский край, и Дагестан, и Оренбург, и Магадан, и Краснодар, и Новосибирск. Перечислять могу долго. Волонтёры узнают о наших нуждах, а потом присылают необходимое.
Мы находимся в санитарно-эвакуационном пункте, расположенном в почти полностью разгромленном войной посёлке. Я смотрю на Ильича и думаю: до чего же человек на своём месте, всё у него ладится, всё под контролем, как будто он изначально для такого и был создан.
– Сюда привозят не только «трёхсотых»?
– Да, «двухсотых» тоже возят. А «трёхсотых» мы отправляем в больницы и госпитали; моя задача – не дать человеку умереть, стабилизировать его состояние, спрогнозировать развитие ситуации на будущее. «Двухсотых» же опознаём, маркируем и отвозим в морг.
– А если «двухсотый» из ВСУ?
– Тоже в морг. Их потом меняют на наших погибших, существует договорённость.
– А вот у вас рядом такое тенистое место, поддоны на земле, иконка да цветы на сосне; там, говорят, отпевают павших бойцов?
– Это уже давно. Отпевает полковой священник. Дождь, снег, жара – без разницы. Если сюда вывозится наш погибший воин, то он обязательно отпевается по старинной русской армейской традиции.
Меня трудно смутить видом окровавленных носилок. Но что действительно смущает, так это запах. Жара в эти дни – далеко за 30 градусов, так что тяжёлый дух смерти, как говорят в таких случаях, стоит в воздухе. А тутошние принюхались. Им – нормально.
– Но иногда же привозят и совсем разложившиеся тела, наверное, когда труд-но понять, кто и что…
– Бывают и одни кости. Но всё равно стараемся опознать. Удобно, если есть жетон, но иногда находятся обрывки каких-то документов, телефонные симки. Удаётся установить имя – хорошо. Нет – отпевают просто как воина, положившего жизнь за други своя.
– Вас тут шестеро, вы, фельдшер и санитары. Какое максимальное количество «трёхсотых» сюда привозили за сутки?
– Семьдесят шесть человек.
– А сколько всего прошло через ваши руки?
– Более трёх тысяч.
– И как вы справляетесь?
– С Божьей помощью…
Он говорит о таких вещах совершенно спокойно. Без рисовки и театральности. Здесь никто не кривляется. Это прерогатива тыловых супергероев. Пока мы беседуем, подъезжает «буханка», такая же, как мы и возим в дар бойцам. «Двухсотый», – доносится до нас. Повернув голову в сторону машины, Ильич понятливо кивает. После чего разговор продолжается.
– Прилёты здесь частые?
– Постоянно. Да вот же – прямое попадание в дом. Видите, крыша пробита, труба кривая. Противник не щадит и медиков. Они прицельно по нам бьют. Но нас пока Божья Матерь бережёт…
– Гляжу, много икон у вас повсюду. Как пел Егор Летов, не бывает атеистов в окопах под огнём…
– Есть бойцы, которые стесняются сознаваться в том, что не атеисты. А на самом деле они, конечно, веруют.
– Но и с той стороны вроде как верующие есть.
– Понимаете, у нас тысячелетняя православная культура, а у тех… Когда мы брали вот этот посёлок, то обнаружили сатанинское капище – пентаграммы у них были, книги соответствующие, атрибуты чёрной магии всякие, они жертвоприношения людские проводили! Наш полковой батюшка сжигал потом это проклятое место.
– То есть люди не преуве личивают, когда пишут про дьяволопоклонство в ВСУ?
– Ни капельки.
Мне вспоминается разнесённая церковь, мимо которой мы проезжали, когда направлялись сюда. Говорят, украинские вояки намеренно её расстреляли. И теперь я в этом нисколько не сомневаюсь.
– Свой путь каким видите?
– Надеюсь, он не закончится бесславно. Война всё равно когда-нибудь прекратится. А сила – в правде. Мы же не пришли кого-то завоёвывать. Мы на своей земле. Здесь могилы наших предков. Какой я буду внук ветерана войны, если я с дедовскими наградами не пройду по площади 9 мая? Мы должны быть достойными своих предков-героев.
– Верите, что победим?
– Без вариантов. Сто процентов.
– Мы приехали сюда с доктором Абдуллаевым, а что бы вы посоветовали врачам, которые хотят попасть в зону СВО?
– Здесь не совсем так, как показывают по телевизору. Война – это всегда лишения, холод, местами голод, боль. Тут нет комфортных условий. Но если медик хочет себя проявить и с человеческой точки зрения, и с профессиональной, то здесь у него будут для этого наилучшие шансы.
О чём ещё говорить? Всё сказано. Мы с Абдуллаевым прощаемся с Ильичом и направляемся к своей машине, нам ещё нужно заскочить в одно место к знакомым снайперам, передать кое-что из снаряжения. Ильич же идёт осматривать «двухсотого». Все снова заняты своими делами.
август-сентябрь 2023 г.