Закон вступил в силу, но работает ли он?
Среди «непричёсанных мыслей» польского острослова Станислава Ежи Леца есть парадоксальный вывод: слабейшее звено – самое сильное, ведь оно разрывает цепи. Нынешнее недовольство россиян качеством медицинской помощи – это тот самый испорченный контакт, который то и дело «искрит» в отечественной системе здравоохранения. В системе, которую ещё недавно ВОЗ признавала лучшей в мире.
Заметная девальвация врачевания как важнейшего социального инструмента, множащиеся претензии к качеству медицинской помощи, уровню подготовки будущих гиппократов, «аритмия» в организации лекарственного обеспечения – всё это призван был выправить Федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан в РФ», принятый Госдумой предыдущего созыва 1 ноября прошлого года. Однако чем больше проходит времени, тем сильнее критика в адрес этого документа. В чём причина? Об этом разговор с нынешним председателем Комитета по охране здоровья Госдумы РФ, кандидатом психологических наук, доктором экономических наук, профессором Сергеем КАЛАШНИКОВЫМ.
– Сергей Вячеславович, какую модель здравоохранения предлагает россиянам новый закон?
– Наша национальная особенность – снова и снова изобретать велосипед, каждый раз наступая на одни и те же грабли. Все страны в начале 90-х стали бурно внедрять накопительную пенсионную систему, пока не осознали: она работает лишь там, где есть хорошо оплачиваемый средний класс. В бедных странах – не работает. А мы – бедные. Однако тупо продолжаем внедрять чужой опыт, отвлекая средства от солидарной пенсионной системы.
При, казалось бы, ясности устремлений идеальной модели медицины в мире нет. А может, и не стоит искать универсального варианта? Ведь здравоохранение коренится не только в экономических характеристиках национальных экономик, но и в культуре страны, её истории, зависит от уровня осознанности этих проблем населением…
Какая модель подходит Российской Федерации? Вопрос очень непростой. У нас есть устоявшееся представление о «нормальной» – бесплатной медицине, которая была ещё 20 лет назад. О её идеологии, где акцент делался на превентивные меры, на профилактику, долечивание, на восстановление здоровья человека… На то, что сейчас утеряно.
Главный недостаток принятого закона в том, что неясно: какое здравоохранение мы намерены строить. Перед нами эклектичная модель, которая грозит нам на каждом повороте, в каждой статье новыми шишками. Хотя – и это очевидно – в документе много декларативно очень правильных положений. С его лозунгами спорить трудно, да и не нужно. У кого поднимется рука проголосовать против требований сделать всех богатыми, здоровыми и счастливыми?..
По регламенту вместе с базовым законом полагается вносить и проекты поправок в уже действующие, противоречащие новым принятым решениям. Их как не было, так и нет. А чтобы закон заработал, необходимо внести поправки более чем в четыре десятка других! Иначе лозунги останутся на бумаге. А ведь кроме того, требуется огромное количество ведомственных актов.
Ряд продекларированных, но не подкреплённых конкретными нормативами направлений не только «провисают», но и создают очевидные проблемы. Людям, к примеру, непонятно, как в одной и той же больничной палате можно осуществлять и платную, и бесплатную помощь. Немало вопросов к самой системе ценообразования на медицинские услуги.
Никакого отражения не нашло и регулирование обращения медицинской техники и медицинских изделий. Закупив немалое количество высокотехнологичного оборудования, ввели в эксплуатацию, по одним данным, лишь 20%, по другим – не более 30%. Дорогостоящая техника простаивает: не хватает обученных специалистов, нередко её просто негде разместить.
А возьмите стандарты лечения, на основе которых согласно закону должно строиться здравоохранение. С 2007 года их число министерство не увеличивает. К тому же они как были, так и остались рекомендательными. Но в таком случае непонятно, как финансировать? Как оценивать эффективность лечения?..
Объём финансовой помощи и нормативов затрат в программе госгарантий определяется подзаконным актом: есть базовая – федеральная программа гарантий и есть дополнительная – территориальная. В новом документе нет фразы, – а она крайне необходима, – что эти финансовые гарантии не могут быть меньше, чем в предыдущем году. Что при всех условиях мы не имеем права ухудшать ситуацию в здравоохранении. Предложенная редакция позволяет сегодня дать отрасли больше, завтра меньше… В зависимости от настроения чиновников Минфина. Что мы и наблюдаем ежегодно. Если в 2011 г. доля финансирования здравоохранения равнялась 3,9% от ВВП, то в 2012 г. она составит лишь 3,7%.
В законе хватает частных противоречий. К примеру, норма о донорстве органов противоречит двум другим законам.
– Естественно напрашивается вопрос: что же делать?
– Раздаются голоса: давайте напишем новый закон, поскольку этот плохой. Думаю, однако, что прежде стоит чётко определить проблемы, которые можно решить уже сейчас. Важно, чтобы штаб отрасли как можно скорее, выполняя поручение правительства, внёс поправки, подготовил нормативную ведомственную базу для реализации закона. Ведь он вступил в силу ещё 1 января…
Наш комитет тщательно анализирует, как работают сегодня принятые нормы. Активно изучаем экспертные отзывы, мнения специалистов на местах. Наша задача – выявить очевидно необходимые поправки и закрепить их в законе.
Мы продолжим широкую дискуссию с общественностью, с институтами гражданского общества – о модели здравоохранения и о ранее принятых законах – «Об обязательном медицинском страховании» и «Об обращении лекарственных средств». Скажем, закон о страховании. Он вызывает огромное количество вопросов. Сейчас любому медучреждению в стране выгодно лечить пациента долго и дорого. Это ли не коррупционный момент?
Справедливы претензии к Закону «Об обращении лекарственных средств». Он не решает проблему дороговизны лекарств, их оборота, развития отечественного производства.
А возьмите такой вопрос… При новой системе налогообложения санаторно-курортные учреждения перестали быть лечебными учреждениями. Мы словно бы забыли, что они в отличие от пансионатов, домов и баз отдыха, имеют лечебную базу и их назначение – восстановительная медицина. Забыли аксиому – основная финансовая нагрузка лечебного процесса падает на реабилитацию. Сегодня эти учреждения лишены медицинского статуса, оказались в налоговом тупике. Это ли не глупость?..
Знаю не понаслышке о недовольстве россиян сроками оказания медицинской помощи, отсутствием необходимых специалистов и оборудования, множащимися случаями недоброжелательности персонала, что более 30% наших больниц не имеют горячей воды, свыше 8% – водопровода, 9% – канализации. Каждое второе лечебное учреждение требует капремонта…
Да, у нас есть прекрасно оснащённые медучреждения. И наряду с ними такие вот показатели. Невольно задаёшь себе вопрос: в каком веке мы живём? Проблемы системные. Говорю об этом с болью, не ради чернухи и охаивания. Просто надо смотреть правде в глаза.
– Приходится слышать от специалистов, что у нас в медицине нет системы приоритетов, вместо отшлифованной стратегии развития отрасли мы порой просто затыкаем дыры.
– Увы, мы воспроизводим латиноамериканскую популистскую модель социальной политики. Главенствует – пиар. Но между пиаром и реальной жизнью – большая разница. Накопились проблемы, которые за раз не перепрыгнуть. Их надо решать шаг за шагом. Народ поймёт. Глубоко убеждён: руководитель страны должен добиваться любви не тех, кто его окружает сегодня, а своих потомков.
– Как укрепить пошатнувшийся престиж врача?
– Любой доктор всегда должен быть профессионалом. Пока же ситуация вызывает тревогу. По разным оценкам, значительная часть выпускников медицинских вузов врачами не работают. Есть более пессимистические выводы: врачеванием занимается лишь каждый пятый из них. Получить от министерства подтверждение или опровержение этого факта невозможно. Приходится опираться на выводы самих вузов…
Медицинское образование – одно из самых дорогостоящих. Программы, стандарты обучения будущих медиков безнадёжно устарели. И не по чьей-то злой воле. В стране нет мощной системы информатизации научных достижений в медицине. Если в США в общем объёме финансирования науки биологическое направление и здравоохранение стоят на первом месте – на них приходится более 60% всех средств, то у нас – при всех добрых переменах последних лет – продолжает действовать остаточный принцип.
…Посмотрите, какого года издания справочник лекарственных препаратов, к которому обращается российский врач. И обратите внимание на календарики, вымпелы с названиями фирм на его столе: это – пропаганда якобы современных лекарств, лоббирование тех, кто их проталкивает. А ведь каждый врач должен получать самую современную оперативную информацию о фармацевтическом рынке в режиме онлайн…
В лечебном учреждении вам не предложат современные препараты. И потому, что не знают о них, и потому, что «они очень дороги, их нельзя выписывать»… Я сам, недавно посетив клинику, столкнулся с тем, что заведующий терапевтическим отделением, доктор медицинских наук не знает о новых видах анализа крови, о новых видах лекарств. И это в Москве. Что в таком случае ждать от врачей где-то в глубинке, на селе?
– Сегодня модно на страницах газет, на экране ТВ сообщать о деньгах, собранных доброхотами для спасения больных, на сложные операции где-то за рубежом…
– Милосердие – это хорошо. Но почему-то власть не понимает: каждое такое обращение – плевок в их сторону. Помощь больным – это прежде всего государственная функция. Можно лишь разделить возмущение кардиолога, академика РАН и РАМН Рената Акчурина, спасающего с помощью уникальных «гибридных» операций безнадёжных старых пациентов. Благотворители в силах выделить деньги на 50–60 таких операций в год, а нуждающихся в высокотехнологичной помощи – тысячи.
В Германии, Израиле могут спасать, а у нас разводят руками… Хотя у нас есть свои прекрасные мастера. Должны быть государственные гарантии помощи. Иначе мы возвращаемся к социальному дарвинизму. И непозволительно государственные функции и обязанности перекладывать на плечи отзывчивых и милосердных.
– Вы находитесь на посту, который, наверное, больше склоняет к пессимизму, чем к оптимизму? Или я неправ?..
– Помните у Данте: «Земную жизнь пройдя до половины…» Мне 60 лет. В этом возрасте задумываешься, какую память ты оставишь о себе. Работа в Думе – мой шанс что-то сделать в здравоохранении, чтобы оно через пять лет было значительно лучше, чем сейчас. Говорю это не для красного словца.
Беседу вёл