Публикуем финалистов популярной литературной премии имени Александра Пушкина для молодых поэтов и прозаиков.
Антон АЗАРЕНКОВ
***
А.К.
Встречая её, притворяйся смертельно
пьяным и рушься
где был застигнут —
как опадает кукла: не размышляя.
Не открывай глаза, даже если жжётся
невыносимо
её дыханье,
её ледяная хватка на запястье.
Как бы во сне пересыпая бирюльки
городов, знаков,
лиц и событий,
она вела, чтобы повториться снова.
Но, встречая её, превращайся в камень,
как бы ни было
горько. И слушай
ровный стук одиночества, ровный, слушай,
удаляющихся шагов — долго, долго
по коридору —
и это самый
потрясающий и нежный звук на свете.
УЩЕРБ
Облако, скольжение, каскад,
по ступеням талая вода —
подмосковный монастырский март,
собранная складками фата.
А в воде, тоскуя и журча,
разноцветный камушек лежит:
вынь его из мутного ручья,
на ладони солнцу покажи.
Маленькая, ой как хороша
новая, спасённая душа!
…Только грай вороний, только куст
мелкого шиповника в пыли,
чёрных прошлогодних ягод вкус,
перетлевшие сыпучие угли —
Боже, Боже, лучше бы не знать,
что там отзовётся впереди.
И уже замужняя весна,
как чужая, поверху глядит.
Может, улыбнётся, чуть дыша,
серёжками кленовыми шурша.
ЛОВЕЦ
И снова: заваленный книгами зальчик,
трапециевидный солнечный зайчик,
кошка, софа —
начальные формы заученной жизни,
и даром что глохнет в этом пуризме
и пыли строфа.
Мигнёт в глубине телефон на беззвучном —
и сон, ослепительный, лёгкий, плавучий,
или полсна,
мальки и кувшинки в озёрном затоне,
земля, перетёртая с кровью в ладони:
как бы весна.
Далёкий вопрос, непрерывный экзамен,
и если вдруг острая перед глазами
чиркнет блесна,
всего-то и горя — головокруженье,
и вдох обжигающий, и — продолжение
сна.
***
полюби чужого неба
грязно-розовый рассвет
вопли нового соседа
больше ничего здесь нет
больше ничего не будет
только долгая вода
вот тебя вчера разбудят
и уводят вникогда
драгоценная последней
полюби как чиркнув спич
кой о мёрзлый и столетний
грязно-розовый кирпич
***
Как ветрено здесь, и как ни приду,
так светло и пусто. Пух на пруду,
корень оборванный у воды
и птичьи следы
на мёрзлом песке
что-то свистнет в леске́ —
и опять ничего, только небо из белых прорех.
Я сюда прихожу слышать вас всех —
в сонном плеске, шорохе осок,
вас, тихонько ушедшие за лесок,
где ходит по веткам и смотрит сквозь решето
всепроникающее Ничто.
Вот его нищий, наморщенный лоб старика
и большая рука,
лёгкая, как ветер на плече,
паутинками играющий в луче.
Как зовёт его голос, единственный, что не врёт!
И — усиленный — превращается в рёв —
обещанием только, прощеньем одним —
как на запах морозный воздух — и ещё дым, дым.
Ростислав АМЕЛИН
МЕРТВАЯ ЗМЕЯ
Как бы мне хотелось все начать сначала.
Но проблема вот в чем: я всего не помню.
Это не специально — как сказала мама,
Я почти что в норме, раз уже не в коме.
Есть такие вещи, в них поверить страшно.
Чтобы объяснить их, нужно много текста.
Чтобы он шел легче, нужно больше шуток.
Шутки я шучу, но не всегда удачно.
В общем, я начну, а вы себе представьте:
Метры паутины, пот из каждой щели,
Голова в огне, вообще не помню, кто я!
Непонятно где я — я в какой-то шахте!
Документов нет. Рука покрыта сранью,
Что за срань, не знаю. Ни часов, ни денег.
Странно, что в тоннеле не было обвалов,
Как и явных трещин, как и битых балок.
Выглядел он новым. Что и для чего он,
Так и не узнаю — это вам не телик.
Снова странно: гвозди. Путь был заколочен.
Дверь не поддавалась. Молоток был рядом.
Наконец, я вскрыл ее. За ней была землянка:
Все истлело в прах, но антураж был ОЧЕНЬ.
То, что я увидел, выбравшись наружу
Через пуд земли, корней, червей и листьев,
Этот мокрый воздух, голубая высь —
Я был в густом лесу. Но лес был очень светлый.
Сосны и березы поднимались в небо
И качались в такт, как будто друг для друга.
Птицы сладко пели, словно звали сверху.
Лес был полон жизни тайной и послушной.
Я мечтал поесть. Нашелся сыроежек,
Делать было нечего, пришлось вот так и скушать.
Я был убежден, что скоро выйду к краю:
Лес не бесконечен. Значит, скоро поле?
Или, может, речка. Я не помню, сколько
Я не пил с тех пор, как убежал из… Да уж!
Я искал росинки, слизывал их с листьев,
Был готов лизать блестящий лист КРАПИВЫ,
Но блестящих листьев было больше к низу.
Я пошел за ними, любящими влагу,
И нашел ручей — он вел меня к тропинке.
Кто-то явно был здесь. И совсем недавно!
Я пошел по ней и вышел на опушку.
Терн и зверобой росли по краю леса,
А вдали — о счастье — я увидел баки,
Где обычно в селах водные запасы.
Я нарвал цветов. Букет Иван-да-марьи.
Я решил, что если встречу человека,
Вид меня с цветами, даже очень скверный,
Будет не пугающим, и мне помогут чем-то.
Я дошел до баков и увидел стены.
Сосны и забор. Над ним торчали крыши.
Бил из них дымок, как на рисунке детства.
Я решил, что прежде стоит вымыть руки!
И вообще умыться. Отраженье в бочке
Выглядело дико: волосы как палки,
Нос казался больше от налипшей грязи,
Я бы испугался, если б был старушка!
Высох, постучался. Взял букет для вида,
Было мало шансов, что меня не вышлют,
Если что, решил я, стоит попытаться
Сделать вид, что я когда-то жил здесь где-то.
И сказать мол вот, приехал повидаться!
Уж не помню с кем. Давным-давно уехал!
Дверь открыла бабка. Смуглая, в косынке.
Первый ряд зубов был заменен железом,
Руки были в саже, ноги были в тапках,
А в глазах читался интерес по-женски.
Я аж застеснялся! А потом подумал:
Я стою с цветами. Протянуть их бабке?
Голос мой дрожал, но я сказал ей: — Здрасьте!
Я давно не местный, но когда-то в прошлом
Жили здесь мои троюродные братья!
Я сюда приехал из Нефтеюганска,
Ни черта не ел, не знаю никого тут,
Не гоните сразу! Как у вас дела здесь?
Протянул цветы и отошел от входа.
Бабка посмотрела как на идиота,
Повела бровями, выстрелила в глаз мне
Очень строгим взглядом, развернулась к саду
И вошла в него, оставив дверь открытой:
— Застегни калитку, молодойчек. Сверху!
Я, готов от счастья прыгать и смеяться,
Понял, что сейчас не нужно портить образ:
Я балбес из города. Мне нечем там заняться,
Вот я и пришел, сентиментальный олух.
Я закрыл калитку на крючок из стали,
Дверь казалась хлипкой, но зато стабильной!
Бабка шла к беседке, убранной цветами.
Те росли в горшках, висящих на перилах.
Я послушно сел на лавку с кучей хлама:
Ленточки, веревки, ножницы, косынки.
— Как зовут тя? — Бабка вынула из вазы
Флоксы — и поставила букет Иван-да-Марьи.
Я сказал: «Иван». Опять была неправда.
Я не помнил имя. Столько вспоминал его!
— Ну че, Иван, дела идут довольно плохо!
Я пойду за чаем. Подожди минутку?
Папиросы куришь? Я курю! Махорку.
Их не очень много, Но гостям не жалко!
И швырнула мне цветную упаковку.
Я достал одну, другую папиросу,
Третью и четвертую. Я вытряхнул всю пачку.
Вот же странно: всех их кто-то понадкуривал.
Но так хотелось сделать хоть одну затяжку.
Да, хоть это вредно, но зато приятно.
Можно рефлексировать за чашкой чая, кофе,
А потом, конечно, умереть от рака.
Но когда он будет, нас уже не вспомнят.
В голову ударил вертолет и холод.
Уши заложило. Господи, как сильно!
Бабка возвращалась с чайником на блюде,
Рядом возвышалась горка белых сушек.
— Надо же, спасибо… тетенька! — Марина!
Я уж и забыла, как тебя там звать-то?
Я схватил две сушки и разгрыз их тут же,
Даже не запил, настолько есть хотелось!
Бабка налила нам чай и села рядом.
— Как те папироски? Крепкие? — Спросила.
— Тетенька... Марина! Почему вся пачка,
Только не считайте, что я вдруг брезгливый,
Кем-то понадкурена? У нас в Нефтеюганске
Был один философ. У него так было!
Бабка поглядела на меня, на пачку,
Села, принахмурилась. Взяла с подноса чашку,
Сделала глоток, немного призадумалась
И говорит: — Не суйся в их дела, сынок!
— ПОБЕРЕГИСЬ! Не спрашивай на улицах!
Ходи как будто жил здесь с самых ранних пор!
И не гуляй к болотам. Там скрывают жмуриков!
— Кого? — Переспросил я, — Тех, кто был как ты!
Приехал, а потом внезапно умер!
Я хотел спросить — слюна застряла в горле.
Бросился запить — передо мной был чай.
— Че в чае? — Зверобой. Мелисса, Ноготки.
Казалось, что Марина сильно беспокоилась.
Я выпил чай, решив, что нужно сделать образ.
Чай был очень вкусный, терпкий как глоток земли.
— А че в основе? — Чага! На березках, помнишь?
Бабка рассказала: в их селе есть место,
Глубоко в низине, через пару улиц,
Холмик, а на нем — дворец бандита.
Там, за ним — болота, и туда никто не ходит.
Но ее пускают. За морошкой, клюквой.
Капельку себе, а остальное — в дань им.
Так вот там она порой их и находит.
Жмуриков. Не знаю. Я не то, что в шоке.
— Я прошу вас, дайте мне пожить здесь! — Ой ты!
— Скажете, что я… ваш зять, приехал в гости!
Сделаю вам крышу, починю вам стены,
Принесу воды с того ручья из леса,
Наберу вам чаги, накошу соломы,
Иногда кормите! Есть тут с вами кто-то?
— Умерли! — Давно? — Давно, хотя не знаю.
Сделала мне ведьма предсказанье в детстве:
«Будешь жить одна — и смерть тебя не встретит».
Вот я и болтаюсь по лесам, болотам,
Собираю травки. Уж сама как ведьма!
Бабка поднялась, достала парусину,
— Вот, смотри внимательно! — Взяла какой-то уголь,
Начала водить им, вдруг я вижу карту:
— Вот, сходи сюда, сюда сходи, тут можно,
Здесь вот — магазин «Аврора». Тут — колонка.
Ты из рук не пей! Нальют еще воды с болота!
Вот — наш Дом Собраний. Выглядит как церковь,
Токо без попов. Попов давно уж нету!
Кладбище увидишь. Может, там найдешь их.
Походи! Поищешь заодно и предков.
Я подумал: вот как, бабка — просто чудо.
Наколол ей дров. Сосна-береза-слива.
Грядку прополол, на ней росла картошка.
Накосил ей сена, постелил в сарае,
Лег и задремал. Мне снится дом Марины:
Захожу туда я — там одни реторты,
Колбы и мензурки, ампулы и склянки.
В каждой — что-то мерзкое, и я беру бутылку,
И смотрю вовнутрь — там Мертвая змея.
Денис БАЛИН
МУТНАЯ РЕКА
...Дождь или снег от Волхова до Мги. Свежее дыхание Ладоги.
Серое небо смотрит в меня северо-западными глазами,
как смотрело на прибытие Рюрика и варяжской дружины.
Там Родина, где у ларька старый
знакомый курит, улыбаясь беззубым ртом,
увидев тебя вдалеке; чувствуя монеты в твоем кармане;
общий опыт с тобой; общие цитаты из песен на языке.
Разговор обо всём на понятном только вам диалекте. Башни
танков Т-34 и КВ сторожат небо над площадью
Освободителя с вечными красными
гвоздиками; ожидая праздничный салют.
Проходить мимо; самоутверждаться на улицах,
в лицах прохожих; отражаться в стеклах проезжающих
мимо автомобилей. Светофоры; провода; столбы; электричество,
проникающее в дома, создает иллюзию прогресса.
Потом окажется, что мы жили в Средневековье.
Местному тоже страшно проходить
мимо ребят, сидящих на корточках
возле скамейки. Ещё двадцать минут назад
никого не было. Идти вперёд уверенно;
отпускать мысли в болото образов; равнодушно
отвечать на чужие взгляды, словно выше ростом.
Протянуть руку малознакомому ровеснику,
с которым однажды молчал за одним столом.
Исчезнуть во дворах, где никогда не было
уличного освящения.
*
Память
короткая,
словно сон
или юность.
Жизнь длинная,
словно зима
на севере России.
Человек стремится
в прошлое,
словно мгновение.
*
Полиция сообщила о задержании 47-летней
подозреваемой в краже и мошенничестве.
Безработная жительница поселка Мга
(Кировский район Ленобласти) приходила «в гости»
к пожилым людям и под разными
предлогами присваивала деньги.
*
Я счет потерял облакам над посёлком Мга,
где родился и вырос в глуши болот ленинградских;
туч гигантских и хмурых; людей сильных и слабых;
где с домами толкается борщевик,
заводы развалились или стали коммерческой арендой,
где главное развлечение — поход в супермаркет.
В детстве я не хотел быть космонавтом,
военным или работать в системе МВД,
а раздумывал над карьерой футболиста, бизнесмена,
или криминального авторитета.
В итоге стал менеджером,
мне повезло, но это не точно.
Я пересчитываю облака, падающие
булыжниками за горизонт и не хочу ничего решать.
*
Парк — одно название; зелёный клочок
земли между Домом Культуры
кинотеатром, больницей и
окнами сталинских квартир с длинными
коридорами и высокими потолками.
В нём не спрятаться толком —
от Солнца или глаз смотрящего.
Фонтан не работает несколько лет;
вода утекла и стала облаком.
Ближе к центру памятник Основателю,
ставшему брендом и значком на футболке.
В плаще, но без кепки. Птицы его не отдадут.
Щурясь смотрит на прохожих с постамента,
словно пытаясь разглядеть плоды.
Деревья помнят нас, но
не расскажут о руках, согревших
семена перед почвой. Они видели
меня идущего в садик, школу, на свидание
или работу. Приют для алкоголиков
и молодых граждан; пойти больше некуда.
Бьют друг друга, а потом не найти свидетелей.
Только шелест листьев летом о личном
и/или изснеженное шипение метели в зимней тишине.
Анна ДОЛГАРЕВА
***
я Ксения а значит я Андрей
могилы нет и нет тебя в могиле
живи ходи под солнцем и старей
нет смерти нет червей ее и гнили
я буду ты я буду человек
дитя Господне розовые щеки
и этот грязный петербургский снег
и свет вечерний от небес высоких
я Ксения Андрей ворон сумбур
и смерти нет и не было могилы
и я иду иду сквозь Петербург
по Ленинграду Господи помилуй
***
Под бесцветным, чб, невысоким
небом — вот городской водоем:
рыбки сдохли, пожухла осока.
Истекает, надлопнувшись, соком
Снежноягодник под каблуком.
В ноябре начинается крисмас,
новогодний блестючий декор,
завершенье сезона туризма
и веночки из елок для тризны:
ешь гуся, пей крепленый кагор.
Но пока даже снег не заносит
эту нежную черную осень
с беззащитною волглой землей,
и московский народ-богоносец
в магазины течет за ржаной,
Чтоб не слишком лупили морозы,
чтоб ковид не унес до весны,
чтоб промерзлый декабрь нетверезый
проставлялся горячим съестным.
ЧАПАЙ
1.
Он говорил: мне хорошо с тобой,
и Петербург декабрьский черно-белый
дрожал в прямоугольнике окна.
И это, может, и была любовь:
вот так, всем телом ощущая тело,
существовать в зиме на грани сна.
И я лежала там его обняв,
на односпальном узеньком матрасе
в мансарде в подчердачном этаже,
и эта праздность в середине дня,
и голуби в своем воздушном плясе,
и нежность, непривычная уже, —
со мной остались вечной тишиною.
Но на ветру дрожали провода —
как будто плакали над ним и надо мною
как будто время отмеряла нам вода.
Люблю, — я говорила, — навсегда,
и я не знала, что это такое.
2.
Чапай не выплывет, хоть сколько ни смотри.
Он тонет, он пускает пузыри,
а ты в двадцатый раз включай киношку,
в надежде, что теперь-то уплывет,
на берег вылезет и долго проживет,
ну, может быть не долго — хоть немножко.
Чапай не выплывет, прости меня, прости,
и нежность настоящая почти
была, и даже думалось: могли бы.
Но фильм всегда кончается одним,
Чапай не выплывет, река течет над ним,
Чапай на дне, его объели рыбы.
И снег идет, над городом зима,
И желтым загораются дома,
и кто-то по морозу тащит ёлку,
поскольку скоро будет Новый год,
мы загадаем счастье наперед,
большое, настоящее, надолго.
***
Возьми меня на рученьки, Наташа,
среди декабрьской смертныя любви,
где бледный снег лежит, как простокваша,
удочери меня, усынови,
я неовеществленна и беспола
в своем пальто худом и долгополом,
в автобусе, где кашель, толкотня.
Возьми, возьми на рученьки меня.
Мы так котов берем к себе на руки,
мы так детей на рученьки берем,
чтоб не боялись темноты и буки,
ночник включаем; светлый окоём
хранит от пустоты своей любовью,
и заяц плюшевый ложится в изголовье,
и отвечает «не пройдешь» теням.
Возьми, возьми на рученьки меня.
В предновогоднем городе уставшем,
исполненном асфальта и стекла,
Возьми меня на рученьки, Наташа,
чтоб я была, хоть где-то я была.
Максим ДРЁМОВ
восстание дождевиков
эй, вы! цветные шкурки, выползки молний, громов,
призраки бледнорадужные — дождевые плащи!
ураган, глаза закатив, треплет клитор дождя
языком-трезубцем — и цепляют людей, и в гнёзда
уносят зонтики-выкрики, лунные глазищи сквозь
чёрный нейлон — и значит, малютки мои, медузы
мои теплоносные, мы выступаем с закатом! будем
шипучими таблетками туч прошивать черногрязскую,
чуть выжидать — а потом жечь, кружиться, электро-
самокаты выкорчёвывая со стоянок! улля-улля,
дождевики, и ай-оу, и алерта-алерта — мы с вами,
дождевики, хор мальчиков во взрывных поясах,
споём о том, как вспушим и угоним толпу этих листьев
апрельских, майских! как в тяжёлых звезда́х —
соцветьях берёзы и липы — поселятся страшные мысли
о возмездии! шурши, плащ самый младший, робкой
складкой: «от-ре-чё…», «вих-ри-вра…»! вижу, жеватели
влаги и пыли дорожной, срываетесь с бельевых верёвок —
рвитесь в лохмотья, сияйте в вечерней москве, пришельцы,
в этот день, в эту ночь только дождь над плащами властен!
юность в разрезе
пока гроза берёт меня живьём, растянув между
турником и каруселью в стонах летучей пыльцы,
и дождь идёт горлом, и больно светится о кожу:
самолёты-царапки, утонувшие в детской крови.
завтра праздник, и фабрику съедят орех и акация,
в тёплой смазке зелёной будет скользить молодёжь,
и впитывать вспышки пальцев, и делать фотографии:
страшные фотографии голых, спелых уже ангелов.
фестиваль затевается, чтобы юбка моргнула и
ключица, о которую бился гайст, сыпью покрылась:
не звёзд самих — отражений звёзд в луже большой.
все просвечивающие берутся за руки и виснут в
воздухе, пока мы трогаем друг друга, я трогаю тучу:
гром, свирепый, спарклинг сияет теперь изо рта.
погода в разрезе
почему погоду надо усыплять только вдвоём?
нас может сюда поместиться с десяток: будем
лопать пузыри мыльной ночи, язык лампы
библиотечной прикусывать в поцелуе,
стикером луны голую стену стеклить, горб
земли раскурочивать в походе мнящемся
к пляжу; вповалку на диване сверлим
взглядом погоду — она не умеет спать.
ведь у нас нет ни литературы, обложенной
развратной сиренью, ни партии, которая
отсыпет нам ядовитых стрел, зубов драконьих,
есть у нас только погода — цветик-сколько-то
цветик из кровяных клеток, выкипевшего света,
с ней и приходится в прятки от пьянства играть.
политика в разрезе
диктатура убивает, а мёд растворяется
в чае, трава и лунный дым сквотируют
болтливый брежневский вестибюль
вдвоём: прости меня, моя политика,
без тебя мы стразы пляшущие в лава-
лампе проданной крови, таблетки для
писсуаров, дебильные чашечки фарфо-
ровые, из которых солдат и буржуа пьёт
поэзию, которая варилась, чтоб его отравить,
и секс, который никогда ему не принадлежал;
давай в снотворённой ротонде объяснимся?
о, политика, не как heiliger w, но как heiliger v
ты горишь двумя шнурами бикфордовыми,
и твоя клубника уродлива, но сладка.
выходной в разрезе
радуга трётся о радугу и обеим им больно
оттого, что не прекратили поспевать фру-
кты, белая ночь по желобу не скатилась,
дождь-арлекин в знак протеста не удавился;
пиво, как можешь ты вскрывать артерию
в бокале, белой мазнёй умирая по стенкам,
если тяжелеет металл и защёлкивается вкруг
рук, рук, которые качали тебя, младеницу?
ты как улитка просишь пить, и как улитка
хрустнешь, когда жестокое волшебство будня
заправит праздных знаменосцев в стены;
но у листвы, у травы, есть для тебя секрет:
мускус малокровного месяца, проституиро-
ванной ночи табак — душа текучая убийства.
Софья ДУБРОВСКАЯ
ПУТЕШЕСТВЕННИК
инициатор — вон, какой
идёт по вьючной мостовой:
до самого Китая
несётся мостовая;
он к дому лесенкой наверх
восходит — Солнце-человек,
чтоб видеть ночь, но по уму —
он имитирует Луну,
а в следующие дни недели
перемещается в Нью-Дели;
следи — среди покатых льдин
практических лежит один,
арктически летит один;
плетёт восточную калитку
мужающему эвкалипту;
в богатую пустыню
несётся, опостылев
себе-само-себе-само
сампо-себе-сампо-себе:
и снова мост, и снова в карту
смотреть, и пост держать, и марку.
пока он ходит, ходит, ходит
и домик нужный не находит
в тот дом уже стучат — и рыщут
рычат и ищут
***
моллюсками из раковины тянет,
подземным черноморским переходом,
нерасторопным выбеленным пляжем,
затянутой покатым илом плиткой;
я никогда туда не приезжала
со многими, кто смог бы там остаться;
мозаика раздваивает волны,
песок смеётся от чужого горя;
я ноги оборачиваю зюйдом
и вижу, как реликтовая чайка
глухонемой обедает полёвкой,
баюкая мечтательный висок
уснувшей в яме солнца мягкой мыши;
пока торговец в лавке с овощами
медитативно дергает об угол
растянутое тело клейкой плёнки
и убеждает плёнку разорваться,
чтоб затянуть ей половинку тыквы,
жена торговца тыквенные руки
об фартук трёт, и впитывает фартук
и сок, и руки, и торговца-мужа
кого ещё здесь можно полюбить мне
***
«не надо я так больше не могу
ещё могу уже не понимаю»
слова на ус мотают немоту
и головой усатые мотают
на карте домик-домик-поворот
давай оценим все твои потери:
здесь по утрам ходил собаковод
и корочки арбузные летели
«не надо помоги мне помоги»
какое слово дикое «жилплощадь»
там кто-то подозрительный стоит
и в раковине волосы полощет
«не надо не ходи там были мы» —
услышат может быть поберегутся
руками прикрывающие лбы
бесплодные работники искусства
ФИГУРА ДЕВОЧКИ БОЛЬНОЙ
кукушки обращаются в лубок,
где застывают в клюквенный клубок
и замыкаются потëртым рядом:
разобран — птиц, а пересобран — ягод.
лесная часть очерчена мелком,
пиалой снов с проточным молоком,
добытым из пятнистого корыта,
заключена в квадратик и накрыта.
ты одинока, кумушка, — леса
отхлещет приставучая коса;
тебя заставят быть простоволосой
и щелкнут больно кончик носа-плëса;
и ты себя очертишь, неприкай,
поставишь сад, поставишь — привыкай,
накроешь перетëртой тряпкой кружкой
себя — вертеть подкупольной макушкой.
и колышки невымытых волос
запахнут детством, болью орхидеи —
твоя теплица пахнет как вопрос:
когда ей можно стать оранжереей?
НЕПРАВИЛЬНОЕ
вот местечко в лесу:
здесь протоптанный лапами снег
с разболевшей спиной
разложился под смятым кустом;
а другой наползает на землю —
и слушает смех,
и боится случайному зверю упасть на лицо
и на ветках высоких растёкся мерцающий дом,
только в зиму пригодный, но очень красивый на вид;
распугал стайных птиц и застыл кривобоким гнездом —
и до самой весны кривобоким гнездом простоит
и кукушке яйцо не подбросить, и просто лететь
мимо дома тревожно любому, кто видел о том,
что в неверной землянке спит бурый голодный медведь;
он проснётся голодным — и будет голодным потом
время катится вспять, солнце катится вспять; сотни птиц
размышляют, зачем оказался медведь наверху;
вспячке тело — тяжелое, дерево тянется вниз,
птица птице поёт: «полетели, смотреть не могу»
но в неверной землянке спит бурый трусливый медведь
и не может смотреть, как медлителен цвет января:
он устал, видит снег — соответственно, видит и смерть;
а на дереве птицы, и сон, и за лесом — моря
Ирина КРУПИНА
#
ты приходишь раздетым
плачешь и говоришь
вот я
весь какой есть
весь каким ты меня создал
я весь тебе
я признаю это
дай мне немножко времени
побыть с моей рассыпающейся мамой
я сделаю всё что должен
сжалься над тем кто живёт здесь вместо меня
и кто умрёт в отличие от меня
и он отвечает говорю я
ты же знаешь что это запрещённый ход
ты же всё знаешь
вернись к маминой постели
и успокойся
никаких желаний не существует
если мы чего-то хотим значит
мы предвидим
и я возвращаюсь к маминой постели
постель заправлена белым пледом
мама танцует на белом пледе
под музыку отчима
на линолеуме лежит марсик
на подоконнике стоит денежное дерево
с лампы свисает ёлочная игрушка
а я стою и приплясываю как будто бы
ничего
совершенно ничего
после —
не было.
#
[твоё фарфоровое личико]
я рисую тебя и мне становится страшно
потому что ты до сих пор есть
ты есть в каждом тюбике краски
в каждом волоске кисти
я иду менять воду
в раковине остаются разводы
это ты, и ты не смываешься
Все эти годы мне хотелось рассказать тебе, как далеко я ушла. Сколько я прочитала книг и сколько умных мужчин приглашали меня на свидания. Я до сих пор не знаю, за что тебя можно зацепить.
я очищаю банан
ты смотришь на меня
недорисованная и может быть
я никогда тебя не дорисую
За эти годы у меня были женщины, у меня были мужчины,
у меня были деньги.
ты говорила мама никогда не вылечится
и я никогда не вылечусь
или мне придётся стать сверхчеловеком
А я не помню даже нашу последнюю встречу. Я помню, как я
пришла к тебе на приём, а тебя не было. И я шла по набережной, я плакала и старалась идти медленнее. Мне хотелось выкрасть тебя из этого мира, хотя твой мир, ваш мир, никогда
не был мне доступен.
я ничего не выбирала
я не выбирала даже тебя
мне всегда хотелось просто внимания
(всего лишь: внимания)
И все эти годы я о тебе даже не вспоминала. Я не помнила,
как ты выглядела, я помнила только твои короткие пальцы. И если бы не эта фотография (новая клиника, знакомство с главврачом), я бы жила и дальше.
ты сидишь передо мной
и как тогда в мои самые счастливые пятнадцать лет
я хочу обнять твои ноги
надеясь что ты наконец отправишь меня к себе
надеясь что хотя бы один раз
ты проведёшь свой обход и спросишь меня
как я сегодня чувствую себя
(всего лишь: как я себя чувствую)
я глажу твои тёмно-серые волосы
мне не хватило на них белой краски
я смотрю в твои пока ещё пустые очки
я вижу твои розовые руки
но даже сейчас
(а сейчас я бы точно не обнимала твои ноги)
рука с обручальным кольцом
лежит на компьютерной мышке
я смотрю на неё и не верю: мне можно
делать это сколько угодно (и делать — что угодно)
я замечаю что стучат мои зубы
и я [у меня взрослая счастливая жизнь]
начинаю визжать.
И чтобы по-настоящему стать создателем, ты должен признать, что твоей мамы, которую ты искал всю свою жизнь, никогда не существовало. У создателя не может быть мамы. Мне
жаль, но он не создан для того, чтобы иметь маму.
#
я кошечка
мяу мяу мяу
да да
я чудовище мама
я тебя сожру потому что я тебя ненавижу
эти приступы начались когда мама переехала к нам
до этого были приступы другого свойства
мне было больно и я заходилась
плакала конечно вслух а потом не могла остановиться
задыхалась кашляла и продолжала плакать
я не могла просто начать дышать
сначала мне помогала валерьянка
когда она заканчивалась бабушка давала свой корвалол
и обливала лицо холодной водой
потом мне мало что помогало
даже кровь перестала останавливаться
бабушке было очень страшно а я не верила что это отражение в зеркале это я
я вообще никогда не чувствовала себя как
может быть я не смогу написать хороший текст но мне никогда не давали просто высказаться без хорошего текста
так было со школы
хочешь поговорить вот пожалуйста
конкурс сочинений на тему
я даже на экзамене выбрала вместо аудирования сочинение
мне все говорили что это сложнее что нельзя
наверное тогда и появились эти кошачьи приступы
перед поступлением я подходила к маме и говорила
что у меня к ней серьёзный разговор
я хотела поговорить про мою будущую жизнь
мне всегда казалось что я сама их контролирую
просто играюсь
когда мяукаю рычу ору кусаю себя
но потом я начала замечать что мне очень сложно успокаиваться
и после того как я перестаю мяукать я начинаю сильно плакать
когда после мяуканья и рычания я плачу
я думаю что ко мне относятся как к человеку
а я не человек
я дрожащий сосуд
пульсирующая венка
листик с росой
даже не кошка
когда я начинала трястись с огромной частотой (то есть
очень быстро)
сначала она говорила что я сумасшедшая
потом она просила перестать
потом она отворачивалась
потом она начинала на меня смотреть очень испуганными
глазами
её испуганные глаза как сумасшедшие
нечеловеческие
и я понимала что она начинает бояться что я действительно
ненормальная
и старалась успокаиваться
к тому же я уставала трястись
как-то когда приступ только начинался я сказала маме
что она глупая потому что не восхищается тем что я у неё
человек
(ещё и здоровый)
а могла бы родиться наполовину кошкой
и спросила: а что бы ты тогда делала
кошку я бы выбросила или отрезала
а тебя оставила
когда я сижу со своим человеком и он начинает выяснять отношения
я думаю ха ха ты глупый человек
я тебя обманула потому что я просто исследователь у меня
включённое наблюдение эксперимент а ты всерьёз раздражаешься мне же всё равно
так же случается когда кто-то говорит плохо о детях или
подростках
я думаю говорите глупые говорите а я же этот самый ребёнок и подросток
и вы меня любите
не знаю сколько же мне нужно говорить
чтобы я смогла всё рассказать и высказать
(а это разные вещи)
иногда мне кажется что после смерти
если вдруг есть бог
я подлечу к нему и перед объявлением приговора начну
рассказывать
что со мной происходило всё это время
и даже бог не сможет меня слушать
ничего со мной сделать не сможет
отправит меня обратно
в какую-нибудь новую жизнь
обычно люди с хронической невыговоренностью не живут
с людьми которые готовы их слушать
потому что нет людей которые готовы слушать бесконечно
есть люди которые готовы выслушать
и эти люди с хронической невыговоренностью остаются такими,
и я не знаю, что с ними случается после.
может быть, они становятся кошечками.
Оля СКОРЛУПКИНА
СТИХОТВОРЕНИЕ НА ПРИШЕСТВИЕ ЭСЭМЭСКИ РАННЕЙ ВЕСНОЙ
чего ты хочешь от меня аптека озерки
тогда как в голове снуют прозрачные зверьки
о предложения услуг вы цифровой недуг
там договор видений полн и можно я пойду
из всех щелей глядит кредит одобренный теперь
нам выставят злопастный счёт и выставят за дверь
в глущобе сказки говорит ужасный микрозайм
так и запишем мы онлайн не соблюдая тайн
о бойся бармаглота сын и справки собери
уведоми удостоверь читай вердикт жюри
что вьёшься чёрный вексель над моею головой
вот паспорт полис страх и снилс вот франц процесс конвой
повестка будет хрюкотать и извещенье из-
вещать и страшно верещать пугая стайку виз
какие хливкие шорьки какие блин звонки
когда варкается уже где совести ростки
барабардает голова от полчища бумаг
где храброславленные зрят антихристовый знак
следы невиданных зверей испортят документ
тут извините рифма мент (он пылкает огнём)
и только это разберёшь уже тупой как нож
для разрезания бумаг где всё утверждено
подписано разрешено и внесено до дна
тогда как выскочит война как выпрыгнет война
о бойся бармаглота сын да папа я боюсь
ГОРЯЧАЯ ЛИНИЯ
в Питере тридцать четыре градуса, что знаменует собой
аварийный выход за все пределы возможного
вентилятор гоняет горячий воздух
ничто не может спасти нас
разве что превращение преображение
например, балкона в теплицу
отец сажает там огурцы много лет подряд
большие мягкие листья
умеют дышать, сворачиваться, отзываться
принимать на себя
солнечные удары
закрывая плоды и садовника
мы говорим с ним по раскалённому телефону
вновь приходила клокочущая соседка
она будет жаловаться, она будет писать
что он незаконно проводит в жилом помещении
шумные производственные работы
— поймите, мне нужно сделать два миллиона гаек
для новой линии БАМа
госзаказ особенной важности
наш общий долг, национальный проект, —
говорит ей отец
когда-то он возглавлял научную лабораторию
его пенсия пятнадцать тысяч
его лекарство после инфаркта стоило
тринадцать семьсот девяносто девять за упаковку
отмена препарата
приводит к обильным кровотечениям
то лето было таким же непоправимо жарким
к рухнувшему на скамейку
сошёл беременный ангел
(прохожая — женщина в положении — обеспокоилась —
вызвала скорую)
— Как там звали того художника из Испании
он рисовал видения всякие ужасы
— Сальвадор Дали, папа. Пылающие жирафы…
— Точно. Наверное, это он
всё от жары и выдумывал
мозг совершенно плавится
А ты знаешь, что скоро
можно будет послать президенту
смс на горячую линию?
не знаешь ты ничего
всё потому что телек не смотришь
только там объём знаков очень уж ограничен
то есть если начать как порядочный человек
«Уважаемый Владимир Владимирович…»
останется места всего на три слова
вот ты филолог и тексты какие-то пишешь
как тут быть
— уважаемый Владимир Владимирович, пора на покой
отец смеётся
я так люблю когда он смеётся
это случается редко
как солнце в Питере
как покой и воля
в стране победившего сюрреализма
последняя болотная прохлада выставлена на лестницу
крохотные жирафы бегают по перилам
все в огне, вскидывая ноги
на глазах у безумной соседки
искра ставит свою печать на её бумагу
весело вспыхивает донос, осыпается в тёмный пролёт
по которому тихо возносится с прячущейся улыбкой
круглый беременный ангел
плавленый сырок на одной ладони
огурец на другой
и пепел в его волосах
ЭКСКУРСИЯ
в сумерках декабря
на пути к самой долгой ночи
через двойные сплошные сугробы нашей окраины
на пустом перекрёстке мне встретился человек
один в своём прямолинейном пальто
он стоял, поводя руками
на виду у брошенных автомобилей
говоря торопливо и звучно
«это дом пятьдесят четыре
а здесь
мы видим дом пятьдесят шесть»
пегих панельных девятиэтажек слипшиеся глаза
кое-где воспалённый свет фитоламп
ежегодный припадок гирлянд
на обожжённом льду —
блёстки, окурки
весной здесь мёртвые изгороди
вдоль чёрных дорог
так столбенеет снег
на уроке английского в школе
как-то раз мы сдавали рассказ про родной район
нужно было сказать, что находится рядом с твоим жильём
одна девочка
говорит: «рядом с домом есть…
другие дома»
учитель был в ярости, но так оно и было
there are other houses near my house
кроме брежневской архитектуры
и безбрежного жёлтого неба ещё здесь бывают:
пустырь на месте бывшего рынка
хоспис
морг
парк
так называются дикие земли по берегам ручья
почти миновала
он говорит уверенно и деликатно
так в километрах отсюда
(в другом измерении)
гиды взмахивают руками
отправляя птицу внимания
на колоннаду Исакия, на
конные статуи
с пьедесталами из малинового кварцита
«далее перед нами дом шестьдесят»
фигура чуть поворачивается в метели
с нетерпеливой дрожью магнитной стрелки
я оставляю его за спиной, окончательно понимая
что наблюдала Экскурсию
СТИХИ ЭТО УЛИЦА МОЖАЙСКАЯ
Стихи это улица Можайская, и вот почему
Однажды мне было нужно
Оказаться в некотором месте
В окрестностях Техноложки
Посмотрела на карту / вообразила путь
Свернуть из метро направо и преодолеть
Несколько маленьких сумрачных перекрёстков
Там будет нужная улица
Одна из многих, что разделяют питерский центр
На аккуратные каменные ячейки
Где сидит в заточении солнце и жалуется коменданту
Пишет невидимыми чернилами о подготовке бунта
Уже прочитало все книги в библиотеке крепости
Поначалу пускали гулять во внутренний двор
Но вернёмся
Телефон разрядился, название было забыто
Осталось только примерное направление
Внутренний компас ёжится на ветру
*
Решила идти и читать
Обозначения улиц
Вдруг я увижу её и пойму / узнаю
Бронницкая
Нет
Серпуховская
Нет
Подольская
Нет
(Отвлекаюсь на мысли о Человеке из Подольска)
Верейская
Нет
Можайская
Можайская!
И так несуразно, несоразмерно радостно
Будто не просто признала забытое имя
А получила знак / а наткнулась на клад /
А одноклассник шепнул избавительную подсказку /
А переправили зашифрованное послание
Тебе одному
*
Так и читая стихи
Идёшь туда (почти) не знаю куда
Найти то не знаю что
И иногда каким-то чудом находишь
Тебя окатывает каким-то чудом
С головой / как внезапными струями
Фонтана-аттракциона в Петродворце
(Куда, в принципе, можно всем, но немного неловко
Когда ты уже не ребёнок)
Замираешь и наглядеться не можешь
На эти слова
Пропустившие ошеломительный свет
Узнаёшь их / нет никакого сомнения
Это именно то, что нужно
То, что твой внутренний человек
ищет всю жизнь
Причём в себе самом
Причём оно там и было всё это время
Но какое-то
Неназванное
Ускользающее
Неподвластное охоте и собирательству
Забытое во младенчестве
Проступающее на потолке сновидений
Непостижимыми знаками с бахромой
Выпадающее секретной синей росой
На траве, раздвигающей непобедимо
Мёртвое тело булыжника мостовых
Уравнение со всеми неизвестными
Из задачника вымышленного народа
Из символов изнаночного алфавита
Решается необычайно легко
В одно действие / в одну строчку
Вот он ключ от королевства
(Не) опознанный и тающий объект
Вот он ответ
На все риторические вопросы
И на проклятые
Держи его
За перекладину буквы как за улыбку Джоконды
Вот оно что
И как
Вот те крест
*
На самом деле я просто искала салон красоты
Сделать со скидкой какую-то глупую процедуру
Реклама которой гарцует по всей сети:
«Девушка из Петербурга? Тогда тебе к нам!»
Ноготочки реснички
Видимо, в ней всё и дело —
В Красоте. От каземата
И креста нужно как-то вырулить к красоте,
Спасающей мир. Я ещё точно не знаю,
Что именно я пишу:
Стихотворение или заметку в фейсбуке,
Но кажется, что сейчас
Самое время сворачивать
Роман ШИШКОВ
***
Я люблю ходить у новых домов
Там солнце лижет мою тень обожжённым языком
Там деревья-модели на меня с укоризной смотрели
Я некрасив
А эти дома огромны и высоки
Как платяной шкаф одной лежачей старушки
Она просит показать ей
Платья её молодости
Свою зимнюю шубу она внимательно осматривает
Выискивая моль
Я запираю скрип дверей на ключ
Выхожу на улицу перерезая ногами
Как торжественную красную ленту
Нить смерти натянутую чёрной кошкой
Старушка по-советски засыпает
Погружённая в ситец и лён
В яркие ленты своей молодости
Поворот за угол
Я за шифоньером
Я наблюдатель
PLAYGROUND
— В красных будках живут белые люди.
Так сказал мой воображаемый друг детства.
Уже много лет прошло с тех пор,
Как я возложил последний камень к его надгробию.
(Разумеется, похоронил я его в песочнице)
Много сменилось дождевиков и курток.
Затем в промышленных районах отключили дождь,
А я растерял всё своё внимание.
Но когда теперь я вижу трубы и ленты,
Понимаю, что никогда не жил в красных будках.
Стало быть, до сих пор не знаю,
Какого я цвета.
***
Anonim распадается на
Он
Мы
И маленькое Я
Он испытывает nostal’giyu
Каждый день примеряет новую formu
Мнёт пальцем зажившую заячью губу
И незажившую мочку уха
Мы ходит в кино на новые фильмы
Гладит пальцем журнальный глянец
Молча завидует улыбчивым людям
Из рекламы фитнес-клуба
Под конец рабочего дня
Он и Мы идут домой и видят
Что дождь окончательно демонтировали
(В углу стоит пучок арматуры)
Маленькое Я берёт в руки
Самую длинную каплю
Нежно проводит по ней пальцем
Со словами
Ну же Господи
Прими эту мою
Самую последнюю
Zhertvu
***
Я возьму тебя за руку
И выведу из леса
Чужого yazyka
Приведу тебя
На обратную сторону сна
Где взорвавшимся солнцем
На каждый предмет
Бросает свой свет amneziya
Посмотри на меня теперь
Я стал больным деревом
Проглядевшим полёт golubey
Растерявшим все ленты angelov
И в речи нет речи, в словах
Развивается антракоз
Ядовитая смола
Вытесняет собою смыслы
Обмелевшая река
Свернувшаяся уроборосом
Кусает себя за tot берег
И себя не вспомнить
Пока во мхе эха
Извивается отрезанный Каина язык
___
Обо всём что могло быть
Но не случилось
Мы не сговариваясь … [umolchim]
***
Тяжёлая одышка моря
По-дни-ма-ю-ще-го-ся
На девятый этаж
Ветер выносит ему попить
Я стою рядом
С огромным временем в руках
В какой-то момент оно выскальзывает
И я с ужасом ожидаю, что оно разобьётся
Но оно разбивается не стеклом, а волной
Стекая в сухие земляные трещины
Значит
В аду сегодня будет дождь
Надо не забыть зонтик
Ростислав ЯРЦЕВ
* * *
свет смиренья касается веток,
уходит вглубь:
так бывает:
всë обрубили, но надо быть:
думать весть вместо смерти:
на берегу
той реки,
наверху того неба,
в конце любви.
так уходят назад:
глубина оглашает шаг,
носит сон под руками,
тает в глухом огне:
несговорчивый сад мой,
твой нерушимый сад —
стоя в пламени,
катится по волне.
* * *
надо бы как-то пожить,
переждать это бремя —
время земное:
земляные комки, волоски
скошенной воли:
уволят —
вытянешь, милый, письмо:
помилован, воин,
выбыл, соколик, приплыл, —
поле не поле,
но перелив и распев:
перекатное темя —
всходит мимо, упав,
сколько хватит разбега:
строки рвут берега
рассыпается время
* * *
остановиться, проткнуть, признаться:
сказать:
молодец, вон чего добился:
кому-то горят твои песни и глазки,
падая мимо миски:
старые переброски,
доски заброшки за стадионом,
велосипеды могильных гроздьев
с поздним перроном
поезд уехал, рельсы
срыты, и сходит с рук,
как бы резвясь и теряя в весе,
сорванный звук
* * *
что-то бывает меж нашими и Твоими
вечерами погасшими —
я вспоминаю имя
перебираю нашариваю звучанья
всë вечеринки скрадывают ночами
или нечаянной встречи ошмëтки речи
вроде бы ходим и сводим на нет у речки
где пароходы ли отдыха дом бессонный
аттракционы мои голоса и звоны
выдуман выставлен после
и сразу возле пристани мысли:
а если посмотришь в воздух?
если останешься —
станет светло и вместе?
таешь питаешься
тянешь дела до пенсий
что-то бывает если пошарить в прошлом?
видно ли?
вряд ли
медлят во мгле подошвы
шевелятся пальцы лица пялятся
непрестанно
меняются
постояльцы
* * *
в пасмурной темноте
смерть заберëт не тех
не тогда не там
скользнëт по пятам
кто ж еë разберëт
как придëт
должна бы тебя меня
или сама себя
но не его не их
что ей до них
не отвечает
спит
сама не знает