Когда-нибудь, надеюсь, ученые умы, неленивые и любопытные люди, какими никогда не оскудевала русская земля, оглядываясь на наше время, на нашу невнятную эпоху, зададутся вопросом: а что это было?! И с удивлением спросят о том, как могло случиться, как могло произойти, что великая русская литература, наше единственное и безусловное достояние, через которое мы слышны в мире, столь нещадно и последовательно вытеснялась из общественного сознания и изгонялась из образования? Они, несомненно, найдут ответы на эти трудные вопросы. И с сожалением посмотрят на то, как жили поэты, когда их исконное и неизменное дело оказалось невостребованным. Кто делал ставку на пресловутую «современность», хотя для ее постижения были более надежные, чем литература, средства. Кто, бросив литературу, вопреки Священному Писанию, пошел в Храм, став воцерковленным до неприличия. Словно не ведая о том, что никакого прямого «духовного подвига», вне поэтического слова для поэта не бывает.
На этом фоне, в этом литературном, да и не только литературном безвременье удивительна творческая судьба поэта Николая Зиновьева. Родился он в 1960 году на Кубани, в станице Кореновской Краснодарского края. Ныне – город Кореновск. Там и живет. Учился в профтехучилище и в университете. Первая книжка стихотворений «Я иду по земле» вышла в 1988 году в Краснодарском книжном издательстве. Сегодня он автор многих книг и лауреат многочисленных литературных премий. Вроде бы все, как и у многих его современников, собратьев по перу. Вся его творческая жизнь пришлась на продолжающееся время подавления литературы в обществе. Войти в общественное сознание новому имени, новому таланту, продолжающему русскую литературную традицию стало практически невозможно. Для этого были перекрыты все пути и прежде всего информационные. Нет, «литературная жизнь» продолжалась. Проходили шумные презентации и помпезные выставки, вручались бесконечные премии, не имеющие абсолютно никакого общественного значения. И чем более все это было крикливей, тем – дальше от подлинной литературы…
Вместе с тем издательское дело в стране все более и более подчиняется «рынку». Но там, где все определяет прибыль, не существует поэзия. Закрываются книжные магазины, перепрофилируются библиотеки. Это черное дело под демагогию об «инновациях» продолжается уже столь долго, что повредило некие важные струны человеческого существа: в массовом порядке люди освобождаются от такого уникального достижения культуры, как личные библиотеки. Причем, освобождаются не только от «рыночной» пошлости и непотребства, но и от русской классики…
Но с поэзией Николая Зиновьева произошло, казалось бы, невероятное – она все более и более проникала в общество, причем, в самые разные его слои. И это при том, что сам он по характеру и складу души не отличается общественной активностью. И все-таки произошло то, что можно назвать феноменом Николая Зиновьева. И это – при его принципиальной установке на литературную традицию, на приверженность русской литературной классике, «классической лире». В самое нелитературное время его стихи нашли и находят отклик в широких слоях читателей, в том числе, и вовсе далеких от литературы. Так произошло, видимо, потому, что он напоминает в своих стихах о чем-то для нашей человеческой и общественной жизни очень важном, традиционном, что всегда удерживалось в обществе, но оказалось утраченным. В его юбилейном, по сути, только начавшемся году, у него уже вышли книги в краснодарских и ростовских издательствах.
Его стихи отличаются удивительным свойством – они злободневны и вместе с тем далеко не декларативны. Но главное состоит в том, что поэтический мир Николая Зиновьева отличается удивительной цельностью. Это – редкое явление в наше время утраты смыслов и нарушение иерархии ценностей. Такую цельность ему придает глубокая вера. Так может писать лишь истинно православный человек. Видимо, это в его стихах и привлекает внимание читателей, измученных смысловой какафонией и мировоззренческим плюрализмом.
Но вместе с тем, менее всего хочется сказать: вот истинно православный поэт. Не хочется потому, что в наше время возвращение к своей исконной вере было понято слишком уж упрощенно. После долгого атеистического периода иначе, видимо, и не могло быть. Но факт остается фактом. Догматизм и начетничество оказались преобладающими. Ведь «духовная поэзия» остается все-таки тематической. Она усваивает догмат, оставаясь в большей мере приверженной догмату, а не своей образной природе. А большинство литераторов посчитали, что в нашей литературе наступила «тема православия», как и всякая другая тема – производственная, сельская, военная… Совсем иначе обстоит все в мире Николая Зиновьева, который постигает не только социальную, но прежде всего духовную сущность человека и нашей жизни. А потому в его стихах есть то, что так разнится с общепринятым и казалось спасительным:
Ужасная эпоха!
За храмом строим храм.
Твердим, что верим в Бога,
Но Он не верит нам.
Каким-то неведомым чутьем он распознал, что наше нынешнее возвращение к вере не может быть таким простым, как это многим представлялось. Как не может быть возрождения Церкви при упадке творческой, производственной и в целом народной жизни:
Вот сменила эпоха эпоху.
Что печальнее в этом всего?
Раньше тайно мы верили в Бога,
Нынче тайно не верим в Него.
Это вовсе не значит, что поэт не знает радости обретения веры. Он просто не знает трагедии ее утраты. А потому пишет так, словно исполняет некое послушание, поручение свыше. И исполняет его последовательно и достойно, ибо «Такое мнение бытует. Поэт лишь пишет. Бог диктует». Вера в его мире не является лишь «темой», но – человеческой сущностью. Это сказалось в полной мере уже в ранних его стихах, и как бы без всякого ученичества:
Меня учили: «Люди – братья,
И ты им верь всегда, везде».
Я вскинул руки для объятья
И оказался на кресте.
Но с этих пор об этом чуде
Стараюсь все-таки забыть.
Ведь как ни злы, ни лживы люди,
Мне больше некого любить.
В этом стихотворении уже была задана та духовная высота, от которой мы начали отвыкать. Между тем – это извечное стремление истинно верующего человека – распознать и пойти тем крестным путем, который ему предназначен. Неизменное стремление, постигаемое русской поэзией. И всякое сомнение при этом является не следствием слабости поэта, а проявлением крепости его духа:
Все чаще я осознаю,
Что не могу спасти стихами
Ни душу бедную свою,
Ни жизнь, кишащую грехами.
Стихи Николая Зиновьева по глубине и необычности мысли порой жесткие до беспощадности. Но мы впали бы в опрометчивость, если бы посчитали, что это и есть та обличительность мира, людей, во имя их «исправления», свойственная нашей литературе в ее революционно-демократическом направлении. Нет, конечно. И прежде всего потому, что все в его стихах освещено идеалом веры.
Ликуют Каины и Хамы,
И все длиннее бедствий ряд.
Друзья мои, идите в храмы,
Пока они еще стоят.
Пока в них славят Иисуса,
А не сгустившуюся мглу.
Пока усердно чья-то Муза
Все еще молится в углу.
В поэтическом мире Николая Зиновьева часто проглядывает суд над собой, а не над миром, преодоление своего несовершенства:
На смену тьме приходит утро,
И солнце красное встает.
Понять, что мир устроен мудро
Ума пока не достает…
С творчеством Николая Зиновьева я знаком давно. Доводилось составлять его первую московскую книжку стихотворений «Дни, дарованные свыше» (М., «Ладога – 100», 2003 г.). И теперь, годы спустя, могу отметить некоторую его эволюцию. Состоит она в том, что в его стихах последнего времени появилась «музыка». Они стали более гармоничными и менее преднамеренно угловатыми, при сохранении глубины и необычности мысли:
Я вспоминаю те года,
Когда заря не так алела,
Не так в реке текла вода,
А сердце вовсе не болело.
Душа сияла чистотой,
И васильки синели в поле.
Я б не ушел из жизни той,
Не будь на то Господня воля…
Или вот – «В гостях у мамы». Сельское подворье, окутанное воспоминаниями детства:
Стоит рассохшаяся кадка
И видит в снах себя с водой.
Здесь от царившего порядка
Остался отблеск золотой.
Свое дарование, своё творчество он видит как Божие поручение:
Пока я не пошел ко дну,
Одетый в смертную сорочку,
Господь, даруй мне хоть одну,
Во мгле мерцающую строчку.
И Господь воздает ему по вере его. И не одной строчкой, мерцающей именно «во мгле»… «Во мгле» нашего безверия… Николай Зиновьев покорил читателей не упованием на «новую литературу», не установкой на ее «современность», помня о том, что «несовременного искусства не бывает» (А.Блок). Если, конечно, это искусство. Но – установкой на «классическую лиру», вполне осознавая, как это «несовременно», наконец, как это не выгодно в обществе, в котором рукотворно, наряду с «рыночной», создается индустрия «новой литературы».
Николай Зиновьев – человек редкого миропонимания для нашего невнятного времени, сочетающий поэтическое дарование и христианскую веру. Это удалось в нынешней литературе совсем далеко не всем писателям. И когда оказались поколебленными те основы, на которых мир стоял извечно, многие ринулись искать «новые», «другие» основы, на которых мир и общество должны устоять и обрести свое естественное состояние. Но никакой одной идеи, отмычки для этого не существует. Кроме как остаться человеку в пределах своей духовной природы, а поэту в пределах своего дарования, «По торжищам влача тяжелый крест поэта…» (Я. Полонский).
По всем приметам такого поэта, как Николай Зиновьев, сейчас быть не должно. Откуда ему было взяться (вроде бы) после атеистического века, завершившегося разрушением русской литературной традиции? Всё это свидетельствует о том, что мы по обыденной логике, все-таки, ждем поэта не оттуда, откуда он приходит… Но теперь мы уже можем сказать, что поэт Николай Зиновьев против новой и очередной напасти, выпавшей на нашу долю, устоял. Об этом свидетельствуют его «во мгле мерцающие строчки».
Петр ТКАЧЕНКО
10 апреля Н.Зиновьеву исполняется 60 лет. «Литературная газета» поздравляет Николая Александровича с юбилеем, желает ему вдохновения, новых стихов и крепкого здоровья.