Когда будущий литератор Борис Ширяев отбывал срок в первом советском концлагере на Соловках, другой «сиделец», 84-летний профессор-серб Кривош Неманич, занимавшийся магией и хиромантией, предсказал, что тот умрёт в Италии. Ширяев не поверил. Однако в итоге выжил в тюремном бараке и свою книгу о советской каторге «Неугасимая лампада» он закончил именно в Италии, на Капри. В ней он не только описал все ужасы зарождавшейся тогда в СССР организованной системы рабского истребительного труда, но и привёл многочисленные примеры необыкновенной высоты духа, героизма и самопожертвования безвестных мучеников Соловков.
«Здесь власть соловецкая…»
Ширяев вместе с другими узниками прибыл на Соловки на пароходе «Глеб Бокий», названный так по имени известного тогда чекиста. Новую партию осуждённых встречал сам начальник лагеря свирепый «товарищ Ногтев». Он выстроил прибывших на берегу и заявил: «Вот, надо вам знать, что власть у нас здесь не советская, а соловецкая! Обо всех законах надо теперь позабыть. У нас свой закон…» Как действует этот закон, товарищ Ногтев тут же и показал. Один за другим заключённые проходили мимо будки, в которой он сидел с карабином, хладнокровно убив нескольких человек.
«Он делал это, – вспоминает Ширяев, – не в силу личной жестокости, он скорее был добродушен во хмелю. Но этими выстрелами он сразу стремился нагнать страх на новоприбывших, внедрить в них сознание полной бесправности, безвыходности, пресечь в корне возможности попытки протеста».
Фрейлина трёх императриц
Однажды на Соловки доставили старую баронессу «с известной всей Россией фамилией», служившую при дворе фрейлиной «трёх императриц». Её специально поместили в барак, в котором жили проститутки, уголовницы, бывшие содержательницы притонов, торговки кокаином. Там баронесса была встречена не «в штыки», а даже ещё более жестоко и враждебно.
«Стимулом к травле было её прошлое. Женщины не умеют подавлять в себе, взнуздывать это чувство и всецело поддаются ему. Слабая хилая старуха была ненавистна не сама по себе в её настоящем, а как носительница той иллюзии, которая чаровала и влекла к себе мечты её ненавистниц.
Прошлое, элегантное, утончённое, ярко проступало в каждом движении старой фрейлины, в каждом звуке её голоса. Она оставалась аристократкой в лучшем, истинном значении этого слова, и в Соловецком женбараке, в смраде матерной ругани, в хаосе потасовок, она была тою же, какой её видели во дворце. Она не чуждалась, не ограничивала себя от окружающих, не проявляя и тени того высокомерия, которым грешит ложный аристократизм».
Тотчас по прибытии баронесса была, конечно, назначена «на кирпичики» – тяжелейшую работу по тасканию кирпичей, которую редко кто выдерживал более двух-трёх месяцев. «Баронесса! Фрейлина! Это тебе не за царицей хвост таскать!» – ликовали уголовницы. Они не спускали с неё глаз и жадно ждали вопля, жалобы, слёз бессилия, но этого им не пришлось увидеть. Самообладание, внутренняя дисциплина, выношенная в течение всей жизни, спасли баронессу от унижения. Не показывая своей усталости, она доработала до конца, а вечером, как всегда, долго молилась, стоя на коленях перед маленьким образком». То же повторялось и в последующие дни. Баронесса спокойно и мерно носила сырые кирпичи, вернувшись в барак, тщательно чистила своё платье, молча съедала миску тресковой баланды, молилась и ложилась спать на свой аккуратно прибранный топчан. Со всеми разговаривала совершенно одинаковым тоном. Она делала и говорила «что надо» так, как делала это всю жизнь.
Таинство пробуждения Человека
Нарастающее духовное влияние баронессы чувствовалось в бараке всё сильней. Проститутки и воровки начали относиться к ней с явным уважением. В её присутствии стали сдерживаться, переставали материться. «Это великое таинство пробуждения Человека совершалось без насилия и громких слов», – отмечает Ширяев. Когда пришла пора выбирать кандидата на «блатную» должность – уборщицы барака, то уголовницы единогласно выбрали баронессу. Это было большой «милостью» к ней. Работа считалась лёгкой, за место уборщицы жестоко боролись. Во время страшной эпидемии сыпняка срочно понадобились санитарки в барак к умирающим. Туда, на верную смерть, посылали на добровольной основе, но никто из заключённых сам идти не хотел.
– Так никто не хочет помочь умирающим? – спросила начальница санчасти.
– Я хочу, – тихо ответила баронесса. И тут же за ней записалось ещё несколько женщин.
Работа в сыпнотифозном бараке была страшной. Больные лежали вповалку на полу, и сёстры руками выгребали из-под них пропитанные нечистотами стружки. Но баронесса работала днём и ночью, так же мерно и спокойно, как носила кирпичи и мыла пол женбарака. Но час пробил, и на руках и шее баронессы появилась зловещая сыпь.
– Баронесса, идите и ложитесь в особой палате… Разве вы сами не видите? – сказала начальница.
– К чему? – спокойно ответила та. – Вы же знаете, что в мои годы от тифа не выздоравливают. Господь призывает меня к себе, но два-три дня я ещё могу служить ему…
Душу за други своя
Убежать с Соловков было невозможно. У чекистов имелись быстроходные катера и даже самолёт. Однако несколько морских офицеров всё же решились на побег. Душой заговора был князь Шаховской, более известный на Соловках под фамилией Круглов. Им помог случай. Талантливый морской инженер Стрижевский сконструировал для морских прогулок начальника лагеря глиссер – моторный катер с воздушным винтом (кстати, первый в мире!), развивавший скорость вдвое большую, чем катера обычного типа, которые были у чекистов береговой охраны.
Но оставался самолёт. Он хранился в ангаре, который охранялся и днём и ночью. Уход за самолётом вёл некто Силин. Он и взял на себя главную роль в осуществлении побега, пообещав вывести самолёт из строя. «Это не был риск, – пишет Ширяев, – это было осознанное обречение себя на гибель. Сам он бежать не мог, потому что находился под постоянным наблюдением. На сохранение жизни у него не было ни единого шанса. Он шёл на неотвратимую смерть. Но он пошёл».
Отважные беглецы вышли в море ночью. Часового при катере оглушили и связали. Их отсутствие было обнаружено только на утренней поверке. Беглецы могли уйти за ночь на 250–300 километров. «Самолёт!» Мотор его был разобран для генеральной чистки. Некоторые части оказались негодными. Силин был расстрелян, но никого не назвал на допросах. Он «положил живот свой за други своя» и совершил этот подвиг, следуя славной традиции Русского императорского флота.
Неугасимая лампада
«Однажды, – пишет Ширяев в заключение своей книги, – глухой безлунной ночью я возвращался пешком из отдалённой командировки». Дорога шла лесом, и он сбился с тропинки. Вдруг в темноте мелькнул отблеск какого-то луча. Подойдя вплотную, автор понял, что свет идёт из крохотного оконца землянки. Заглянув в него, он увидел стоящего на коленях возле раскрытого гроба отшельника. Горела лампадка, и бледные отблески её света падали на тёмный лик древней иконы… До рассвета поражённый заключённый стоял у окна, не в силах войти. «Я думал, – пишет он, – нет… верил, знал, что, пока светит бледное пламя Неугасимой, жив и дух Руси – многогрешной, заблудшейся, смрадной, кровавой… кровью омытой, крещённой ею, покаянной, прощённой и грядущей к воскресению…»
Ширяев не получил религиозного воспитания, но на Соловках он открыл для себя христианскую веру, а в Италии перешёл в католичество, чтобы не быть выданным советским властям. Сборник «Религиозные мотивы в русской поэзии» стал последней книгой писателя, выпущенной после его смерти. Умер он в апреле 1959 года в Сан-Ремо, где до сих пор сохраняется его могила.
Владимир Малышев
Борис Ширяев родился в Москве в 1889 году в семье родовитого помещика. Окончил историкофилологический факультет Московского университета. Затем учился в Германии. Вернувшись в Россию, окончил Императорскую военную академию. Когда началась война, ушёл на фронт, дослужился до звания штабскапитана. После революции пытался пробраться в Добровольческую армию, но был задержан и приговорён к смертной казни. За несколько часов до расстрела бежал.
В 1922 году он снова арестован и опять приговорён к смертной казни, которую потом заменили на 10 лет заключения в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). В 1929м был отправлен в трёхлетнюю ссылку в Среднюю Азию, где Борису Николаевичу пришлось потрудиться на журналистском поприще. В начале войны Ширяев преподавал историю русской литературы в Ставропольском педагогическом институте. После оккупации Ставрополя гитлеровцами он возглавил редакцию газеты «Ставропольское слово». При подходе к городу советских войск Ширяев ушёл из Ставрополя вместе с немцами. И оказался в Италии, где ему пришлось добывать средства к существованию различными работами, выкраивая время для написания прозы и литературоведческих статей.
Самое известное произведение Ширяева «Неугасимая лампада» было посвящено его пребыванию в лагере на Соловках. Книга открывалась словами: «Посвящаю светлой памяти художника Михаила Васильевича Нестерова, сказавшего мне в день получения приговора: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко».