Георгий Михайлович Лаппо (1923–2020) – выдающийся учёный-экономгеограф, патриарх отечественной геоурбанистики, автор фундаментальных научных трудов в области эволюции и пространственной организации расселения, географии городов и российской урбанизации. Родился 18 апреля 1923 г. в г. Льгове Курской области. В 1940 г. окончил среднюю железнодорожную школу № 32 и поступил в Московский институт химического машиностроения, где не проучился и полутора лет.

Почему? – Потому что грянула война.

О своей мобилизации и боевой службе он рассказал сам в публикуемых здесь фрагментах воспоминаний. Поэтому дополним картину сведениями о том, что было с ним после окончания войны.

В мирное время он ещё несколько лет проработал бортрадистом в аэросъёмочном отряде Московского аэрогеодезического предприятия Главного управления по геодезии и картографии при Совете Министров СССР. По долгу службы облетал западные пол-Союза и восточные пол-Европы. Вдоволь насмотревшись сверху на Землю и вобрав в себя богатейший визуальный и фактический географический материал, он поступает на заочный геофак МГУ, который окончил в 1953 г. После – 3 года очной аспирантуры на факультете (руководитель – Н.Н. Баранский) и 7 лет работы в НИИ градостроительства и районной планировки Академии строительства и архитектуры СССР. Здесь-то он и проявил себя впервые как учёный-градовед («городошник» на жаргоне экономгеографов) и как специалист по городам Центральной России и Подмосковья. Городам Московской области посвящена кандидатская диссертация Лаппо, защищённая в 1962 г. на географическом факультете МГУ (научный руководитель – заведующий кафедрой экономической географии геофака Ю.Г. Саушкин). В 1964 г. Саушкин пригласил Лаппо перейти работать к нему на кафедру. Тот согласился и в течение пяти лет читал и подготовил к изданию популярнейший курс «География городов с основами градостроительства».

Следует подчеркнуть, что именно города как-то особенно возбуждали Георгия Михайловича, действовали на него как музы на романтического поэта. Он умел «читать» города, улавливая их былую (а иногда и грядущую) красоту и «блеск глаз». Города платили ему взаимностью, вдохновляя на лёгкость пера. Его «Рассказы о городах» – пример того, что писать о науке и о городах можно и занимательно, и художественно, ничуть не теряя при этом в содержательности.

В 1969 г. Г.М. Лаппо перешёл в Институт географии АН СССР, где его ждал путь от старшего научного сотрудника до заведующего отделом экономической географии. Здесь в 1975 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «Экономико-географические проблемы развития крупных городских агломераций СССР». Именно изучение агломераций начиная с 1970-х годов стало ключевым направлением научных исследований Георгия Михайловича. В 1980-е годы оно плавно переросло в концепцию опорного каркаса расселения, восходящую к идеям предшественников и учителей Георгия Михайловича – Н.Н. Баранского и особенно И.М. Маергойза. Агломерациям в этой концепции отводилась органичная роль узловых элементов (линейные – магистрали и полимагистрали). Не размазанность по территории, а сознательная концентрация ресурсов на ограниченной совокупности узлов и линий с приданием этим узлам функций не только обслуживания прилегающих территорий, но и функций локомотивов развития и проводников инноваций – вот главная идея каркасного подхода.

Сегодня такая – реалистическая – трактовка урбанизации никого не смущает, но были и другие времена. Приобретённые на войне боевая закалка и иммунитет к трусости пригождались и в мирной жизни – в научных, как кажется на первый взгляд, спорах.

Вспоминается такой эпизод. В 1982 году вышла статья Н.Т. Агафонова, С.Б. Лаврова и Б.С. Хорева «О некоторых ошибочных тенденциях в урбанистике» (1982) – гнусная и по жанру (донос), и по тону (хамство), и по сверхзадачам (зачистка конкурентов и их концепций в видах обретения таким способом концептуальной госмонополии). Лаппо поступил тогда как заправский правозащитник, инициировав гласное общественное обсуждение статьи в стенах Московского филиала Географического общества. В переполненном географами, демографами, социологами и урбанистами зале все эти огульно-обвинительные вскрики и политические ярлыки – «аглоцентризм!», «ультраурбанизм!» (разумеется, буржуазные) – очень быстро сдулись, как плохо завязанный воздушный шарик.

Кстати, основной «грех» аглоцентризма и возглавляемых Лаппо аглоцентристов виделся трём соавторам-обличителям в некритическом восприятии и переносе на отечественную почву зарубежной практики и соответствующих теоретических концепций (своего рода «иностранные интеллектуальные агенты»), что сводилось к преувеличению значимости крупных городских агломераций и их усиленного развития, а также к неоправданной их интерпретации как специфической и высокой формы расселения.

Сейчас, казалось бы, налицо полный расцвет именно аглоцентризма. Само слово «агломерация» слышится из каждого утюга, оно стало модным, сулящим господдержку и прочие барыши, под него и впрямь потекли госденежки, и нет, наверное, в России такого губернатора, что не располагал бы умозрительной оптикой, позволяющей углядеть у себя агломерацию, а то и две. Правда, представление о том, что такое городская агломерация на самом деле, у большинства отсутствует, а читать Лаппо им недосуг. Для них значимы только термин-фантик, лишь слово-обёртка, а не смысловое – геоурбанистическое – наполнение понятия «агломерация» cо всей его структурностью и синэргетикой.

В 1998 г. Г.М. Лаппо было присвоено почётное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации», а в 2015-м он был удостоен высшей награды Русского географического общества – Константиновской медали. За годы научной деятельности Г.М. Лаппо опубликовал около 500 работ, в т.ч. книги «Рассказы о городах» (1970, 1974), «Развитие городских агломераций в СССР» (1978), «География городов» (1997), «Города России: взгляд географа» (2012), вошедшие в золотой фонд российской геоурбанистики.

Девятого октября 2020 г., на 98-м году жизни, Георгий Михайлович Лаппо умер. Это огромная, невосполнимая потеря для российской географии и российской науки. Но осталось богатейшее научное наследие, которое ещё предстоит в полной мере изучить и осмыслить...

В качестве самолётов связи, на которых начинал работать бортрадист Г. Лаппо, использовались одномоторные монопланы Вульти-11

Публикуем фрагменты из военных воспоминаний Г.М. Лаппо «Вспоминая прошлое».

Г.М. Лаппо. Фрагменты воспоминаний

В 1940 г. я был зачислен на первый курс Московского института химического машиностроения и получил место в общежитии Всехсвятского студгородка, находившегося в Головановском переулке близ станции метро «Сокол». Здесь, в общежитии, 22 июня 1941 г. я услышал выступление Молотова, в котором сообщалось о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну…

Медицинской комиссией я был определён в авиацию, но прохождение следующей, более строгой комиссии почему-то затянулось. Кажется, причиной этому были бомбёжки Москвы, которые обрушились на столицу ровно через месяц после начала войны, причём при первом же налёте серьёзно пострадал наш студгородок.

Занятия в институте начались на месяц раньше – 1 августа. Аудиторию 2-го курса заполнили девушки, ребят было всего несколько человек.

Меня вызвали в комитет комсомола. Некая военная организация (впоследствии я узнал, что она входила в структуру ГРУ ГШКА^[1]) набирала для ответственной работы молодых людей. На другой день я прошёл собеседование в Доме пионеров им. Крупской в переулке Стопани (вблизи станции метро «Кировская», теперь – «Чистые пруды»). Со мной беседовал старший лейтенант с красивым монгольским орденом «Полярная звезда». Речь шла о подготовке радистов для работы за линией фронта – в частях, попавших в окружение, партизанских отрядах, разведгруппах. Предварительно надо было пройти соответствующую учёбу. Вследствие специфики опасной работы брали только добровольцев.

Так 5 августа 1941 г. я стал курсантом 40-го отдельного запасного радиобатальона, размещавшегося в Павловских казармах в районе Серпуховской заставы. Учёба оказалась нелёгкой. Надо было в сжатые сроки научиться радиоприёму и радиопередаче, обращаться с радиоаппаратурой (компактная агентурная приёмо-передающая радиостанция «Север», работавшая на батареях и помещавшаяся в сумке, похожей на санитарную). Занятия изнуряли. Выучить морзянку, овладеть умением приёма и передачи, набрать более-менее приличную скорость – всё это давалось с большим трудом. На всё остальное – строевая подготовка, владение оружием, изучение устава – времени почти не оставалось.

С боевыми орденами (1946)

16 октября (знаменательный день в обороне столицы) батальон был поднят по тревоге в 4 часа утра. Перед строем зачитали приказ. Основная часть передислоцировалась в город Горький (ныне Нижний Новгород) для продолжения учёбы. Другая, состоявшая из наиболее подготовленных курсантов, – выпускалась и направлялась в распоряжение Разведывательного управления. Третью группу составили 16 человек с незаконченным высшим образованием, которые дoлжны были продолжить подготовку на РКУКС^[2] при Высшей школе Красной армии. Я был включён в эту группу…

Наша группа влилась в РКУКС (начальником был полковник Глебов), которые вечером 16 октября покинули Москву. Cперва в пешем строю, затем на перекладных с недельной остановкой во Владимире курсы добрались до посёлка Лубяны в Мамадышском районе Татарской АССР и разместились в зданиях лесотехнического техникума, представлявшего обособленный городок на краю посёлка, расположенного на реке Вятке.

Учёба заняла почти 8 месяцев. В июне 1942 г., получив cпециальность радиопеленгаторщика и звание воентехника второго ранга (два «кубика» в петлицах), я был направлен в Москву. После кратковременной (около 10 дней) стажировки на Центральном радиоузле ГРУ (размещался в здании института «Нигризолото» на Ленинских горах) я поступил в распоряжение разведотдела штаба Калининского фронта, располагавшегося в районе г. Кувшиново Калининской (Тверской) области.

Пеленгаторов для меня и моих товарищей не нашлось, и пришлось переквалифицироваться в радистов-связистов. Около 1,5 месяца работал инструктором на курсах радистов при разведотделе, а в начале августа 1942 г. получил назначение на должность начальника радиостанции разведотдела штаба 30-й армии (командарм ген.-лейтенант Лелюшенко). Я прибыл подо Ржев, где только что началось наступление наших войск на Ржевский выступ, находившийся в опасной близости к столице.

Радиостанция была смонтирована в автофургоне, имела экипаж из трёх человек – меня, радистки и шофёра-моториста. В задачу входило поддержание связи с разведгруппами, заброшенными за линию фронта до начала наступления. В то время ещё не была преодолена распространённая в штабах «радиобоязнь». Опасаясь, что немцы, запеленговав работу радиостанций, получат возможность установить местонахождение штаба и подвергнут его бомбардировке, начальство держало нашу радиостанцию от себя подальше, в 5–7 км. Это создавало трудности в нашей работе, снижало её оперативность. Полученную от разведгрупп радиограмму моторист или я сам доставляли в разведотдел штаба пешком. Там она расшифровывалась, составлялся ответ, который затем зашифровывался и вновь пешком доставлялся на радиостанцию…

В декабре 1942 г. меня направили в отдел кадров ГРУ, а 22 декабря зачислили бортрадистом в 3-ю Отдельную авиационную дивизию связи ГВФ^[3], которой командовал полковник С.Н. Шарыкин. Началась моя 10-летняя авиационная служба, которая продолжалась и после войны.

Сразу же после начала войны, когда остро встали вопросы обеспечения надёжной связи высшего военного руководства с воинскими частями и соединениями в условиях неудач на фронтах, на базе ГВФ были созданы авиационные группы особого назначения. Одной из таких групп была Авиационная группа связи. Укомплектованная высококлассными лётчиками, имевшими большой опыт работы в гражданской авиации, группа успешно выполняла ответственные задания и в плохих погодных условиях, и в ночное время. Самолёты поддерживали связь с осаждёнными Одессой, Севастополем и Ленинградом, летали за линию фронта в части, оказавшиеся в окружении, в партизанские отряды, вывозили раненых с фронта, женщин, детей, деятелей науки и культуры из блокадного Ленинграда.

Наша дивизия базировалась на полевом (с грунтовой взлётно-посадочной полосой) аэродроме Верхнее Мячково, который ранее использовался аэроклубами.

Старинное село Верхнее Мячково, расположенное на высоком, левом в данном месте, берегу реки Москвы примерно в 30 километрах от столицы, было с давних пор известно добычей известняка, который и сейчас можно увидеть в фундаментах и каменных оградах старой Москвы. Первый каменный кремль в столице был построен также из мячковского камня. Отсюда и пошло название Москвы белокаменной. Аэродром простирался между селом и сосновым лесом, у кромки которого было удобно устраивать стоянки самолётов.

В лесу же, связанный дорогой с Рязанским шоссе (на которое она выходила у дер. Островцы), существовал детский городок автозавода им. Сталина (впоследствии Лихачёва). Городок состоял из образовавших улицу двухэтажных бревенчатых домов, имелись также столовая, клуб, медсанчасть, баня с санпропускником, спортивные площадки (здесь находилась тренировочная база знаменитого футбольного клуба «Торпедо»), размещались и другие постройки разного назначения. Всё это с начала и почти до конца войны находилось в распоряжении дивизии.

Самолёты связи доставляли фельдпочту, сопровождавшуюся фельдъегерями, офицеров связи, других представителей командного состава, которым требовалось быстро прибыть на фронт. Постоянными пассажирами были военные корреспонденты, и среди них Симонов, Эренбург, Твардовский, Кассиль и др.

Летали мы по всем фронтам, обрисовался своего рода веер маршрутов от Прибалтики и до Закавказья, менявшийся по мере передвижения линии фронта. Я в основном летал по украинским и кавказским направлениям. Часто летали невысоко (60–100 м над землёй). И я до сих пор помню утренний аромат трав при полёте над южнорусской степью, где-нибудь к югу от Воронежа…

Сосредоточие усилий с одновременным использованием большого числа самолётов требовалось при подготовке к крупным военным операциям стратегического значения. Так, в июле 1943 г., во время подготовки к сражениям на Курской дуге, 3-я дивизия перебросила в Старый Оскол сотни тонн грузов – вооружение, боеприпасы, радиостанции, телефонные аппараты, кабель и провода.

Недавно я добыл материалы о моём награждении орденом Красной Звезды (I944) и орденом Отечественной войны II степени (1946). Из них я узнал, что за неполные два года службы налетал 1189 часов и совершил 597 вылeтoв. Охаpaктepизован весьма положительно: «Отличный бортрадист. Обладает отличной оперативностью и чёткостью работы в воздухе. Принимает и передаёт до 100 знаков в минуту. Отлично владеет радионавигационными средствами. Материальную часть радиостанций РСБ и РПК знает отлично».

В ноябре 1944 г. меня назначили начальником оперативной точки дивизии, что означало перерыв в лётной карьере и несколько месяцев работы на земле. Оперативная точка находилась в г. Араде в Румынии, неподалёку от румынско-венгерской границы. Это была территория провинций Банат и Трансильвания, долгое время служившая яблоком раздора между двумя государствами. Большой (более 100 тыс. жителей), красивый в центре и скромный на окраинах город, крупный промышленный центр, Арад лежал на устроенной компанией «Люфтганза» авиатрассе Берлин – Багдад, имел современный аэродром, а также мощные приёмо-передающую радиостанцию и приводную радиостанцию с большим радиусом действия. Используя арадский радиоузел, наша оперативная точка обеспечивала полёты из центра в Румынию, Венгрию, Австрию, Болгарию и Югославию, помогала нашим самолётам успешно преодолевать сложные участки авиатрасс над Балканами.

В Араде я встретил окончание войны. В городе началось ликование, а все кинофильмы начинались кадром, на котором были начертаны слова «Разбой капут!» («Войне – конец!»).

^[1]
Главное разведывательное управление Генерального штаба Красной армии.

^[2]
Разведывательные курсы усовершенствования среднего и старшего комсостава.

^[3]
Гражданский воздушный флот.