Анатолий Андреев, доктор филологических наук, профессор, член СП России
* * *
24 февраля 2022 года началась Специальная военная операция (СВО) – и с этого момента в России многое изменилось. Разумеется, изменения коснулись и литературы и, что не менее важно, отношения общества к литературе.
Так уж получилось, что культурный статус литературы за годы, последовавшие за развалом СССР, кардинально изменился. Если раньше литература была маркером общественного мнения, так или иначе озвучивала запросы общества, и даже формировала их, то к началу 2020-х она бесславно превратилась в сегмент рынка развлечений (не вся, конечно, не вся, но в основной массе своей). Был организован литературный процесс, где «современное» означало «либеральное», а писатели, ориентированные на традиции русской классики, на патриотизм и служение Отечеству, нещадно клеймились ярлыком «несовременное, неактуальное, отжившее, косное, мешающее прогрессу».
Наступило время перемен. В 2023 году была учреждена премия «Слово»; ее учредители – Российский книжный союз, Союз писателей России, проект поддержан Президентским фондом культурных инициатив.
В фокусе внимания оказались совсем другие имена, совсем другая литература. В самой престижной номинации «Мастер. Проза» конкуренция была невероятно острой. В финал жюри отобрало десять произведений известных и авторитетных авторов, среди которых были А.А. Проханов, Ю.М. Поляков, З. Прилепин, Олег Рой, А. Убогий. В какой-то момент стало очевидно, что победит не просто лучший прозаик; победит произведение, которое станет знаковым для литературного процесса России. Запрос, который сформировал премиальный процесс, начинал оказывать давление на саму премию. В итоге первую премию получил роман «Собиратели тишины» Дмитрия Филиппова, участника СВО, сапера, освобождавшего Авдеевку. Вторую премию получил роман «Меченосцы» А. Проханова; третья премия у Ю. Полякова за роман «Совдетство. Книга о светлом прошлом». Еще один фронтовик, воин, писатель, общественный деятель, подполковник Росгвардии З. Прилепин получил спецприз «Книга для семейного чтения» за книгу «Собаки и другие люди».
Как бы то ни было, премия «Слово» 2024 года вошла в историю тем, что из множества достойных произведений жюри выделило то, которое доносит до нас обжигающую правду СВО.
Роман «Собиратели тишины» уловил запрос (и по-своему сформулировал ответ на него), который подспудно формировался задолго до СВО. Развал Российской Империи, гражданская война, Великая Отечественная, распад СССР, разухабистые и остервенелые (читай «лихие») 1990-е, внезапное, шокирующее наших врагов и недоброжелателей, возрождение России – и вот мы уже на грани Третьей мировой. СВО как предтечи мирового масштаба катаклизма было не избежать. 20-е годы XXI века оказалось важным звеном в историческом Времени Выживания России как цивилизации. Как народа. Ощущение нашего времени как времени исторического, судьбоносного: это ощущение тишины как затишья перед решающей схваткой («эхо», «гул» в образах романа) удалось уловить повествованию Филиппова.
В романе «Собиратели тишины» тема Великой Отечественной («Часть первая. Эхо») плавно перетекает в СВО. Так выстроена фабула романа – но так выстроена и фабула доставшейся нам истории. Писатель чутко улавливает русский императив: быть частью истории вовсе не означает принимать все как есть. Социальную активность, совесть как персональное руководство к действию никто не отменял. Если не я – то кто?
Вот откуда в романе угадываемые надрывные набатные нотки. Нормальные, вменяемые, нравственно опрятные, развитые люди, верящие в высшую справедливость (в Бога, чтобы понятнее), испытывают когнитивный диссонанс: они воюют (на секундочку: не могут не воевать, не могут уклониться от вызова) за всех – а многим нет никакого дела до того, что кто-то за них умирает. Значительная часть общества не замечает войны, которую не замечать самоубийственно. Саперы, собиратели тишины, – кричат. Вопиют (между строк, по закону художественности). «Это – как?»
Для воюющих очевидно: СВО должна стать Отечественной СВО. Пока не стала. Вот об этом роман. Очень хорошо, что появилась премия, которая заметила его. В обществе что-то меняется.
***
Чтобы глубже разобраться в знаковом для современной русской литературы произведении «Собиратели тишины», обратимся к повести В.П. Некрасова «В окопах Сталинграда» (1946). Повесть будет интересовать нас даже не в качестве одной из первых книг о войне (хотя это именно так), а как особый тип литературы о войне: как образец правдивого (очевидно правдивого!) отношения к войне, к войне как таковой (без всяких там побочных гуманистических измерений). Всегда востребованная военная тема реализовалась через тяжелую литературную судьбу военной прозы, как ни странно. Правда о войне с самого начала оказалась вещью тонкой и многоликой; с одной стороны, она очевидна, с другой – никак не дается в полном объеме.
Некая непосредственная, не умом, а честным чувством улавливаемая правда, отражена в этом произведении бесспорно. Будни войны, чувство жизни, страх смерти, надежда, боль – все это правда. Более того, у повести Некрасова репутация первой правдивой книги о войне. «Такие книги пишутся по свежим следам и на одном дыхании», - заметил как-то сам автор.
Какие же книги «пишутся по свежим следам и на одном дыхании?»
Во-первых, они часто пишутся не профессионалами, но непосредственными участниками событий, что служит своеобразной гарантией искренности и безыскусности. Концептуальная обработка материала – это уже свидетельство высшего литературного мастерства, и цена такого мастерства – утрата искренности и подделка «безыскусности». Однако «не профессионал» – вовсе не означает, что автор ничего не понимает в литературе. Понимает, но, к счастью для правды, которую он несет, понимает далеко не все. Объективность для писателя непозволительная роскошь, если он к ней не готов.
Конечно, вокруг Филиппова уже начинают клубиться мифы: дескать, он ушел на СВО сложившимся писателем, а вернулся – классиком. Со статусом «классик», мне кажется, спешить не стоит, а вот то, что роман написан по горячим следам, – это верно, и это, будучи не только плюсом, но и минусом, делает произведение тем, чем оно стало: явлением в русской литературе.
Во-вторых, читатель видит только то, что попадает в поле зрения героя (субъектная организация повести – от первого лица, что, кстати, в какой-то мере органично для «не профессионала» и «участника»; по отношению к повести Некрасова выбор субъектной организации профессионально точен: писатель маскируется под «просто участника»). Плюсы и минусы такой подачи материала хорошо известны: с одной стороны, искренность, лиризм и полная свобода, с другой – ограниченность кругозора. Если угодно, в повести Некрасова действительно отражена «окопная правда» (за которую критика поначалу так ругала «безыдейного» автора: из окопа плохо видна идейная сторона жизни, да и рассуждать особо некогда, не до жиру).
Что касается «Собирателей тишины», то здесь мы видим повествование от третьего лица, однако на все, что происходит, мы смотрим исключительно глазами главного героя Кирилла Сергеевича Родионова (писатель демонстративно дал герою свое отчество). Мы не видим больше, чем видит главный герой. Форма «от третьего лица» становится фактически модификацией «от первого лица». Кстати, «Собиратели тишины» тут же стали называть новой «лейтенантской прозой», безжалостно передающей «окопную правду». Во многом это верно. Но что это значит? О какой правде идет речь?
Что видит рядовой участник войны?
Мозаику будней, чистую эмпирику, которые усилиями автора (не стоит слишком доверять тезису о его литературной неискушенности!) складываются в некую закономерность. Сюжета нет, все держится на хронологии, то есть на цепи невыдуманных, калейдоскопически чередующихся событий, отражающих, якобы, правду как таковую, «саму жизнь». Отступление – оборона Сталинграда – наступление. Но это уже не хронология и эмпирика, это больше, чем хронология: это внутренний сюжет книги, отражающий поиск составляющих победы. Не личность оказывается в центре внимания, а личность, находящаяся в гуще народа и без него теряющая свою ценность. Тут как раз не история души интересна, а история народа, отраженная в душе.
Ровно то же самое можно сказать и в адрес «Собирателей тишины». Часть вторая «Гул» состоит из двадцати трех эпизодов, связанных не сюжетом, а исключительно восприятием главного действующего лица Родионова (не случайный позывной – «Вожак»). Цепь эпизодов (иногда почти бытовые зарисовки, иногда технология современной войны, иногда собственно боевые действия, ничем по сути своей не отличающиеся от кровавых штурмов Великой Отечественной) сконцентрирована вокруг затяжного, изматывающего штурма Авдеевки (стоит ли говорить, что Филиппов описывал то, что видел сам). Первую часть «Эхо» (эпизоды Великой Отечественной) объединяет со второй все та же «призма» – мироощущение и мировоззрение Родионова, современного нам человека, сначала чиновника, а затем воина. «Гул» начинается с мирной рыбалки («Особенности русской рыбалки»), а заканчивается «Днем Победы».
Какую правду можно передать указанными способами, где неопытность оборачивается формой литературного мастерства (ничего не выдумано, но «взято из жизни» именно то, что следовало бы выдумать)?
Почти полкниги «Окопов Сталинграда» (вплоть до конца 1 Части) не происходит ничего исключительного, никаких подвигов. Автор словно специально усыпляет бдительность читателя «монотонностью правды», чтобы затем незаметно показать ему правду героического. Это будничное героическое. Для передачи такой героики понадобилась отстраненность изображения, которую в свое время оценили как «ремаркизм». Это действительно подражание, это действительно влияние Ремарка (хотя в первую очередь – Хемингуэя), но это органично соответствует мироощущению автора. Поэтика «скупой мужской слезы» – сдержанный синтаксис, минимум эпитетов, приоритет фактов над оценкой и аналитикой – приспособлена для передачи «скрытой теплоты патриотизма», центрального нерва всей книги. Как бы отсутствие пафоса становится высшим пафосом; о масштабе тщательно скрываемого чувства читатель судит по отдельным его, «случайным», проявлениям. Это, конечно, модификация «поэтики подтекста», поэтики «подводного течения».
Сквозь будничную черновую работу проступает «скрытая теплота патриотизма», скрытая решимость победить или умереть – это уже явно школа Л.Н. Толстого. У «неопытного автора» были неплохие литературные учителя.
К числу учителей Филиппова можно смело добавлять Некрасова (даже если «ученик» не читал предшественника). Я вовсе не хочу сказать, что Филиппов подражал Некрасову, и его проза вторична. Я хочу сказать следующее: если задаться целью изобразить будничное героическое, ту самую правду, которая видна из окопов, если изображать героику без ложного пафоса, но со «скрытой теплотой патриотизма», то невозможно избежать ключевых черт «окопной поэтики», характерной для лейтенантской прозы («ремаркизма»). Филиппов никому не подражал, его ни с кем не спутаешь; но он изображал правду войны, а не правду о войне, и потому он типологически подобен тем, для кого правда войны заслоняет правду о войне.
Разумеется, тотальное господство эмпирики в хорошем произведении просто невозможно, и некие обобщения пунктиром проскакивают в разбираемых нами книгах. Человек-песчинка оказывается в эпицентре войны-стихии, которой не управляет. Он видит стихию из окопа. Однако человек чувствует, ощущает свой вселенский личностный ресурс.
Конечно, это уже не только война, это уже про жизнь и смерть. Однако в общем и целом эти «начала экзистенциального анализа» вполне укладываются в рамки предлагаемой «окопной правды»: ощущение войны не переходит в исследование природы человека.
Сегодня уже очевидно, что «по свежим следам и на одном дыхании» только такое произведение, как «В окопах Сталинграда», и можно было написать. В идеальном случае – именно такое. Литература о Великой Отечественной могла возникнуть только как литература, доносящая правду войны. (Сейчас мы не касаемся того, как оценивал свою окопную правду сам Некрасов через 35 лет после написания своей правдивой книги. Это, как говорится, совсем другая история.)
Мне кажется, если говорить про СВО, то «по свежим следам и на одном дыхании» только такое произведение, как «Собиратели тишины», и можно было написать. В идеальном случае – именно такое.
Роман Филиппова – своевременная и органичная книга, в этом ее привлекательность и достоинство. В ней ощутимы правда чувства и правда жизни, отраженные патриотическим чувством. Правда сквозь призму «скрытой теплоты патриотизма» – вот правда честной книги Д. Филиппова. И это правда войны, правда тех, кто воевал и воюет в окопах.
Таким образом, из ничего, из мозаики будней, из песчинок правды складывается то, что можно назвать психологическим механизмом победы в среднем и низшем звене Красной Армии (в эпоху СВО – Российской Армии), засевшей в окопах. Собственно, в народе. Перед нами своего рода производственный роман, вскрывающий технологию окопной войны. Это производство или способ жизнедеятельности связаны с выработкой некоего «экзистенциального вещества». Не быт (эмпирика), а бытийность войны: таков подлинный фон или подтекст событий. Момент рождения духа победы из хаоса отчаяния интересует автора. Вот почему гимн победе получился с траурными нотками. Победное слово со слезами смешанное. Праздник со слезами на глазах.
Такова правда романа «Собиратели тишины».
В заключительном фрагменте романа «День Победы» есть ключевой эпизод. Родионов получил отпуск, на время вернулся с фронта. Его, героя СВО, попросили выступить на митинге. «Родионов знал, каких слов от него ждут на митинге. Будет руководство администрации, ветераны, школьники. Он знал, что они хотят услышать, но при этом также знал, что не сможет этого сказать. А правда об этой войне никому сейчас не нужна. Не потому, что правда в принципе не нужна, но именно сейчас людям нужна надежда. Им хочется услышать, что мы, как и наши прадеды в 45-м, бьем врага, что мы наступаем, что Победа обязательно будет за нами, вот-вот, немного осталось подождать… В том, что Победа будет за нами, Родионов не сомневался. Его била под дых цена».
Правда войны всегда больнее и пессимистичнее правды о войне. Но если не дорасти до правды о войне, тогда, вольно или невольно, предашь правду войны. Предашь все то, за что честно воевал.
Эту трагедию мы уже проходили. Правда войны нам, конечно, нужна. И правда, конечно, в том, что мы ее толком не знаем, или, хуже того, не хотим знать. Это, конечно, «бьет под дых», не может не бить. Все так.
И все же, все же, все же: наше дело правое, и Победа будет за нами. Цена Победы совмещается с неотвратимостью Победы. Все так.
Но Победа одна на всех, а цена – нет. Цену надо бы делить на всех. Нет?
Вот почему гимн победе получился с траурными нотками. И это правильно. И справедливо. Запрос на Победу как категорию экзистенциальную, насущно нам необходимую, – этот запрос начинает активно формулироваться.
Серьезная всеобъемлющая концепция требует времени и художественно-философского труда: мировой литературный опыт свидетельствует именно об этом. Рано или поздно придет время совмещения правд – войны и о войне. Это вызов времени, как принято говорить сегодня. Не хотите войн – научитесь совмещать правды: это самая большая культурная задача, стоящая перед людьми. У войны как феномена нравственно-религиозного, морально-социального, политико-экономического, психологического, эстетического, философского – множество измерений. Для постижения этого феномена необходима литература особого – личностного – типа. Некрасов еще не знал этого, Филиппов уже знает. Если Филиппов сумеет совместить правду войны и правду о войне – тогда у него появится шанс стать классиком.
***
Правда войны фиксируется фотоаппаратом.
Фотоаппарат – это инструмент, который позволяет донести правду войны во всей ее однозначности и необъективности.
Анна Долгарева, известная поэтесса и военкор (это в нашем случае важно), победила в премии «Слово» в номинации «Молодой автор. Проза» с книгой «Я здесь не женщина, я фотоаппарат».
Точное название книги А. Долгаревой следует воспринимать почти буквально: меня, женщину, интересует только правда войны и ничего, кроме правды войны, моей правды. Ничего другого от меня, женщины и человека, не ждите. Фотоаппарат видит и отражает лишь то, что попадает в его объектив здесь и сейчас – в формате репортажа, в рамке документалистики. Правда о войне – причинно-следственный ряд – фотоаппарат не интересует по определению. Если расширить метафору Долгаревой, можно сказать: чтобы показать правду о войне, нужен сериал, складывающийся из многообразия фотоаппаратных ракурсов и точек зрения. Надо быть не фотоаппаратом, а женщиной, мужчиной, человеком, поэтом, гражданином, философом, гуманистом. Правда о войне – это спектр правд, каждая из которых по-своему ценна и уникальна.
Перед нами фронтовые заметки, «фронтовые дневники», как указано в подзаголовке к книге. Написанные от первого лица, обратим внимание (герои очерков, если автор считает нужным дать им слово, рассказывают свои истории сами). Это не роман, несмотря на то, что в аннотации размашисто подчеркнуто, что «высокий градус и эмоциональный накал позволяют разглядеть в этом (в книге – А.А.) – ни много ни мало – документальный роман в интерлюдиях».
Правда книги складывается из маленьких частных правд-историй, и правда книги, фотографически точно отражающая правду войны, не равна сумме частных правд. Это качественно иная правда, которая касается уже всех и каждого, воевавшего, воюющего или живущего мирной жизнью.
«Думать вредно человеку, который смотрит из окопа», - рассуждает герой очерка «Тарпан». Для солдата, возможно, в этом есть доля правды войны. Но когда пишешь об окопной правде, думать приходится. Сами по себе заметки не становятся мозаикой, они так и останутся сырьем, хаосом, если их не объединит концепция.
Мне кажется, неверно называть талантливую книгу очерков Анны Долгаревой тяжелой, беспросветной, или, наоборот, дарящей надежду, светлой, или выяснять, чего там больше, светлого или не очень. Дело не в этом. Книга ценна тем, что она помогает понять, почему мы победим и какова при этом цена Победы. Высшая концептуальная точка отсчета в книге: в каждом эпизоде, в каждой заметке увидеть то, что выковывает психологию победителя. И это правда со слезами на глазах. Правда про «предел прочности».
Роман Филиппова побуждает читателя думать в этом же направлении.
«Я здесь не женщина, я фотоаппарат» вместе с «Собирателями тишины» уже больше, чем каждая книга в отдельности: они в совокупности образуют тенденцию (количество переходит в качество) – спешат донести до нас правду войны.
Ибо: если не они, то кто же?
***
Бессюжетные хроники очень часто страдают одним литературным недостатком: рыхлостью формы. Правда войны и рыхлость формы (имитация всамделишности, непридуманности, стихийности) тесно связаны. Один недостаток (содержательный) влечет за собой другой (формальный). Но при всем при том экзистенциальный градус войны, ее безысходную трагичность и боль, как ни странно, точнее всего передают именно такие «непричесанные» хроники. Минус на минус дает плюс: в литературной математике это правило тоже работает.
Эта особенность так или иначе свойственна всем разбираемым нами произведениям. Однако наиболее отчетливо, возможно, указанная особенность проявилась в тексте Сергея Бережного «Война становится привычкой…». Эта рукопись попала в «длинный список» премии «Слово», что уже свидетельствует о ее качестве – самобытности и незаурядности.
Если кому-то показалось, что, говоря о правде войны, я имею в виду непреднамеренную ложь, поверхностное и потому в корне неверное отражение событий, то это не так. Без правды войны любая правда о войне будет критически неполной, не объективной. Правда войны заставляет искать правду о войне.
Правда по горячим следам, правда горячих точек – это не ложь, а не остывшая, пульсирующая болью правда. Правда войны находится на линии боевого соприкосновения (ЛБС), где лицом к лицу сходятся не только противники, но и жизнь со смертью. Отсюда такие стилевые характеристики, как, с одной стороны, предельная сдержанность, а с другой – предельный эмоциональный накал (оборотная сторона сдержанности). Об этом мы уже говорили.
Короче говоря, недостаточная объективность и отсутствие многомерности не позволяет правде войны стать правдой о войне, но не превращает правду войны в ложь: такова моя позиция.
«Война становится привычкой…», наряду с уже упомянутыми нами произведениями, честно пытается понять, «куда несет нас рок событий». «Лицом к лицу лица не увидать», если продолжать цитировать Есенина, «большое видится на расстоянье»; но ракурс «лицом к лицу» дает нам крупный план (правду войны), который теряется при отдалении от лица. Со временем, которое превращается в «расстоянье», лицо разглядишь (когда придет время правды о войне) – а крупный план будет утерян.
Вот почему хроники, калейдоскоп событий, те самые будни войны, от которых так устают на войне, переставая их замечать, дают нам, современникам, шанс увидеть наше время крупным планом. Особенно если план этот показан талантливо, как бы безыскусно. Быть безыскусным – тоже своего рода искусство.
Фотографическая точность. Литературное мастерство проявляется в том, что его как бы нет. За единичным угадывается типичное. Больше всего впечатляет непридуманность изображенного.
Перед нами правда войны как таковая. В максимально «чистом» виде.
В таком ключе подан весь материал книги. Этот опаляющий душу и терзающий ум материал можно цитировать долго и большими кусками. Но лучше просто взять и прочитать эту удивительную книгу – от начала и до конца. Концовка именно та и в той нужной тональности, которая органично завершает книгу «Война становится привычкой…».
«Россия – самогенерирующая, способная возрождаться из пепла, и эта её способность исторически уже не раз доказана. Мы всё равно непобедимые и непокоряемые.
Мы же русские! Мы же сильные! С нами Бог!»
А почему Бог – с нами?
Русский патриотизм в высших его проявлениях, очищенный от малейших примесей тщеславия, честолюбия и самолюбования, является компонентом нашего культурного кода. Это экзистенциальное чувство. Феномен. «Скрытая теплота патриотизма». Говорим русские – подразумеваем жертвенный патриотизм, в основе которого вера в высокое предназначение человека. Наличие именно этого чувства у русских делает нас непобедимыми. Когда огонек этого чувства загорается в глазах, наши враги ломаются. Они будто бы получают сообщение, непонятно, как и откуда: русским доверено сражаться за истину.
С нами Бог я буквально понимаю следующим образом: мы так умеем, а никто больше так не умеет. Нам – дано.
Следовательно: если не мы – то кто же?
Фронтовые будни – это своего рода руда: надо тщательно и бережно просеять ее, чтобы обнаружить крупицы патриотизма. Именно этим и занимались авторы книг, в которых представлена правда войны. Читатель имеет дело с уже отобранной и выложенной мозаикой фронтовых будней, где образцы русского патриотизма мерцают вечным светом доблести, отваги и чести.
Нашим авторам – большое спасибо.
А нашим воинам хочется поклониться за то, что вселяют в нас уверенность в нашей правде и Победе.
Низкий поклон.