В город Карабаново, что во Владимирской области, я ехал по письму супругов Ключниковых – Валентины и Андрея. Суть в том, что магазин, который они полтора десятка лет считали своим, оказался муниципальным, а Валентина – не предпринимателем, а всего лишь директором, то есть наёмным работником с окладом в три тысячи рублей в месяц, которых она и в глаза не видела.
Но в помощи Ключниковы уже не нуждались. К моему приезду с торговлей они покончили навсегда. И то, чем они занимались теперь, показалось мне значительно интереснее, важнее того, чем были вынуждены заниматься прежде.
Но начинали они всё-таки с торговли.
Торговая стезя
– Валя, что хочешь делай, я не пойду – стыдно!
Это был не бунт, нет. Андрей никогда не шёл против жены. Он послушно торговал семенами, носками, трикотажем в райцентровском городке Александрове. Правда, при виде знакомых отбегал в сторону или прятался за деревьями, делая вид, что никакого отношения к этой коробке с семенами или раскладушке с разложенным на ней товаром не имеет. Но когда было решено перенести торговую точку из райцентра в Карабаново, ближе к дому, заволновался:
– Не пойду, меня же здесь все знают!
Валентина, вздохнув, собиралась и шла сама. Её тоже знали. И ей тоже было не по себе. Но судьба, казалось, не оставила им другого выбора.
Андрей в Карабанове родился и вырос. Валентина училась. Здесь они поженились. Отсюда уехали в Казахстан, где строилось новое текстильное предприятие и где жила Валина мама. Там легче было получить жильё. Уехали, чтобы через 12 лет всё бросить – квартиру, работу, друзей, и вернуться обратно в Карабаново, где не было ни жилья, ни работы. Карабановский хлопчатобумажный комбинат выкидывал людей на улицу, никого назад не принимая, и вскоре сжался до нескольких цехов, а потом и вовсе лопнул, как мыльный пузырь, будто и не было никогда знаменитого на весь мир барановского ситца.
И настало время, когда в кошельке у Ключниковых осталось 54 рубля. На всю семью – двоих детей и старенькую Валину маму. На эти деньги и были куплены на оптовом рынке семена. Так начинался их поход в бизнес, растянувшийся на 21 год. Пакетики уложены в коробку из-под обуви. Коробка поставлена на табуретку. Табуретка вынесена на площадь возле центрального магазина. С неё и началась торговая одиссея Ключниковых, никогда ранее торговлей не занимавшихся, боявшихся её, как чёрт ладана, ненавидящих её, но тем не менее которая отняла у них более двадцати лет жизни. Семена, носки, трикотаж из Белоруссии, продукты, промтовары, одежда. Коробка из-под обуви, раскладушка, магазин, наконец. Судьба тащила их по торговой стезе, как своих пленников на верёвке.
Это не наша сфера, признавались они друг другу. Все говорят о законе, чести и совести, а на деле здесь нет ни чести, ни совести. Идёт какая-то иная жизнь, где ты должен, улыбаясь, отнимать у других. А им по характеру легче было отдавать. Они и отдавали. Казахским друзьям, кредитуя их малый бизнес. Старикам-ветеранам, делая для них скидки. Инвалидам, детям, бюджетникам, которым не выплачивали зарплату, художникам – разным творческим людям не только города Карабанова, но и Питера, Москвы. Торговля не обогатила их. Было время, когда, чтобы купить дочке билет на самолёт (та училась в одном из сибирских городов), Ключниковы ехали торговать бумажными цветами в Москву. Это имея собственный, как им казалось, магазин.
Их обманывали компаньоны, чиновники, пугали кредиторы, поставщики и бандиты. Они бились об эти «булыжники», полагая, что так и придётся (долго ли? выдержим ли?) трястись по ним до конца своих дней. Не предполагая даже, что эта неровная, скользкая, ухабистая дорога выведет их вдруг на магистраль, на которой были уже иные правила, иные принципы, а главное, иные горизонты.
Искусство флористики
Андрей всегда писал стихи.
Валентина всегда занималась рукоделием.
– Я чувствовала, что такого ритма, который задавала торговля, долго не выдержу, – признавалась Валя. – Нужен был какой-то выход. Я его нашла в творчестве. Стала покупать книги по рукоделию. Всё равно какому: по бумаге, ткани, макраме. И эти книги – а я долгое время испытывала угрызения совести перед семьёй, потому что за каждую книгу надо было платить, – так вот, эти книги расширили моё видение, мой кругозор.
Вскоре она уже владела художественной резьбой и искусством бумагокручения – квиллингом, которому её обучил мастер из Таиланда. Макраме освоила ещё в Казахстане, а уже в Москве при Институте графики в 2004 году закончила курсы по флористике – созданию букетов, композиций, панно, коллажей из различных природных материалов, там же освоила вязание по интерьеру. Хотели у себя в магазине открыть отдел портьер, но так и не открыли. Зато год назад предложила Валентина свои услуги Дому творчества, где и стала передавать детям всё то, что умела сама. Они с учениками создавали композиции, а Андрей обрамлял их поэтическими фразами.
Сегодня вокруг них объединились разные творческие силы города: поэты, художники, краеведы, учителя, бывшие рабочие Карабановского хлопчатобумажного комбината. Объединились с одной целью – создать в городе музей, сохранить хотя бы малость от того богатого наследия, которое уже частью разворовано или потеряно, но всё ещё встречается в частных коллекциях, в брошенных подвалах и цехах, даже – в бывшей котельной бывшего комбината.
А началось это с пасхального яйца, которое Валентина задумала сделать на конкурс, ежегодно проводимый в канун Пасхи в Сергиевом Посаде. А может быть, раньше – с выставки картин в Александровской слободе.
Картины были вышиты шёлком и ошеломляли зрителя тем, что казались живыми. А ещё тем, что вышиты были женщинами-инвалидами. Валентина взяла тогда визитку, оставленную на выставке одной из мастериц. Да и забыла о ней года на два. Вспомнила, когда захотела заказать детям по картине как свадебный подарок. Приехала по указанному в визитке адресу. И поведали ей печальную историю.
Их было 15 человек – инвалидов, которых учил вышивать шёлком 90-летний японец. Большинство по окончании учёбы пошли работать «себе на карман». Лишь четверо остались верны творчеству. Работали артелью. И когда у одной из четверых женщин случилось несчастье, остальные отдали ей все свои сбережения. Но именно в это самое время из Японии прислали настоящие шёлковые нитки. Посылка была оставлена на таможне. Её следовало выкупить. А денег не было. И каждый день пеня делала нитки дороже.
Узнав об этом, Валентина примчалась домой, сгребла весь свой, как они с Андреем говорили, неприкосновенный запас – 60 тысяч рублей, которые заработали, торгуя в Москве в пасхальные дни бумажными цветами, и отдала мастерам. Позже они рассчитались с нею картинами. С тех пор она и стала приобретать картины. В первую очередь – местных художников.
– Кто-то покупает себе шубу или сапоги, я буду ходить в тапочках, но куплю картину, – говорит она. – Сейчас, чтобы все мои коллекции выставить, потребуется огромный зал. Мы хотели приспособить под него магазин, но у нас его отобрали. Говорю городским властям: «Найдите помещение под музей, я отдам всё, что у меня есть». Музей нужен!.. Да ведь это была бы визитная карточка города…
Кроме картин у неё сейчас есть ещё и коллекция ситцев.
Старинная ткань
Поначалу она и не думала их коллекционировать. Просто скупала ткань. Для декоративных фартуков. Фартуки были из ситца. Знакомая заболела раком. И Ключниковы надумали шить эти фартуки для неё, чтобы она продавала их в Сергиевом Посаде и тем зарабатывала на лекарство. Позже её взяли в магазин и даже открыли под неё отдел с одной лишь целью, чтобы она была на людях, не оставалась один на один с болезнью.
Так вот Валя покупала ситец. С рук. У бывших текстильщиц. В тех кусках, которые ей продавали, была старинная ткань.
– Прихожу в магазин и начинаю эту ткань перекладывать, сортировать. Идут мимо люди и – раз! – как заколдованные останавливаются. Собирается толпа. Меня не видят. И вдруг начинают вспоминать, как работали. И я понимаю, что это для них такое сокровище, которое у них вырвали с сердцем. Отобрали. Отняли. Их к ситцу тянет как магнитом. Вот, думаю, уйдут эти люди, и вместе с ними уйдёт навсегда всё…
Может, тогда и возникла первая мысль о музее?
Однажды она проснулась. Это случилось после поездки в Переславль-Залесский.
– Иду я на работу и вдруг остановилась. Чего, спрашивается? Птицы поют. Так они всегда поют. Но я до этого их не слышала. Навстречу идёт женщина. Смотрит на меня и не видит. Я её тоже до сих пор не видела. А сейчас увидела. И увидела, что в глазах у неё ничего нет. Думаю, а как же она идёт, если ничего не видит? И тут поняла. Мы тем темпом, которым живём, зомбированы. Я проснулась. Вернее, меня разбудили. И разбудили для чего-то… Потом стала замечать это в детях, с которыми занималась в Доме творчества. Я до них достучаться не могу. Объясняю, а у них в глазах нет ничего. Стена, завеса. Они слепые. И когда я вижу, что они открываются, пускают к себе, что я их разбудила – вот в этом моя победа. Но я потеряла сон.
Потом Валентина услышала про конкурс пасхальных яиц в Троице-Сергиевой лавре. Сделала какую-то композицию, и ещё с одним педагогом и ребятами поехали. Были потрясены: одновременно выставлялись две тысячи яиц. И захотелось к следующей выставке сделать что-то необычное. Например, методом квиллинга перенести на заготовку яйца рисунок с барановской ткани.
Через это яйцо Ключниковы и влились «в ситцевый поток», в историю города и комбината, в краеведение. Нашли одного из немногих оставшихся в Карабанове художников по тканям – Николая Михайловича Забиронина. Чтобы его расположить, Валентина организовала выставку тканей и платков, на которых был его рисунок. Объяснила, чего хочет. Попросила: «Наложите мне только кальку на заготовку для яйца, а я выложу её полосками бумаги». – «Это невозможно». – «Вы только нарисуйте». Он унёс заготовку, а принёс… расписанное яйцо. Это был знаменитый на весь мир барановский «Смородиновый лист». Говорит:
– Валентина Михайловна, это теперь ваше. Вы не представляете, как трудно было его расписать.
– Нет, Николай Михайлович, это ваше.
Они подружились. Забиронин рассказывал о тканях, художниках, истории комбината. Вдохновлённый Ключниковой, пишет книгу «По следам моей памяти». Сейчас Валентина и Андрей готовят её к изданию.
А Валентина идёт дальше. Через кабинет главы города – в закрытый и забытый всеми музей комбината. Коробку с уникальными образцами чудом обнаружили в… кочегарке. Кочегар сказал: «Забирайте, иначе пропадёт».
– Господи, – думала Валентина, глядя на ситцы, – это культурное, мировое наследие свалено в кучи, засыпано штукатуркой. Оно не должно уйти.
Всё было перебрано, упаковано и перенесено в подвалы Дома культуры. Выпустили книгу о платках. Провели презентацию о комбинате, назвав её «Надежда на возрождение». Организовали выставки костюмов, платков, образцов ткани, которую вырабатывали на комбинате. Провели субботник и убрали от мусора центр города. Художники, поэты, учителя, рабочие объединились с одной целью – создать в городе музей. Власти ссылались на то, что для музея нет ни места, ни денег. Хотя места более чем достаточно. Взять хотя бы Дом культуры. Там свой выставочный зал, который приспособили под… столовую, где проводятся свадьбы и поминки.
Проснись, власть!
Культура в Карабанове пахнет не картинами и тканями, а жареным луком, пригорелым маслом и котлетами. И в подвал, где хранятся коробки с уникальными образцами тканей, директор ДК нас не пустила. Призналась, что ей не велела этого делать чиновница по фамилии Поликарпова из городской администрации. Директор взяла под козырёк, и журналистское удостоверение оказалось бессильно против телефонного права.
– А может, там уже ничего нет? – предположил ветеран комбината Забиронин. – Я не удивлюсь, если они сейчас всё выкинут и по акту спишут. Это же обуза, ответственность.
– Может быть и такое, – задумалась Валентина. – Но зачем вы так сказали. Теперь посеяли во мне сомнения и страх.
– А мне кажется, нас просто хотят отодвинуть, – считает Андрей. – Мы уже всё сделали, а теперь можно забрать и представить как дело рук самих чиновников.
– О, это знакомо, – соглашается Николай Михайлович.
– Мы подняли целый исторический пласт, – говорит Валентина Ключникова. – Не говорю уже, сколько средств потрачено. Дело даже не в деньгах. Для всех нас открылись новые горизонты. В конце концов это был мой урок творчества.
Говорю: почему бы не избрать совет по управлению этим ситцевым наследием? Не поставить работу чиновников под общественный контроль?
– Какое там! – охлаждает мой пыл Забиронин. – Все апатичные. Каждый занимается своим делом. Многих ещё придётся будить…
Пока же то, что удалось найти в цехах, подсобках, кочегарках комбината, лежит мёртвым грузом в коробках (лежит ли?) в подвалах Дома культуры. То, что было куплено, пошито, нарисовано, тоже лежит в коробках Дома творчества, куда Валентина окончательно переходит на преподавательскую работу.
Их с Андреем ситцевый путь тоже оказался неровен. Но он ещё только начинается.
КАРАБАНОВО Владимирской области