Материалы по теме «Поэзия»

Проза – более ответственное дело, чем поэзия, – считает Михаил Годенко

Старейший писатель России вспоминает о до сих пор близкой Великой Отечественной войне и размышляет о писательском ремесле.

– Михаил Матвеевич, кем вы больше себя ощущаете – поэтом или прозаиком?

– Конечно, прозаиком. Хотя мои отношения с литературой всегда складывались очень интересным образом. Первой я начал писать всё-таки прозу. Потом, классе где-то в пятом, у меня пошли стихи. Но по-настоящему я начал их писать в то время, когда началась война с фашистами в Испании. В войну как раз такие вещи лучше всего и пишутся. Уже во флоте я стал местным «классиком». Писал в разные флотские газеты, в том числе и такие, как «Огневой щит». Потом, уже после службы во флоте, поступил в Литературный институт на семинар поэзии. А впоследствии всё-таки пришёл к выводу, что проза – это более сильное и ответственное, чем поэзия, дело. По молодости мы, конечно, все занимаемся поэзией. А затем переходим к прозе, которая требует капитального знания жизни. Судьба моя это только подтвердила.

– За литературным процессом следите?

– Конечно, слежу. Я постоянно читаю два издания – журнал «Наш современник» и газету «Советская Россия».

– Какую книгу вы считаете главным произведением своей жизни?

– Конечно же, роман «Минное поле». Кстати говоря, я его написал всего за 53 дня.

– Как восприняли его выход ваши коллеги?

– Прекрасно восприняли. Он получил очень высокую оценку. Сначала я eго отнёс в журнал «Октябрь», главным редактором которого был Всеволод Кочетов. Но он там несколько лет пролежал неопубликованным. В итоге его напечатал журнал «Москва». Я никогда не забуду главного редактора этого журнала, который по прочтении романа мне сказал: «Мне хочется вас обнять и расцеловать». Но мне не дали за этот роман Государственной премии СССР, хотя многие крупные произведения при меньшем весе такие премии получали.

– Ваш творческий метод?

– Соцреализм. Впрочем, сам я никаких методов не признаю. Я считаю, что нужно в этом вопросе придерживаться одного правила: пиши правду, не лукавь. Или, как у нас говорят на Украине, «пиши – як було».

– Кого из писателей считаете своими учителями?

– Ну, самый близкий мне по духу был Михаил Шолохов. Между прочим, мне приходилось бывать у него в станице в составе бригады наших писателей. Если же говорить о людях моего поколения, то это мой лучший друг Миша Алексеев, мой сокурсник Володя Бушин, недавно умерший Миша Лобанов.

– Ваши политические взгляды не изменились?

– Ну как сказать? Я – коммунист и им остаюсь до сих пор. А всю ту антисоветскую музыку, которую слышно в последнее время, не принимаю. Ведь я вступил в партию ещё в 1941 году. Война началась в июне, а уже осенью я вошёл в ряды ВКП(б).

– Раз уж мы затронули тему войны, расскажите о ваших испытаниях в этот период.

– Дело в том, что ещё до того, как попасть на Великую Отечественную войну, я немного поучаствовал в Финской кампании. Меня призвали во флот в 1939 году. Службу я начинал в Кронштадте. Сперва находился во флотском экипаже в Ленинграде. Но когда меня определяли на службу, то задали вопрос: «Кем ты хочешь быть?» Я сказал: «Минёром». Все удивлялись, что я, парень с десятиклассным образованием, выбрал себе такую простую специальность. И получилось так, что, когда мы ещё не воевали с Германией, финны били по нашим фортам огромными 24-дюймовыми снарядами. А я, между прочим, во время этой кампании очень хотел попасть в батальон лыжников. В то время туда как раз шёл набор. Занимался этим вопросом знаменитый Гранин, флотский капитан, но не корабельной, а береговой службы. Я писал рапорта, просил своё командование, чтобы меня именно туда направили. Молодёжь рвалась куда-то, хотя совершенно не представляла того, на что идёт. Ведь в школе я был лыжником. Но командир мне сказал: «Ну куда ты рвёшься? Ты же южный человек, хохол. Зимы ты не видел. Снег-то бывал хоть у вас? Я беру настоящих профессионалов лыжников, а с тобой будет возня». Так я остался на корабле. Но мне и на своём катерном тральщике «Снег» хватало работы. Я же был специалистом по минам. Едва эта небольшая война закончилась, как началась Отечественная. Немцы напали на Россию.

– На своём корабле вы так до конца войны и служили?

– Нет. Получилось, что я какое-то время служил в Эстонии, в городе Таллине. В августе 1941 года мы участвовали в знаменитом Таллинском переходе наших кораблей в Кронштадт. Во время перехода наш корабль «Снег» подорвался на морской мине и стал тонуть. Из всей нашей команды выжили только я и боцман. Как оказалось, наш «Снег» был торпедирован финской подводной лодкой. Он развалился. Мы прыгнули за борт. Ходившая по морю шлюпка нас подобрала. Потом на какой-то самоходной барже нас отправили в Кронштадт. Там я в течение двух месяцев лечился в Военно-медицинской академии (во время тех самых ночных ужасов получил ранение в голову), а потом снова служил на разных кораблях специалистом по большим германским минам – БГ-4.

– В вашей биографии указано, что во время войны вы не только служили на корабле, но и воевали в морской пехоте.

– Я там был совсем недолго, а попал туда буквально сразу после своего излечения в Медицинской академии. Хотя такие вещи запоминаются на всю жизнь. Нами, не поверите, командовал сам маршал Ворошилов. Прямо на наших глазах его ранило в ногу. В правую или левую, я уже не помню. Он подъехал на своей «эмке» в самое пекло. Тут начались бомбёжки и обстрелы. И я запомнил, что перед этим для того, чтобы мы хоть как-то отогнали немцев, выступил с такими словами: «Матросики, дети мои, давайте отгоним врага на столько-то там, не дадим ему возможности занять Ленинград». Как только его ранило, наши матросы озверели. И вместо того чтобы занять одну линию окопов, о чём он нас просил, мы заняли три очереди окопов.

– Вам наверняка приходилось участвовать в атаках. Какие ощущения испытывали?

– Конечно, я участвовал в атаках. В то время так уж было заведено, что когда их проводили, старались для этого дела набрать как можно больше народу. Что же касается испытываемых мною ощущений, то я не могу их каким-то особенным образом охарактеризовать. Может быть, другие переживали на фронте подобные моменты как-то иначе, а у меня тогда дело доходило до потери сознания. Ведь представьте, ты бежишь на штык одного, другого, третьего противника. Бывает, выстрелил в четвёртого солдата или сбил прикладом его в таком горячечном состоянии... Поэтому, когда кто-то говорит, что на фронте он ничего не боялся, я в это никогда не поверю. Как писала моя подружка Юлия Друнина «Я только раз бывала в рукопашной». Но сам я, честно говоря, во время этих кровавых заварух (штыковых боёв) терял сознание. Одним словом, испытывал что-то нечеловеческое.

– А как поступили в Литературный институт?

– Рекомендацию для поступления в институт мне дал Павел Антокольский. Мы с ним впервые встречались ещё в войну в Ленинграде. У него, кстати говоря, сын погиб на фронте. Позже, когда я стал студентом Литинститута, в этот институт пришёл и он. «У меня будешь?» – спросил он меня. Я ответил: «Конечно!» И в самом начале занимался в его семинаре. А потом, когда я понял, чему конкретно у нас учат, решил, что это не моя дорога, и ушёл на семинар к знаменитому литературоведу Леониду Тимофееву.

– Кто из известных писателей с вами учился, с кем приятельствовали?

– Сейчас от всего нашего курса осталось только три человека: я, Юра Бондарев и Володя Бушин. У меня, между прочим, были очень дружеские отношения с Юрой Бондаревым. Володя Бушин вообще – мой сосед по дому отдыха «Писатель», только живёт чуть поодаль от меня, на горке. Совсем недавно умер мой друг Семён Шуртаков. Я бы сказал, это был мой лучший друг. Тоже, кстати говоря, моряк. Только я служил на Балтике, а он – на Дальнем Востоке. Хотелось бы отметить, что отца моего друга Юры Бондарева – Василия Бондарева – в годы нашей совместной учёбы органы МГБ арестовывали. Мне удалось вытащить его из тюрьмы...

– Как у вас это получилось?

– Так как я тогда был парторгом курса, то поговорил с первым секретарём райкома, сказал, что всё это наговоры. А там, видите, какая получилась вещь?! Один из его соседей-подлецов решил ему отомстить и написал на него провокационное письмо, которое отправил по месту службы. А с Бондаревым, вообще-то говоря, мы были друзьями: встречались на праздниках, да и жена моя была подругой с его женой. Человек он был, конечно, хороший. И когда с его отцом случилась беда, он мне обо всём рассказал. Я пришёл и сообщил о своём отношении к произошедшему инциденту в райком. Через какое-то время меня вызывали на Лубянку, в управление НКВД. «Что вы об этом знаете?» – спросил меня следователь НКВД. Я и сказал ему, что это – честный труженик, человек советский, нормальный. Во всяком случае, я дал ему знать, что это наш товарищ. После этого прошло сколько-то времени, как Бондарев мне доложил о том, что его отца отпустили и полностью оправдали. С тех пор, когда мы дома у Юры встречались, так его отец обязательно за меня поднимал рюмку и говорил слово в честь меня. Он, конечно, был намного старше нас. Но я про него могу сказать только одно: человек он был настоящий.

– Вы занимали немало ответственных должностей в среде писателей. К какому лагерю вы себя относили?

– Про это я могу сказать только одно: я всегда стоял за один лагерь – наш, русский. К этому мы, русские писатели, всегда и стремились. Вот у Юры Бондарева был во время нашей совместной учёбы в Литинституте лучший друг – Григорий Бакланов. Так раньше он ни к каким либералам не относился. Тогда он, конечно, никаким и Баклановым-то не был. Лично я его помню как Гришку Фридмана. Так вот, когда мы, бывает, соберёмся, этот Гришка обязательно прибегал к такому обращению: «Славяне!» Потом он к этим словам добавлял, как правило, что-нибудь матерное. Я ему как-то сказал: «Гриша, ну ты и мореман!» Это уже потом он примкнул к другому лагерю, а в 1993 году подписал знаменитое «Письмо 42-х». А раньше у нас был один лагерь.

– Что думаете о происходящих сегодня событиях на Украине?

– Вы понимаете, сам я – родом с Украины. Сперва это была Днепропетровская область. Но потом Запорожье выделилось в отдельную область. Поэтому я везде пишу, что я – запорожский казак. Конечно, я очень плохо отношусь ко всему тому, что сейчас там происходит. Честно говоря, я разогнал бы их всех. Для этого, между прочим, и большой силы-то не надо. Достаточно экипажа одного такого корабля, на котором я служил во время войны. Я бы не стал говорить, что это наши враги и тому подобное. Всё, что происходит сейчас на Украине, это – сплошной примитив.

Беседу вёл Илья Вершинин

Михаил Матвеевич Годенко родился в 1919 году в селе Новоспасовка Запорожской области. Участник Финской и Великой Отечественной войн. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького в 1951 году. Автор десяти книг стихов и поэм, полутора десятков книг прозы, романов «Минное поле», «Зазимок», «Потаённое судно», «Каменная баба», «Вечный огонь» и других. Лауреат премий «Прохоровское поле», «Имперская культура», литературных премий имени А. Фадеева, Н. Островского, В. Пикуля и К. Симонова. Занимал должности заместителя главного редактора журнала «Москва», секретаря Союза писателей СССР. Член Высшего творческого Совета Союза писателей России.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [7516] => Array ( [ID] => 7516 [UF_TAG] => Библиосфера [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => bibliosfera [UF_CNT] => 2404 ) [973] => Array ( [ID] => 973 [UF_TAG] => Интервью [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => intervyu [UF_CNT] => 583 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [13847] => Array ( [ID] => 13847 [UF_TAG] => Михаил Годенко [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => mikhail-godenko [UF_CNT] => 4 ) ) [SUPERTAGS] => 3 [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Пиши правду и не лукавь...

31.01.2018 349

Отца из бронзы отольют

24.01.2018 218

Родился в Ленинграде в 1989 году. Окончил СПбГУКИ, работает экскурсоводом. Лауреат различных поэтических конкурсов и фестивалей. Лауреат и обладатель Гран-при Всероссийского музыкально-поэтического фестиваля мелодекламации им. В.В. Верушкина «Стихотворные струны города Питера», победитель Всероссийского литературного фестиваля «Русские рифмы 2016», победитель фестиваля нонконформистской поэзии «Красная обезьяна». Публиковался в «Литературной газете», журнале «Москва», альманахе «Русское эхо» (Самара) и др., в сборниках «Звучащие строфы Петербурга», «Русские рифмы».

Поля Куликова

Её тут знает каждая корова,
Хотя в Москву, как многие, могла
Уехать наша Поля Куликова,
Иконку взяв из красного угла.
Страстями и безделием влекома,
Сшалавилась, Господь её спаси,
Девчонка наша, Поля Куликова!
Мигрируя в Россию из Руси,
Сама себя всё топит, топит, топит
В трясине непролазной и густой,
А водочка – не более чем допинг:
Дешёвый, эффективный и простой.
О, сколько же в глазах девичьих боли,
Усталости, хронической тоски!
Свои, чужие – все лежат на Поле,
И все мы ей, по-своему, близки.
Когда в затишье жить совсем хреново,
А вражьи морды смотрят из газет,
Выходит в поле Поля Куликова.
И ждёт, когда вернётся Пересвет...

***
На платформе станции Сенная
За ограничительной чертой
Топчется крестьянка молодая.
Был бы я крестьянкой молодой,
Я бы тоже сбросился на рельсы:
До того обида велика!
Понедельник бродит погорельцем,
Ветром нагоняет облака,
Гематомы, ссадины, ушибы,
Красные полоски от кнута...
Эх, крестьянка, мы с тобой ушли бы,
Убежали... только вот куда?
А пока что ты стоишь безмолвно
На краю, но в крайность не вросла.
Как на булку мажут сыр Viola,
Машинист, зажмуривший глаза,
Вмиг тебя размажет, разфигачит,
Заскрежещут тут же тормоза...
А хотела платье от Versace
И пыталась верить в чудеса...

***
На диету садился мужик
и от злости качался на стуле,
и практически мунковский крик
зарождался в обрюзгшей фигуре.
Он пытался не помнить фастфуд
и забыть про холодное пиво,
но когда свежесорванный фрукт
принесла ему женщина, ива
за окном зарыдала навзрыд,
и фруктовая плоть захрустела.
То ли идиш, а то ли иврит
обладатель невкусного тела
услыхал и почуял нутром,
что ошибка страшна и нелепа.
И теперь каждый день у метро
телефоны палёные Aррlе
продаём мы: угрюмый толстяк
и помятая жизнью блудница.
Люди добрые, ради Христа,
ну не надо над нами глумиться!

***
На стройке чучело сжигали
В последний масленичный день.
Дымились сочные хинкали,
Тонули в огненной воде,
Обнявшись, русские, таджики.
Зима хрустела, падал снег.
В крови, как будто бы в аджике,
Лежал избитый человек.
Он был на Невском, на Арбате,
Но вот у лесополосы
Лежит типичный гастарбайтер,
В стране невиданной красы
Ему теперь не выйти в люди –
Украли нелюди смартфон.
И чучело башкою крутит,
В огне, как будто это он.
Горит тряпьё и льётся водка,
Блины закончились давно.
И вот идёт прораб Кропоткин,
В руке с бутылкой «Дагвино».
Бедняге он нальёт грамм двести
И даст, конечно, закурить,
Поставит на запястье крестик,
Затем чтоб что-то не забыть.
А утром медленно, вразвалку,
С самим собой пойдя вразрез,
Таджик потащит крест на свалку,
Тот самый, обгоревший крест.

Площадь Искусств

Походка уверенна, взгляд их неистов:
На площадь Искусств, как стемнеет, придут
Десятки и сотни парней мускулистых,
Десятки и сотни спортсменов плечистых,
Десятки и сотни ребят-пушкинистов,
Ритмично читая стихи на ходу!
Спустя четверть часа на велосипедах
На площадь Искусств, но с другой стороны
Приедут десятки и сотни атлетов,
Подкатят десятки и сотни кадетов,
Десятки и сотни всех лермонтоведов
Со всей необъятной и страшной страны!
Стихи зазвучат про Руслана с Людмилой,
Про няню, про парус, про Бородино...
Мгновенье – и всех заведёт заводила,
И в драку нырнет за громилой громила!
А чтобы сильнее сознанье затмило,
И те и другие глотают вино.
Трава покраснела, кусты и деревья,
На площади слышатся крики и стон...

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [3352] => Array ( [ID] => 3352 [UF_TAG] => Русские рифмы [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => russkie-rifmy [UF_CNT] => 6 ) [17224] => Array ( [ID] => 17224 [UF_TAG] => Евгений Дьяконов [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => evgeniy-dyakonov [UF_CNT] => 1 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 3 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

В стране невиданной красы

17.01.2018 234

Игорь Никольский

Родился и вырос в городе Гатчина под Санкт-Петербургом. Стихи пишет уже более 10 лет, регулярно выступая с ними на различных поэтических площадках Северной столицы. Основные темы творчества – философская, городская и любовная лирика. Публиковался в различных литературных изданиях, в том числе в журнале «Аврора» и «Литературной газете». Пообразованию – физик. Работает техническим переводчиком с английского. Опубликовал сборник стихотворений «Каждый из нас».

Электричка

Пишу стихи в вагоне, ритм кляня.
Бесцветны строчки о прекрасной даме.
Опять любовь покинула меня,
Опять я вдохновляюсь поездами.

Я снова со своей любовью – врозь.
Не пожелаю вам такой привычки.
Смотрю на жизнь безудержную сквозь
Заляпанные окна электрички.

В конце вагона мятый баянист
Молчанье граждан подчиняет звуку.
Мой мозг спокоен, взгляд стерильно чист,
Но дрожь кусает пишущую руку.

Я вырван болью из привычных схем,
Я брошен в штиль. Над замком флаг не реет.
Мне холодно. От холода я нем.
И лишь скамейка спину тихо греет

Сквозь старое любимое пальто.
А баянист играет, пальцы ловки…
И я вдруг понимаю, что никто
Меня не ждёт на главной остановке.

После дембеля

После дембеля ищешь себя везде.
По давно не паханой борозде
Тебя носит город, как жёлтый лист.
Ты беспечен, счастлив и неказист.

Собираешь образ свой по частям,
Достаёшь из памяти тёмных ям:
Вот за этой книжкой я ночь сидел,
Эту песню тысячу раз пропел,

Вот за этой дверью живёт Она,
И Её улыбки полутона
Обещают: сны превратятся в явь,
Лишь поверить в это Её заставь...

Обновляешь жизни простой музей:
Пыль смахнуть с портретов своих друзей,
Черновые записи прошлых лет
Разложить в две папки: «сойдёт» и «нет».

Столько дел не сделано: дать концерт,
Разорвать от бывшей жены конверт,
Пересечь проспект, поклониться льву,
И пустую бутылку швырнуть в Неву...

И простая мысль беспокоит мозг:
«На гражданской жизни – излишний лоск.
Да любого взять бы, макнуть туда –
Где неволя, дружба, белиберда...»

И обнять готов ты, до скрипа жил,
Мир, что этот год без тебя прожил.
По калейдоскопу на мостовой
Ты приходишь утром к себе домой

И, устав от счастья, ложишься спать
(Твою койку снова зовут «кровать»).
Тебе снится армия – то да сё
–И бормочешь тихо во сне: «Я – всё...»

Василеостровское

Здесь дождь поливает неделями напролёт,
И берег реки по привычке слегка фонит.
Отбросив условную внешность, любой поймёт:
Ты очень похож на приневский больной гранит.

Здесь шквал в паруса превращает пальто, плащи
И правит осенней листвы сумасшедший бал.
Шатаясь под ветром, узнай и затрепещи:
На душу твою налетает такой же шквал.

Здесь остров во время потопа уходит в муть,
Подлодкой идёт на знакомый до боли шум.
Застыла вода в переулках... Замкнулся путь:
Похожий потоп захлестнул твой ослабший ум.

Кричат полоумные чайки – сей град нечист,
Про демонов ночи октябрьской мы знаем ли?
Слетает листва... Ты точь-в-точь пожелтевший лист,
Рекой отделён от постылой большой земли.

Ты слышишь течение вечности на простор.
Ты чувствуешь запахи: выпивка, смерть и торф.
А вечность вливается в море из Нев, Сестёр
И шепчет, смеясь, что ты тоже отчасти мёртв.

Метро

Вечер, метро, в тоннеле светло, как днём.
Стук не сдержать, он рвётся из сердца прочь.
Не попадая в нормы дверной проём,
Снова я бьюсь об стену, горох точь-в-точь.
Значит, пришла пора покидать насест…
Чёртова память, яростней пламеней!
Из всевозможных псевдоспокойных мест
Я выбираю землю и прячусь в ней.
Я выбираю призрачное метро –
Нет настоящих линий, фальшив билет.
Можно всю жизнь лететь сквозь его нутро –
Станций конечных тоже, по счастью, нет.
Я выбираю ветер, что бьёт в лицо
Через окно из светлых, пустых глубин.
Есть, говорят, в столице его кольцо,
Тот, кто наденет – тот навсегда один.
Город над нами бьётся в силках – час пик!
Новые мысли тонут в дрянном спирту.
У горожан на лицах всё тот же тик –
Вредно бензин да пепел держать во рту.
А по тоннелю поезд летит стремглав
Новым маршрутом – он ни хорош, ни плох.
Жизнь продолжает список стандартных глав –
Пёрышком писчим тихо помашет Бог,
Поезд сорвётся в сумрак, к иным мирам,
Стукнув меня о поручень головой…
Старый вагон – как мрачный, забытый храм,
Мчащийся вдаль под призрачною Невой.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [3352] => Array ( [ID] => 3352 [UF_TAG] => Русские рифмы [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => russkie-rifmy [UF_CNT] => 6 ) [8553] => Array ( [ID] => 8553 [UF_TAG] => Игорь Никольский [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => igor-nikolskiy [UF_CNT] => 2 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 3 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Опять я вдохновляюсь поездами

17.01.2018 325

Сергей Попов

Родился в 1953 году. Окончил МИФИ. Кандидат технических наук. Автор трёх поэтических книг: «Кресты» (2000), «Говорящие названья» (2006), «Стрекозий взгляд» (2010). Публиковался в журналах «Октябрь», «Москва», «Кольцо А», «Наш современник», в альманахе «День поэзии» и др. Стихи включены в антологию «На границе тысячелетий. Страницы русской лирики» (под ред. Владимира Смирнова) и «Антологию русского лиризма. XX век» (под ред. Александра Васина-Макарова).
Живёт в Москве.
Белобрысая татарка

Люблю глаза немного узкие…

В. Хлебников

Белобрысая татарка,
В час, когда погибла Русь,
Стало весело и жарко,
Стало радостно, клянусь!

Стала конница Мамая
Русских девок разбирать,
То и дело их бросая
На вселенскую кровать.

Где рождалися народы,
Где родились ты и я,
По велению природы
Проступила Азия.

Я люблю в себе монгола,
Я в тебе его люблю –
Скандинавского помола
Злак, стремящийся к нулю.

Этих глаз немного узких
Взгляды брата и сестры –
Наступленье храмов русских
На монгольские костры!

Ермак

Когда Иван Четвёртый Грозный
Стал ханом Золотой Орды,
Почуял Запад знак серьёзный,
Неотвратимый знак беды.
Разрушен Новгород жестоко,
Так ни один монгол не жёг,
Казани с ходу выбив око,
Всё больше любит царь Восток.

Уже могучая Литва,
Со страхом справившись едва,
Ему послов с дарами шлёт,
Уже Ермак готов в поход
Куда-то в сторону Пекина,
И кровь Бату и Темучина
Покоя русским не даёт,
И русский крест в тайге встаёт
На радость старицам раскола,
И войско на Сибирь ведёт
Мужик с названьем ледокола.

Спас

Тевтонцам преградить дорогу
Пришла из Азии Орда,
Великорусскую породу
Создав, дай Боже, навсегда.

Ни Александров, ни Иванов
Таких никто не ожидал –
От мягких беличьих колчанов
Железный рыцарь задрожал.

Нет, не Константинополь грабить,
Святыни Турции отдав,
И не словацких баб похабить
Пришёл германский волкодав.

В тот день он шёл своих родимых –
Аскольда, Пушку, Муравья,
Исчезнувших в заокских ды´мах,
Проведать кончиком копья.

Глаза весёлые монгола
Его встречают на Неве
И после лёгкого укола
Наотмашь бьют по голове.

Он и коней таких не видел,
В них столько злобы и огня,
Он их хозяина обидел –
Монгол и конь почти родня.

Браток, мы все теперь татары...
Но пострашней раскосых глаз
Над морем конницы Тартара
Встаёт Нерукотворный Спас!

Иоанниты

Скажи, а Пруссия – Россия?
Литва – Россия или нет?
К эстонцам, Польше, Византии
У нас уже претензий нет.

Скажи, а есть иоанниты?
Сначала рыжие, как я,
А в девять рыцаря-бандита
Отец посадит на коня.

Они ведь золота не носят,
Стальные перстни и кресты
Удары страшные наносят
С неимоверной высоты.

А Александр ещё был молод…
Как победил их на Неве?
Шлем немца, надвое расколот,
Валялся в ледяной траве.

Потомок короля Артура
Лежал у православных ног,
И арбалетную «бандуру»
Из-за спины достать не мог.

А после принял он присягу
На верность Родине моей,
Мальтийский крест содрал со стяга
И бросил в гущу тополей.

И в белорусские болота
Пошёл с татарами вперёд,
За ним вставала дружно рота,
А под Берлином – только взвод.

А внук его позавчера
В Чечню поехал умирать,
В Лубянском храме до утра
Молилась рыцарская рать.

Но страх мелькнёт в моём зрачке,
Сначала будет невдомёк,
Когда в нью-йоркском кабаке
Мне сицилийский паренёк,
Сдавая карты, на руке
Стальной покажет перстенёк.

***
Мы научимся читать газеты в барах,
Подбирать под галстуки носки,
Но вот от проблем, больных и старых,
Не уйдём в объятиях тоски.

Хочется любить американцев,
Это их стремление вперёд...
И обидно мне, что за засранцев
Держит их весь мой родной народ.

У меня друзья есть на чужбине,
Смотрят Си-эн-эн и Эй-би си,
С гадким чувством западной гордыни,
Смотря, смотрят, Господи спаси.

Вспомним, братцы, Сакко и Ванцетти,
Вспомним развесёлый Первомай,
Где американолюди, словно дети,
Делят пролетарский каравай.

Вспомним Джимми Хендрикса, приятель,
Как он пел, гитару целовал...
Этого бы добрый настоятель
Покрестил и перевоспитал.

Хочется любить американцев,
Это их стремление вперёд...
И обидно мне, что за засранцев
Держит их весь мой родной народ.

Восток

Сливая музыку и слово
В испепеляющий расплав,
Восток из олова такого
Штампует цезарей держав.
И над землёй взлетает бита,
Идут угрюмые войска,
Рождается Бхагаватгита
Из крови, снега и песка.
Арджуны лошадиный глаз,
Его недрёманное око,
Поднявшись из-за гор Востока,
Тридцатый век глядит на нас.
А тут весёлый человейник,
Как будто бы живёт без жертв.
Растим компьютерный репейник,
Земле порвав центральный нерв.
И ты, забыв, что ты солдат,
И впав в бессовестное детство,
Всё крутишь голову назад,
Как трус, пытаясь оглядеться.
А перед нами Гиндукуш,
Стихи Руми, стихи Бабура…
Такая знойная культура,
Такой великолепный куш!

Китай

А круг замкнулся на Китае,
А там такая тишина,
По каждой улочке Шанхая
Идёт Великая стена.
На каждом рисовом болоте
Стоят куски огромных стен,
Вы долго здесь не проживёте,
Всю душу не отдав взамен.
И не признавший их порядки,
Великий не узнав закон,
С китайцами играет в прятки
Очередной наполеон.
И если воля Чингисхана
Могла держать Китай в плену,
Не может новая сутана
Накрыть коварную страну.
Монгол споткнулся о китайца,
Китаец спас Святую Русь.
Но с ним попробуй побратайся,
Китайцев нет. Я их боюсь.
И на окраинах Тибета
Сел обессилевший монгол,
Конца пути-дороги нету,
Хоть полстраны сажай на кол.
Лишь гималайский горный сахар…
Китайца победить нельзя.
Не знают жалости и страха
Его покорные глаза.

Замкнулся круг

17.01.2018 332

Эммануил Манукян

Окончил филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Литературно-критические материалы публиковались в «Литературной газете», журналах «Вопросы литературы», «Дружба народов», «Литературная Армения». Около 30 лет проработал в центральном аппарате Мосгорисполкома (прообраз современной мэрии г. Москвы). Кандидат социологических наук. Ответственный секретарь «Отечественного журнала социальной работы». Автор поэтического сборника «В лабиринтах памяти» (Абакан: Хакасское книжное издательство, 2017. – 102 с.).

На даче у друга

В мансарде свет горит подолгу,
Почти до первых петухов.
Здесь для души – а не по долгу –
Творится магия стихов,
Здесь в Лету канувшие годы
Вдруг воскресают наяву,
Почти забытые невзгоды
Ложатся в стройную канву.
Как кадры старой киноплёнки,
Мелькает лиц калейдоскоп –
Приятелей, коллег, сестрёнки,
Событий бешеный галоп.
Всплыло лицо того, кто предал,
Зелёный свет дав клевете.
Что было дальше, он не ведал:
Ведь времена были не те.
Закрыл глаза – нет, мне не снится,
Я слышу нежный голос той,
Которая уже лет тридцать
Как вечный обрела покой.
Зачем хранит всё это память –
Пустых деталей ржавый хлам,
То, что нельзя уже исправить
И отмолить, явившись в храм?
Мне кажется, всё очень просто:
Исчезнет память – и тогда
Душа покроется коростой
Из антарктического льда.
Наверно, жизни нашей повесть
Пустяшной станет до конца,
Если не будит память совесть,
Чтоб не теряли мы лица.

* * *
Время душевные раны не лечит,
Оно покрывает их плёнкою тонкой.
Да, ты не до конца изувечен,
Но к этому – лишь одна остановка.
Ты пребываешь в явной прострации:
Вроде спишь, ешь, идёшь на работу,
Но отсутствуют вариации
С включением чувств даже на йоту.
Тем и ужасна близких утрата,
Что нет для неё срока давности:
Разве можно поставить заплату
На пустоту в её необъятности?

Память

Ты и богатство – и проклятие,
Души расцвет – и крик истошный.
Умы учёные нашли занятие:
Тебя стереть – и ты без прошлого.
Но если ты не помнишь прошлого
(Быть может, наказало Небо),
Запахов времени суматошного,
То значит, на Земле ты не был.
Не помнить лиц родных и близких,
Страстей красивые фальшивки,
Печальных взглядов материнских,
Когда ты каешься в ошибках.
Шальных не помнить поцелуев
Девчонки, жизнь твою сломавшей,
Друзей, обиженных вдруг, всуе,
Кто ты тогда? Ты лист опавший.
Не дай, судьба, исчезнуть этому,
Пусть время было явно строгое.
Я счастлив, видимо, поэтому,
Что вспомнить в силах очень многое.

Воспоминаний давних конница

Воспоминаний давних конница
Меня сминает беспощадно.
Замучила совсем бессонница,
Будь она неладна.
Мелькают в дымке чьи-то лица,
Кому принадлежат, не видно.
Хорошее всё реже снится,
А чаще то, за что мне стыдно.
И в сердце боль всё горше, горше,
Какой пургой она заброшена?
Хорошего ведь было больше,
А помнится вот нехорошее.

Девушка с другой планеты
Нежная и воинственная,
Из какого ты рода-племени,
Непонятная и таинственная,
Как категория Времени?
Средоточье противоречий,
Притягательных, как пение хором.
Из каких языков и наречий
Соткан твой странный говор?
Не святая, в меру грешная,
Лучезарного полна света.
Вся какая-то нездешняя,
Словно с другой планеты.

* * *
Мы испытали облегченье,
Гордиев узел разрубив
Тех отношений, где мученья
Предполагают их разрыв.
Но рядом с этим облегченьем
Возникла пропасть пустоты:
Секрет взаимного влеченья
Не понял я, не знала ты.
Я нахожусь в полном покое,
Мне кажется, едва дыша,
И ощущение такое,
Как будто вынута душа.

Семья

Семья – не фейерверк видений,
Не царство рая, сладких грёз.
Она – клубок несовпадений,
Дворец печалей, вздохов, слёз.
Семья – особое содружество,
Единство душ разных людей.
Она – пример Любви и Мужества,
Необходимых каждый день.
Она для многих подвал душный
(Причём не только для юнцов),
Уверен в этом фраер ушлый
И кое-кто из храбрецов.
Она не пруд, погрязший в тине,
Где царствуют покой и тишь,
Где в пуха клейкой паутине
Растёт приземистый камыш.
Семью сравнил бы с полем минным,
Где взрыва жди в любой момент.
Сравнение сочти невинным
На фоне многих кинолент.
Но коль душа прошла обкатку
В порывах мелочных страстей
И жаждет мира и порядка, –
Семья будет награда ей.
Семья – эпическая сага,
Земного рая торжество,
Любви божественная влага,
Короткой жизни естество.
Затопит сердце миг блаженства.
(За этот миг я всё отдам!),
Когда малыш (он – совершенство!)
Впервые улыбнётся вам.

После примирения

Обниму твои плечи нежно,
Поцелую тёплые руки.
Канул в Лету ковром снежным
Ледниковый период разлуки.
Длилась вечность эта размолвка,
А споткнулись мы о пустяк:
Пошутила ты, скажем, неловко –
Я же выбросил белый флаг.
Надо б снять напряг прибауткой,
Не подать, что взбешён, и виду,
Оказалось бы всё милой шуткой,
Но не смог я сдержать обиду.
Слаще мёда вкус примирения,
Нас счастливей нет на планете.
Душит, как в детстве, волнение,
Хотя мы давно не дети.

* * *
Всё мы что-то примеряем –
И не месяцы, а годы.
В реку жизни не ныряем,
А хорошей ждём погоды.
Чётко делим всё на части,
Разграфляя жизнь на клетки.
Потому не знаем счастья,
Что мы с детства уже ветхи.

Дама с собачкой

Завидев её, гогочут мальчишки,
Заполонившие крохотный двор.
Заметно хромая, сжав клюку-култышку,
Она с собачкой ведёт разговор.
В ветхую пёсик обёрнут попоночку,
Упирается, бедный, не по душе этот путь.
Говорит с ним ласково, как с ребёночком,
«Шуня, милый… Ну ещё чуть-чуть»…
Пёс облезлый едва-едва дышит,
Он такой же дряхлый, как она сама.
Старушку качает, она плохо слышит,
Она явно выжила из ума.
В стоптанных тапках на босу ногу,
В кофтёнке замызганной из давнишних годин,
Бредёт, как слепая, плохо видя дорогу,
Что ведёт в соседний за углом магазин.
Грязной седой тряся головёнкой,
Мурлычет невнятное что-то под нос.
Глаза опустив, её обходят сторонкой:
Смотреть на старушку невозможно без слёз.
Но в чём перед Богом её вина?
Не знаю ответа, но знаю, что выпало
Чашу страданий испить ей до дна.
Брата и мать расстреляли фашисты
(Казнь состоялась у неё на виду),
Отец погиб в боях под Вислой
В памятном сорок пятом году.
Сын единственный – её боль и тайна,
Страстью, талантом в своего отца –
Погиб в аварии – нелепой, случайной:
Сбила «тойота» пьяного лихача.
…Пинает пса, распахнув глаза – щёлки,
Самый юркий из детворы шкет.
Знал бы он, что, кроме этой собачонки,
У старухи в целом мире никого нет.

Ум и душа

Поём мы славу знаниям, уму,
И с этим я, наверное, согласен.
Но одного никак я не пойму:
Неужто ум сам по себе прекрасен?
А если он коварен и жесток
И в помыслах своих, как яд, опасен
И может преступить любой порог?
Нет, ум такой воистину ужасен.
Не по нутру мне многих снобов ум,
Кичащихся полётом своей мысли.
Не стать такому властелином дум,
И мысль его беспомощно повиснет.
Коварный ум и подлость – брат с сестрой.
Творцы десятков тысяч злодеяний.
Таков, по сути, главный их настрой –
Увидеть радость в сонмище страданий.
Ум, погружённый в ауру Добра,
Становится звездою путеводной,
Которая на сотни вёрст видна
И остаётся в памяти народной.

Стирается значенье многих слов
Стирается значенье многих слов
От частого всуе употребления.
Утрачивается смысл самих основ,
Казалось бы, понятного явления.
Сейчас для похотливого юнца
Любовь – животное совокупление.
Мне страшно: не начало ли конца
Такое вот со словом преступление?
Мне стыдно: слово – не случайный звук,
Не брошенная в сторону одежда.
Скудость ума и чувств разумных пух
Являет нам во всей красе невежда.
Стирается значенье многих слов,
Ко многим мы меняем уважение.
Но пресвятое, вечное «Любовь»
Не подлежит игре на понижение.

Ссора

Бушевала в доме гроза,
Яростно кляли друг друга,
Злоба сузила их глаза,
Крики слышала вся округа.
Все мосты за собою сожгли,
Было бранным каждое слово.
Удержаться уже не могли,
Оскорбляли снова и снова.
А потом, удила закусив,
Вдруг замолкли, уняв свой норов.
Каждый понял: это – разрыв,
А не просто один из споров.

Зависть

Богатства я не видывал –
Да и к чему оно?
Ему я не завидовал
И презирал давно.
Завидовал, не скрою,
Тем, кто имел отца.
И всхлипывал порою:
Можно понять мальца.
Завидовал я тихо
Тем, у кого братан
Шпану дубасит лихо –
Нормальный хулиган!
Завидовал маленечко
Тем, кто имел сестру
И лузгал с нею семечки
У дома поутру.
Сегодня внук смешливый,
Уткнувшись в интернет,
Хохочет (вот паршивец!),
Дескать, отстал ты, дед.
Я счастлив, скажу сразу,
Но в мыслях вдруг обвал:
Никого ни разу
Отцом я не назвал.

Женщина

Женская доля изменчива –
Так повелось уж исстари.
Но всё одолеет женщина,
Всё перетерпит и выстоит.
В делах подход нестандартен,
Верна постулатам чести,
Голос и тих, и азартен,
Далёкий от злобы и мести.
Любые решит задачи –
Жизнь столько кидает вдогонку.
Она и атаман казачий,
И современная амазонка.
Но есть и большое отличье
От амазонок древних:
Здесь и семья в наличии,
И дети – это, во-первых.
Здесь красота и нежность,
Смелость и справедливость,
Ярких эмоций безбрежность,
Удаль и рядом стыдливость.
В добро она свято верит
И на уступах крутых
Себе ни в чём не изменит,
Это уже, во-вторых.
Везде она смотрится лихо,
К лицу ей любое обличье.
Скажем негромко, тихо:
Она – воплощенье величия.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [17184] => Array ( [ID] => 17184 [UF_TAG] => Эммануил Манукян [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => emmanuil-manukyan [UF_CNT] => 4 ) ) [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Событий бешеный галоп

27.12.2017 205

Горсточки земляничных строк

27.12.2017 280

Душою к небу ближе

27.12.2017 323

Ритмы нового времени

27.12.2017 798

* * *
Та же всё штукатурка,
Сервант уцелел… И диван.
На первом хлопочет Шурка,
Сверлит на втором Иван.
Смотрят всё так же
Из окна во двор,
И у подъезда
Теплится разговор.

Кто был молод, держал удар –
Тот ныне, понятно, «устар.»…
Была седая чья борода –
Ушли и те навсегда…

Так в жизни, идущей по кругу,
Сменяем, меняем друг друга…
Но вот карапуз проснулся –
И жизненный круг замкнулся!..

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [3986] => Array ( [ID] => 3986 [UF_TAG] => Василий Мурзин [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => vasiliy-murzin [UF_CNT] => 16 ) ) [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Та же всё штукатурка

27.12.2017 178

Array ( [DATA] => Array ( [ID] => 43973 [UF_TYPE] => 2 [UF_MAGAZINE] => 182 [UF_DATE_CREATE] => 08.12.2022 14:42:23 [UF_DATE_PUB] => 20.12.2017 [UF_DATE_PUB_TIME] => 20.12.2017 00:00:00 [UF_DRAFT] => 0 [UF_USER] => 0 [UF_THEME_OF_DAY] => 0 [UF_MAIN] => 1 [UF_MAIN_FIX] => 0 [UF_NAME] => Добру быть вечно [UF_SUBNAME] => [UF_STAT_VIEW] => 25 [UF_STAT_VOTE] => 6.88 [UF_TRASH] => 0 [UF_DATE_UPDATE] => 03.10.2023 18:45:19 [UF_AUTHOR] => 0 [UF_CODE] => dobru-byt-vechno [UF_STAT_VOTE_CNT] => 2 [UF_PICTURE_AUTHOR] => [UF_THEME_OF_WEEK] => 0 [UF_AUDIO] => [UF_STAT_VIEW_NU] => 833 [UF_FIX] => [UF_PREVIEW_TEXT] => Молла Вели Видади (1709–1809) Блестящая фигура азербайджанской поэзии XVIII столетия Молла Вели Видади родился в Шамкире, в раннем детстве его семья переехала в село Шыхлы Газахского района. Поэт некоторое время служил при дворе Карабахского хана, а позднее – при дворе грузинского царя Ираклия II. В 1781 году Видади, покинув двор грузинского царя, вернулся в Газах, где и прожил до глубокой старости. Молла Вели Видади обрёл последний приют в живописном уголке на берегу Куры, в урочище Гемигая у села Шыхлы. Видади – тонкий проникновенный лирик. [UF_DATE] => 20.12.2017 00:00:00 [UF_DETAIL_URL] => /article/dobru-byt-vechno/ [UF_MAGAZINE_DETAIL] => Array ( [ID] => 182 [UF_NUM] => 50 [UF_NUM_TOTAL] => 6625 [UF_DATE] => 20.12.2017 [UF_DETAIL_URL] => 50-6625-20-12-2017 ) [UF_CONTENT_BLOCK] => Array ( [0] => Array ( [ID] => UF_CONTENT_BLOCK1 [TYPE] => textarea [VALUE] => 22-видади.jpg

Молла Вели Видади
(1709–1809)

Блестящая фигура азербайджанской поэзии XVIII столетия Молла Вели Видади родился в Шамкире, в раннем детстве его семья переехала в село Шыхлы Газахского района. Поэт некоторое время служил при дворе Карабахского хана, а позднее – при дворе грузинского царя Ираклия II. В 1781 году Видади, покинув двор грузинского царя, вернулся в Газах, где и прожил до глубокой старости. Молла Вели Видади обрёл последний приют в живописном уголке на берегу Куры, в урочище Гемигая у села Шыхлы.
Видади – тонкий проникновенный лирик. Его поэтические исповеди окрашены грустью. Эта минорная нота присутствует во всех стихах. Лирические герои Видади – стойкие мученики, они с радостью принимают все испытания любви. Социальное содержание его лирических стихотворений, проникнутых скорбью, выражает неприятие несправедливости, произвола и насилия. На своём долгом веку поэту пришлось быть свидетелем кровавых распрей, трагических социальных потрясений и личных утрат. Вот здесь и корни печального настроя его лирики. Мотив одиночества, отчуждённости красной нитью проходит через творчество поэта; речь об одиночестве духовном, об ощущении родины как духовной «чужбины». Политические смутные времена для родного Азербайджана, раздробление на множество ханств, которые раздирали междоусобные распри, глубоко печалили старого поэта. «Мусибетнаме» – «Книга мытарств» Видади, посвящённая гибели друга – поэта Гусейн хана Муштага, павшего жертвой властолюбивых страстей, – своего рода зеркало века, полного драматических событий. Бессмертная блистательная поэзия Видади написана на чистейшем, образном и сочном азербайджанско-тюркском языке.

Г О Ш М Ы

Будь преданным

Там, где любви напрасно сердце ждёт,
Оно увянет, сгинет, пропадёт.
Но и любовь там расцвести не сможет,
Где верности и дружбы не найдёт.

Будь преданным, но каждому не верь
И душу всем не открывай, как дверь,
Товар души не выноси на рынок,
Где нет ему ценителей теперь.

Создатель, одинокого храни,
Трудны его безрадостные дни.
Он окружён заботой и печалью –
Где друга нет, там властвуют они.

Зачем нам к вечным истинам взывать,
В свои дома несчастья призывать?
Зачем от правды люди отвернулись,
Где нет причин о правде забывать?

Ликующий, ко мне направь стопы
И выслушай слова – они скупы.
Ведь даже розе иногда приятно
То место, где отсутствуют шипы.

Любви желают в мире все сердца,
И трепету и вздохам нет конца.
Сам исцелитель Видади страдает,
Когда не видит милого лица.

Перевод Татьяны Стрешневой

Журавли

Ряд за рядом поднявшись к большим облакам,
Вы зачем забрались в небеса, журавли?
Ваша песня тоскливая так грустна,
Вы куда направляете путь, журавли?

Словно бусы, нанизаны ваши ряды,
Высоко в небесах вы летите, горды.
Не случилось бы с вами какой беды,
Добывайте корм как-нибудь, журавли.

Я скажу, и в словах моих правда живёт:
Вас крылатый злодей на дороге ждёт,
Злобный сокол размечет ваш перелёт,
Алой кровью окрасите грудь, журавли.

Ваша родина, ваша отчизна – Багдад,
Ваши перья – забава того, кто богат.
Ваши песни на сердце, как струны, гремят.
Вы зачем мне терзаете грудь, журавли?

Вы спросите, друзья, обо мне, больном.
Я письмо напишу дрожащим пером.
О больном Видади в свой багдадский дом
Принесите письмо как-нибудь, журавли.

Перевод Владимира Луговского

М У С А Д Д А С

Всему наступит конец

Не думай о нашем страданье – всему наступит конец.
В груди удержи рыданья – слезам наступит конец.
Придёт пора увяданья – цветам наступит конец.
В душе не храни ожиданья – душе наступит конец.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

Возлюбленная прекрасна – она истлеет в земле,
Рот её нежно-красный – и он истлеет в земле,
Локон на шее страстной – тоже истлеет в земле.
И раз её образ ясный должен истлеть в земле,
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

Умрёт властелин вселенной, – что выживет он – не верь.
И царство его погибнет. Во власть и закон не верь.
Всё в мире непостоянно. Что мудр Соломон – не верь.
Вращению мирозданья, если умён, не верь.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

И если за годом годы сто веков расцветёт,
И если, шумя листвою, сто садов расцветёт,
И если сто гиацинтов, сто цветов расцветёт,
То разве душа от лживых, от жалких слов расцветёт?
Нет! Чашу налей, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

Разлука сжигает душу, печалью меня тесня.
Я выпил бокал страданья, он в горе подлил огня.
Никто мне руки не подал, не поддержал меня,
Пока ещё есть возможность, радуйся свету дня…
И чашу налей, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

Если подумать о жизни – горем она полна.
Ведь одному бриллианту – тысячи душ цена!
Как в зеркале, в каждой грани подлость отражена.
Клянчить себе подачек наша земля должна.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

Цену пустому миру знал Видади больной.
Мир о пощаде просит, словно набат ночной!
Страх и смятенье вижу я в суете земной,
Жизнь коротка, не будет жизни ещё одной.
Мне чашу налей, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас гложут могильные черви – всему наступит конец.

Перевод Константина Симонова

Молла Панах Вагиф
(1717–1797)

Лидер и классик светской поэзии, основоположник азербайджанской реалистической поэзии нового периода, литературного течения раннего реализма Молла Панах Мехтиага оглы Вагиф родился в селе Гыраг Салахлы Газахского района. Первоначальное образование получил в медресе, изучал персидский и арабский языки, интересовался архитектурой и астрономией. В 1769 году с помощью близкого друга, известного поэта, Молла Вели Видади был приглашён во дворец Карабахского хана Ибрагима Джаваншира на должность руководителя двора. В скором времени Вагиф стал главным визирем – министром иностранных дел Ибрагим хана. Долгие годы Молла Панах с преданностью служил ханскому двору и всячески способствовал налаживанию добрососедских отношений с другими азербайджанскими ханствами, а также с Россией и Грузией.
Вагиф снискал известность и славу, прежде всего как певец любви и красоты. Его лирика, посвящённая земной любви, отличается от классических любовных медитаций как по осмыслению, так и по образному ряду и средствам изображения. В его гимнах любви отчётливо предстают реальные естественные краски и детали, много внимания уделяется живописанию образа возлюбленной, прославлению её красоты. Его поэтические портреты зримы, конкретны, наглядны; красавицы, вдохновлявшие его лиру – это дочери родной земли…
Самая большая заслуга Вагифа в истории азербайджанской литературы – не в проблесках реалистического художественного зрения, а в коренном и принципиальном обновлении художественно-языкового инструментария. Вагиф поднял литературный азербайджанско-тюркский язык на новую недосягаемую высоту, обогатив его прекрасными, искромётными выражениями, феерическими красками и огромными ресурсами народной разговорной речи. Открытиями Вагифа в области поэтического языка по сей день пользуются все талантливые поэты Азербайджана.
Молла Панах Вагиф в 1797 году вместе с сыном, талантливым поэтом Алиаги, был брошен в пропасть по повелению Карабахского хана Мухаммед бека Джаваншира и тайком был похоронен в городе Шуше почитателями его таланта.

Г О Ш М Ы

С тобою

Если бы в укромном уголке
Довелось побыть вдвоём с тобою!
Сердце к сердцу и рука в руке,
Пламенеть одним огнём с тобою!

Мне б в глаза твои когда-нибудь
Взором затуманенным взглянуть!
Пусть неразделимо, грудь о грудь,
Мы сердца свои сольём с тобою!

Блеску тёмных глаз идёт сурьма!
Звёзды тем светлей, чем глубже тьма.
Недругов да поразит чума!
Не таясь, гулять пойдём с тобою.

В сладостной полночной тишине
Ты склонись доверчиво ко мне.
До рассвета, позабыв о сне,
Ночь в блаженстве проведём с тобою.

Милая, ответа ждёт Вагиф.
Ты доверься мне, лицо открыв.
Буду счастлив я, доколе жив,
Упоённый забытьём с тобою.

Перевод Марии Петровых

Ты моя Кааба

Ты Кааба, Кербела, Мекка, Медина моя!
Ты священна всегда и благостна для меня,
Я святыней считаю изгибы твоих бровей,
День и ночь я молюсь тебе, голову преклоня.

Что бы я ни сказал – пусть не будет обид у тебя.
Я не знаю, что сталось со мной, – опьянел я, любя.
Лишь исчезнет твой стан, и я замираю, скорбя.
Ты уйдёшь, и последняя ночь настаёт для меня.

Веру наших отцов привязал я к твоим кудрям,
Кто же больше меня изумлялся твоим кудрям,
Ухожу, свою жизнь, поручая твоим кудрям, –
Эту жизнь, как залог, береги, у себя храня.

Ты мой месяц высокий, солнце моё и луна,
Жизнь, богатство, счастье моё и весна!
О тебе лишь единой мечта у меня одна,
Сказкой стали слова твои на устах у меня.

Даже райские птицы боятся твоих кудрей,
Онемели павлины от сладких твоих речей.
Я несчастен, Вагиф, из-за чёрных твоих очей, –
Кто б ни встретился мне на пути – пожалейте меня!

Перевод Владимира Луговского

Г А З Е Л Ь

Ради ямочки

Я мечтой к кудрям прикован, ароматным, как цветок.
От любви изнемогаю, стан согнулся, взор поблёк.

Если будет живописец рисовать её портрет, –
Я хочу стать тонкой кистью, чтоб коснуться нежных щёк.

Будто облако восхода на челе её горит –
Лебедь белая, не бойся, насмерть ранен злой стрелок.

Ты меня околдовала – стал я пленником твоим,
Без тебя, как месяц в небе, я блуждаю одинок.

Я Вагиф, мне нет спасенья, гибель родинки сулят...
Ради ямочки на щёчке мукам я себя обрёк.

Перевод Татьяны Стрешневой

М У Х А М М А С

Нет

Я правду искал, но правды снова и снова нет.
Всё подло, лживо и криво – на свете прямого нет.
Друзья говорят, – в их речи правдивого слова нет,
Ни верного, ни родного, ни дорогого нет.
Брось на людей надежду – решенья иного нет.

Все вместе и каждый порознь, нищий, царь и лакей –
Каждый из них несчастлив в земной юдоли своей.
Их всех сожрала повседневность, оторванность от людей,
И сколько бы я ни слушал бесчисленных их речей –
В них, кроме лжи и неправды, смысла второго нет.

Странный порядок в силу у сильных мира вступил:
Чьё бы печальное сердце ты ни развеселил,
Оно тебе злом отплатит, отплатит по мере сил,
Им неприятен всякий, кто доброе совершил,
На целом огромном свете мне друга родного нет.

Учёный и с ним невежда, учитель и ученик –
Снедаемы все страстями, в плену у страстей одних.
Истина всюду пала, грех повсюду проник,
Кто в молл и шейхов поверит, тот ошибётся в них.
Ни в одном человеке чувства святого нет.

Тот, кто дворец Джамшида в развалины превратил,
Тот веселье и счастье безжалостно поглотил.
Нет никого, кто б в горе кровь свою не пролил,
Сам я не раз жестокой судьбою испытан был.
Повсюду царство коварства – и царства другого нет.

Всякий чего-то ищет, погонею поглощён,
Ищут себе престолов, венцов, диадем, корон.
Шах округляет земли – за ними в погоне он.
Влюблённый бежит за тою, в которую он влюблён.
Ни радости нет на свете, ни прочного крова нет.

Тут на людей, как солнце, свой излучаешь свет –
Помни, что слов признанья в радостной вести нет.
Честь, благородство, стыдливость давно уж утратил свет.
Услышали мы, что где-то найден честности след,
Я долго искал и знаю, чувства такого нет.

Алхимиками я сделал множество гончаров.
В золото обращал прах забытых гробов,
Из щебня я делал яхонт, с камня срывал покров,
В бриллианты мог превращать я бляхи на шеях ослов,
Признанья искал, но мир мне ответил сурово – нет!

Я мир такой отвергаю, он в горле стал поперёк,
Он злу и добру достойного места не приберёг.
В нём благородство тщетно: потворствует подлым рок,
Щедрости нет у богатых – у щедрых пуст кошелёк.
И ничего в нём, кроме насилия злого, нет.

Я видел конец надежды, мечтаний конец пустой,
Конец богатства и славы с их земной суетой,
Конец увлеченья женской, невянущей красотой,
Конец и любви, и дружбы, и преданности святой.
Я знаю, что совершенства и счастья людского нет.

Потухли глаза, старею, жизнь черней и черней.
Сколько красавиц мимо прошло за тысячи дней!
Дурною была подруга, погублено счастье с ней!
Аллах, одари Вагифа милостию своей:
Ведь, кроме тебя, на свете друзей у больного нет.

Перевод Константина Симонова

Гасым Бек Закир
(1784–1857)

Тонкий лирик, яркий представитель реалистической поэзии, мастер сатирической аллегории и басен Гасым бек Закир Али бек оглы Джаваншир родился в городе Шуше – литературной и музыкальной Мекке Азербайджана – в семье карабахского бека из рода властителей Карабаха Панах хана. Начальное образование получил в медресе, изучал арабский и персидский языки, классическую литературу. Закир в основном жил в селении Хындырыстан, подаренном ему Мехтигулу ханом. Из-за своих остросатирических насмешек поэт имел немало недругов среди азербайджанской знати того времени. В результате беко-ханских интриг Закир и его семья подвергались преследованиям со стороны царских властей. Его сын и племянник были сосланы в Сибирь. Самого же поэта подвергли аресту, год продержали в Шуше, затем сослали в Баку. С помощью друзей М.Ф. Ахундова, М.А. Колюбакина, И. Гуткашенли и Дж. Орбелиани был реабилитирован, вернулся в Шушу и прожил там до конца жизни под негласным надзором царской охранки.
Поэтическое творчество Гасым бека Закира занимает уникальное место в истории просветительско-реалистической поэзии азербайджанской литературы первой половины XIX столетия. Именно ему принадлежит самая большая заслуга в процессе пробуждения национально-общественного сознания и духовного возрождения в становлении просветительской сатиры, кристаллизации азербайджанского литературного языка. Разоблачительная критика и ирония сатиры Гасым бека Закира были направлены против царских правителей и царского порядка; колониальных законов и беко-ханского произвола, в них яростно защищались права слабых и беспомощных.

ГАЗЕЛЬ

Постепенно

Тяжесть времени сгибает неизменно, постепенно,
Я для стрел судьбы жестокой стал мишенью постепенно.

Опыт жизни говорил мне: не гордись. А я не слушал,
Ну а время не стояло, шло движенье постепенно.

И хотя я не был трусом и храбрее был Рустама.
Годы горя приводили к пораженью постепенно.

И теперь не по душе мне – отчего, и сам не знаю –
Звуки флейт, и охладел я даже к пенью постепенно.

Охладел я и к веселью, и вино мне стало горьким,
И печаль меня сжигает тайным жженьем постепенно.

Выпадают мои зубы, рот – подобие развалин.
Обессмыслилось значенье всех свершений постепенно.

Ах, как ты меня любила, как была нежна со мною,
Только вижу, охладело твоё рвенье постепенно.

Связь с пустопорожним миром обрывай, Закир, скорее
И спускайся по ступеням, по ступеням постепенно.

М У Х А М М А С

Старость

Всех путаниц и невнятиц моих подоплёка старость,
Всё отняла – ум, ядрёность, румянец на щеках, старость,
Как иву, меня согнула, сама кривобока, старость,
И на руку, не убоявшись бессмертного Бога, старость
Накручивает мои волосы, и хочет оброка старость.

Меж мягким и жёстким разницы не было в пятьдесят,
И зубы мои, бывало, серый кремень крошат.
А в шестьдесят я стражду, дёсны мои болят,
И пища должна быть мягкой, как у слепых щенят.
О господи, что за мука, что за морока старость.

Какая нагрузка для вас, мои старые зубы!
Не можете справиться с пищей вкусной, хотя и грубой.
Мой рот, как птичье гнездо, когда я раздвину губы,
Я должен крошить свой хлеб в тарелке тёплого супа.
Да ну тебя к чёрту, старость, ты хуже порока, старость.

Когда было сильным тело, тогда вкруг меня, нежна,
Как мотылёк вкруг свечки, порхала моя жена.
Куда бы ни приходил я – чаша была полна.
А нынче, когда и жена со мною молчит, как стена,
Гостить не хочу, и гостей не жду у порога, старость.

Вчера я в саду увидел красавицы лунный лик,
Приблизился, чтобы к ножкам приникнуть хотя б на миг,
Но девушка мне сказала: «Послушай, дряхлый старик,
Чего тебе, или от стада ты своего отвык?»
И смотрит она с издёвкой. Нет горше упрёка, старость.

А ведь бывало такое – не передать рассказом, –
Красавицы не уходили, и отдавались разом.
Меня называли Рустамом, звали меня Фарамарзом.
Теперь мне кричат: «Вартан!» Теперь я теряю разум.
В кого ты меня превратила волею рока, старость!

Где тот, кто стоял кипарисом в серебряном полумраке,
И в степь летел иноходцем, топча золотые маки,
Смотрел на жену цирюльника, на дочку моллы, и драки
Не избегал? Теперь он тихо лежит на мутакке,
Без нежности и без страсти. О, как ты убога, старость!

Проклятье тебе за то, что радости мне – в обрез.
Где благосклонность красавиц? Где утренний свет? Исчез.
Завеса мне мир закрыла, и нету плотнее завес,
Ты сокола моей страсти спустила с любви небес.
Каменьями бед перебила мне крылья жестоко, старость.

Пусть золото мне сулят, пускай дают серебро,
Пусть будет мой дом, как рай, пускай бриллиантов –ведро,
Пускай с плеча падишаха несут мне одежду, добро,
Но если моё лицо морщинисто и старо,
Как шея быка, тогда к чему мне чертоги, старость?

Теперь, завернувшись в коврик, я выхожу на заре
Смотреть, чтоб не клевали птицы зерно во дворе,
Не то получу оплеуху. Судьба жестока в игре.
Освободи меня, лучше лежать на смертном одре,
Чем вызвать седой бородой насмешку у многих,старость.

Есть у Закира хозяйство – деревья в расцвете есть.
И дорогие покои, смотрите, вот эти, есть,
И сколько гостей ни пришло – гостей мне чемвстретить есть,
И внуки, всевышняя милость, и милые дети есть.
Нет горя. Одно лишь горе: все выжала соки старость!

Б А С Н Я

Верблюд и осёл

Я вычитал историю одну –
О том, как из Ирана в старину
Везли товары в Индию купцы;
Мели пески, звенели бубенцы.
Такой вот караван однажды шёл, –
Брёл позади Верблюд, а с ним Осёл.
Нагружены, они брели в пыли,
В песках изнемогая, шли и шли,
И вот остановились, наконец,
От ярости осатанел купец,
Да что поделать? Хоть купец и зол –
Стоит Верблюд. Стоит, как пень, Осёл.
Решил хозяин встречных ждать, и груз
С животных снял, освободил от уз,
Оставил их. Пустыня горяча,
И, еле-еле ноги волоча,
Верблюд с Ослом тихонько поплелись,
Топча репьё, обгладывая лист.
Случилось так, что повезло двоим –
Зелёный луг вдруг повстречался им
С травою вкусной, с пресною водой,
И так они покончили с бедой.
И ели-пили без конца, пока
У них не стали толстые бока,
Огромные бока, как барабан,
Похожие на гору Бегирбан.
Так растолстели, что не видно глаз,
И шею не почешешь. Как-то раз
Сказал Осёл Верблюду: – Ах, сосед,
Как хочешь ты, ругайся или нет,
Но я желаю песню спеть сейчас,
Ведь у меня великолепный бас.
Хочу я спеть со вкусом, с чувством, так,
Как просит сердце. – Ты и впрямь дурак;
Ишак; и так не зря тебя зовут:
С трудом мы позабыли тяжкий труд,
Освободились, дай бог, чтоб навек,
От тягот, что несёт нам человек,
И если тут ты запоёшь, боюсь,
Тебе сломает спину новый груз, –
Так отвечал Верблюд. – Пока живой,
Молчи, не то услышат голос твой.
И снова будешь бороздить пески.
Причуду эту выкинь из башки!
Осёл его не слушался совсем, –
И растопырил уши, а затем –
Ну, можно ли Осла перебороть?
– Так заревел – не приведи господь.
И по пескам разнёсся длинный рёв.
А в это время брёл среди песков
Торговый караван. Услышав крик
Ослиный, огляделся проводник
И сразу отыскал зелёный дол,
И наших двух приятелей нашёл.
Навьючили на них огромный груз;
Осёл, к работе потерявший вкус,
Не мог идти, наверно, оттого,
Что ноженьки застыли у него.
За этот семимесячный досуг,
Тогда с него переложили вьюк
На горб верблюжий.
Начался подъём.
Осёл и без вьюка идёт с трудом,
Остановился, силы больше нет.
Погонщики собрались на совет:
Как быть, коль впереди такая даль?
Осла оставить тут? Пожалуй, жаль,
К тому ж – он прибыль для проводников
Продашь – возьмёшь хоть пару медяков
В базарный день. И порешили так,
И на Верблюда взвален был ишак.
Верёвками опутан был, как вьюк.
Верблюд сказал со скорбью: – Эх ты, друг,
Не друг, а враг, причина горьких бед.
Ты помнишь, я давал тебе совет
Не петь, а ты сдержать себя не смог.
Из-за тебя теперь не чую ног,
Мне тяжело от твоего вьюка,
Я не амбал тебе, сын ишака.
Подумать только, в довершенье зла
Я на себе несу тебя, Осла.
А что, коли сейчас начну я пляс,
Как начал ты свой глупый рёв в тот раз?
Сказал Осёл: – Прошу я от души.
О, лучший из животных, не пляши.
Есть поговорка: малый навредит –
Большой исправит... –
Потерял ты стыд, –
Верблюд ответил, и прибавил шаг,
И побежал, и задрожал ишак.
Верёвки развязались, и седок
Упал на камни головой, и сдох...
Коль старших не послушаешься ты –
Смотри, не оберёшься маяты!
Когда не в силах ты себя сдержать,
Нельзя тебя за это уважать.
Ещё скажу: не будь болтливым впредь.
Сказал Саади: «Коль без нужды петь –
Все куропатки не были бы падки,
И коршун не поймал бы куропатки!»

Перевод Абрама Плавника

24-вазех.jpg

Мирза Шафи Вазех
(1792–1852)

Одна из самых блестящих фигур первой половины XIX века азербайджанской общественной и поэтической мысли, автор изысканно-тонких лирических песен Мирза Мухаммед Кербалаи Садыг оглы Шафи Вазех родился в древнейшей Гяндже в семье зодчего. Его отец служил у легендарного властителя Гянджи Джавад хана Гаджара (1748–1803). Он с ранних лет учился у образованных людей города и готовился к духовному званию. Но рано лишившись отца, был вынужден с молодых лет самостоятельно зарабатывать на жизнь. Вначале служил писарем и управителем деревень у дочери Джавад хана, затем в гянджинском медресе преподавателем каллиграфии. В 1840 году поэт переехал в Тифлис и при помощи своего ученика, известного писателя М. Ф. Ахундова, устроился преподавателем тюркского и персидского языков в уездном училище. Мирза Шафи прославился своими сатирическими стихами, затем лирика заняла в творчестве поэта прочную позицию, и в историю азербайджанской литературы он вошёл как гениальный лирик.
В Тифлисе в 1844 году Мирза Шафи познакомился с известным немецким поэтом и путешественником Боденштедтом и давал ему уроки восточных языков. Фридрих Мартин фон Боденштедт с немецкой педантичностью переписывал все лирические стихи своего учителя и в 1847 году увёз их с собой в Германию, в 1851 году в своём переводе выпустил в Берлине книгу «Песни Мирзы Шафи». Сборник имел небывалый успех, переводился на многие европейские языки. Ученик поддался соблазну и в дальнейшем (1872) отрицал авторство учителя, объявляя себя автором «Песен» – в последующем выдержавших 264 издания на немецком языке. Прах поэта поныне покоится на мусульманском кладбище в Тбилиси.

П Е С Н И

***
Из песен остаётся на века
Скорее песня та, что коротка.
Порой навечно людям остаётся
С коротким изречением строка.
В коротком слове мудрость к нам пробьётся,
Хоть век назад слетела с языка.

***
Речь громкая порой ничем не блещет,
Речь тихая бывает речью вещей.
Вращается неслышно круг судьбы,
А колесо арбы гремит, скрежещет.

***
Где рай земной? – вы спросите меня,
В сердцах красавиц, на спине коня.

***
Содеявших добро порою ждёт награда,
Но, делая добро, о ней мечтать не надо!

***
Добру и злу дано всегда сражаться.
И в вечной битве зло сильнее тем,
Что средства для добра не все годятся,
Меж тем, как зло не брезгует ничем.

***
Себе несчастий нам желать не надо,
Хоть нас они порою и целят,

***
Я видел город, город был велик.
Там люди жили, злые на язык.
Они всегда друг друга поносили,
Там и юнец бранился и старик.
В том городе кричали и вопили
И чудно жили под всеобщий крик.

***
От колыбелей до могильных плит –
Вот путь единственный, что нам открыт,
Различье наше в том, как мы пройдём
Сей путь, что одолеть нам предстоит.

***
Бог создал солнце, дал краям земным
Тепло и свет от края и до края,
Бог создал розы и назначил им
Весной в садах цвести, благоухая.

***
Есть представители людского рода,
Что всюду ищут потайного хода.
Они не понимают слов и дел
Простых и ясных, как сама природа.
У них сужденье не всегда своё,
И слово из чужого обихода.
Они порою в хижинах живут,
И мы не замечаем их ухода.
Порой они приближены к дворцам,
И это – бедствие всего народа.

***
Уменье пить не всем дано,
Уменье пить – искусство.
Тот не умён, кто пьёт вино
Без мысли и без чувства.

Вино несёт и яд и мёд,
И рабство и свободу.
Цены вину не знает тот,
Кто пьёт его, как воду!

Люби вино, как я люблю,
В любви своей не кайся,
Не зазнавайся во хмелю,
Но и не опускайся.

Одних вино влечёт в полёт,
Других сшибает с ходу.
Цены вину не знает тот,
Кто пьёт его, как воду!

Рождает в нас пьянящий сок
И блажь, и откровенье.
В нём – созидания исток
И жажда разрушенья.

Вино поблажки не даёт
Тем, кто ему в угоду
Порой себя не бережёт,
Кто пьёт вино, как воду!

Перевод Наума Гребнева

Сеид Абульгасым Набати
(1812–1873)

Яркий представитель азербайджанской поэзии XIX столетия Сеид Абульгасым Мохтарам оглы родился в Ушдибине Гараджадагской области Южного Азербайджана, в семье религиозного деятеля. Получил всестороннее духовное образование, писал стихи на тюркском и персидском языках. Дошедший до нас его единственный сборник стихов «Диван» состоит из 7500 строк на тюркском и персидском языках. Он был прекрасным оратором, считался искусным чтецом классической восточной поэзии, писал и под псевдонимами Ханчобаны, Меджнун, Меджнуншах. Известны его два сказания: «Набати» и «Ханчобан», в которых отражаются его жизненный путь и философско-эстетические взгляды. Его лирические и религиозно-философские стихи являются синтезом письменной классической поэзии и устно-поэтического творчества – ашугской поэзии. В стихах поэта сочетаются многообразные литературные, религиозные, географические реалии, приметы Востока и Запада, Ирана и Турана, арабского, персидского и тюркского мира. Именно Набати в XIX веке взял на себя миссию проводника религиозно-этических ценностей, которую выполняли на Востоке его гениальные предшественники в Средние века: Шамс Тебризи, Джалаледдин Руми, Ахмед Ясеви, Юнус Эмре, Имадеддин Насими, Шах Исмаил Хатаи.
Его стихи написаны в различных жанрах: газель, касыда, сагинаме, тахмис, рубаи, мустазад, чарпаре, теджнис, гошма. Основные просодии – силлабика и «аруз»; темы и мотивы – любовь, герои – влюблённый и возлюбленная; заветное чаяние лирического героя – достижение божественных высот в любви и познании. Естественная, земная красавица – первая веха в этом движении, «абсолютная красота» – вершинная точка. Все ступени на этом пути не отрицание предшествующей, а продолжение её. И первый шаг, первооткрытие – всегда живая, реальная избранница сердца. Набати не удовлетворяет ни один из существующих культов, ни одна вера и тарикат. В его поэзии выражена не гармония, а кризис, диссонанс, дух отрицания…

Г О Ш М Ы

Придёт

Ты снова влюблён! Не рыдай соловей,
Весна через день непременно придёт.
Собой дорожи, постоянству не верь.
Конец твоей розе мгновенно придёт.

Фархаду ты речи мои передай:
«Кирку беспощадную в камень вонзай!
И ласки и неги, томясь, ожидай,
Влюблённости час несравненный придёт».

Душа исцелится от скорбной мечты.
Появишься в славе и почестях ты,
На утро увидишь ночные цветы,
К тебе всё богатство вселенной придёт.

Ты слуг позовёшь. Ты покажешься ей
С запястьями из драгоценных камней.
И уточек стая и стая гусей
К фонтану, на пруд белопенный придёт.

К прелестной любовь Набати велика.
Слова её – нежная сладость цветка.
Молчи обо всём, что ты знаешь. Пока –
И время для тайн драгоценных придёт.

Перевод Евгения Долматовского

Больше радости нет

Ограбили душу любимой глаза,
Ресницы – мгновенно разящий стилет.
Попавший в тенета душистых кудрей
Живым и свободным не выйдет на свет.

В кашмирской серебряной шали она,
Нахмурила брови, притворно скромна.
Эй, кравчий, налей поскорее вина, –
Спаси нас, Аллах, от мучительных бед.

Румянцем ты розу решила затмить
И мускусом локонов амбру смутить.
Ох, зубки – жемчужин мерцающих нить,
А губы – бутон и медвяный шербет.

Глаза – два нарцисса, бровь – ранящий меч.
Ланиты – тюльпаны и кудри до плеч.
Для слуха приятна сладчайшая речь,
Уста, и рубины, и утра рассвет.

Цветенье кругом, погляди, Набати,
Стони соловьём, о любимой грусти.
Встань, кравчий, чтоб к жертве своей подойти.
Налей мне вина, больше радости нет.

Г А З Е Л Ь

Ты мой ангел

Утром, пьяный и беспечный, я бродил у кабака,
И нежданно я заметил дивный лик издалека.

Вились кудри повителью, бусы солнечно алели,
И глаза её блестели из-под красного платка.

Ты мой ангел безобманный, я тебе не знаю равной,
Мой цветок благоуханный, словно сахар, ты сладка.

Не встречал такой ни разу, ты стройна и кареглаза,
Вся исполнена соблазна, ты и радость, и тоска.

И упал я опьянённый, светлым жаром опалённый.
Понял, разума лишённый, – жизнь мне стала нелегка.

Видя то, что натворила, та, что сердце мне разбила,
Рядом сев, заговорила, став нежнее ветерка.

Та, что всех на свете краше, поднесла с вином мне чашу,
Выпил я за счастье наше до единого глотка.

И сказал Лейли я юной: «Я безумным стал Меджнуном,
Ты терзаешь сердца струны, только чудом жив пока!»

Я в своей земной юдоли, как Меджнун, исполнен боли.
Мне бродить ещё доколе диким зверем средь песка?

Набати, хваленье Богу, сам избрал себе дорогу.
Быть Меджнуном слишком много – честь такая велика!

Перевод Татьяны Стрешневой

Мирза Фатали Ахундов
(1812–1878)

Основоположник азербайджанской драматургии, просветительско-реалистической прозы, мыслитель-философ Мирза Фатали Мухаммедтаги оглы Ахундов (Ахундзаде) родился в городе Шеки, в семье именитого ахунда. Под покровительством родного дяди матери ахунда Алескера получил образование на арабском и персидском языках и готовился к духовному сану. В 1832 году в Гяндже сблизился с поэтом Мирза Шафи и под его влиянием отказался от духовной карьеры и начал изучать русский язык. Потом переехал в Тифлис и устроился переводчиком восточных языков в канцелярии главного наместника Кавказа, где дослужился до полковника царской армии.
Литературное творчество Фатали начал с поэтических опытов под псевдонимом «Сабухи»: месневи «Жалобы на время» (1834), «Восточная поэма» (1837) на смерть А.С. Пушкина, теджнисы, газели, лирические стихи; им были написаны шесть комедий: «Повесть о Молле Ибрагимхалиле алхимике» (1850), «Повесть о месье Жордане, учёном-ботанике и дервише Масталишахе, знаменитом колдуне» (1850), «Приключения визиря Ленкоранского хана» (1850), «Повесть о медведе, победителе разбойника» (1851), «Приключения скряги – Гаджи Гара» (1852), «Повесть об адвокатах города Тебриза» (1855). В 1856 году он написал сатирическую повесть «Обманутые звёзды». В последующие годы Ахундов написал: литературно-философский трактат «Три письма индийского принца Кемалуддовле к персидскому принцу Джелалуддовле и ответ на них сего последнего»; «Приложение к Письмам Кемалуддовле»; статьи «Ответ доктору Юму»; «Об одном слове»; «Вопрос доктора Сисмонди»; «Джон Стюарт Милль о свободе»; «О поэзии и прозе»; «Критика пьес Мирзы Аги»; «О Моллайи Руми и его произведении» и др. Его творчество придало художественному и интеллектуальному мышлению реалистическую направленность, послужившую для дальнейшего развития духовной культуры нации. Прах великого просветителя и реалиста покоится в Тифлисе.

МЕСНЕВИ

На смерть Пушкина

Я сердцу говорил, глаз не сомкнув в ночи:
– Хранитель тайников, свой жемчуг расточи!

Зачем твой соловей умолк в саду весеннем,
Не разглагольствуют, как прежде, турачи,

Не прогремит поток речений превосходных?
Встань, скороход-мечта, в далёкий путь умчи!

Смотри, пришла весна. В полях и на ложбинах
Цветы, как девушки, под солнцем горячи.

Бутоны алых роз пылают сладострастно.
Фиалки ждут любви. Запенились ручьи.

Вселенная полна желаньями до края.
На самоцветы гор ударили лучи.

А в сердце цветника, как падишах венчанный,
Зелёный кипарис торжественно возрос.

И в честь властителя пьют лилии и маки,
Сверкают в чашечках тюльпанных капли рос.

Поля украшены жасмином, и влюблённый
Нарцисс глаза раскрыл, бессонные от грёз.

И в клюве соловья для всех гостей подарки, –
Несёт он лепестки ему внимавших роз.

Разбухли облака, хотят политься ливнем.
Зефир предутренний мне запах трав принёс.

Все птицы на заре поют, щебечут, свищут:
– Земля, зазеленей! Пришла твоя пора!

Все принесли дары на торжище природы:
У каждого нашлась хоть пригоршня добра.

Тот блещет красотой, другой вздыхает томно.
Повсюду пляски, смех, весёлая игра.

Все празднуют весну, блаженствуют, ликуют, –
Так беспечальна жизнь, так молодость щедра.

Или не в силах ты от сна очнуться, сердце,
Лишилось радости, не ценишь красоты.

Не хочешь на земле прославиться стихами,
Желанья погребло, забыло все мечты?

Бывало, в поисках заветных рифм-жемчужин
В бездонные моря ныряло смело ты.

Ты украшало мысль сравненьем драгоценным,
И ожерелья строк низать умело ты.

Откуда же сейчас твой беспросветный траур,
Так онемело, так окаменело ты?

– Мой друг единственный, – мне сердце отвечало, –
Оставь меня в тоске, не говори со мной!

О, если бы забыть, как мотыльки забыли,
Что зимний ураган не медлит за весной, –

Вручило бы я меч наезднику – поэту,
Благословило в путь за славою земной.

Увы, я знаю всё о вероломстве рока,
Я чувствую конец неотвратимый мой.

Так пташка видит сеть и знает, что погибнет,
И всё ж безумная, несётся по прямой.

Что нашей славы гул, что похвалы за доблесть!
Проглочен отзвук их бездонной быстриной.

Не думай о мечтах! С мечтателями круто
Рок расправляется. Он судия дурной.

Ты помнишь Пушкина, забывчивый! Ты слышал,
Что Пушкин всех певцов, всех мастеров глава.

Ты помнишь Пушкина, о чьих могучих строфах
Из края в край неслась стоустая молва.

Ты помнишь Пушкина. Как жаждала бумага,
Чтоб он чертил на ней крылатые слова!

Сверкающий узор той речи переливной
Изменчив, словно крыл павлиньих синева.

Чертог поэзии украсил Ломоносов,
Но только Пушкин в нём господствует один.

Страну волшебных слов завоевал Державин,
Но только Пушкин в ней державный властелин.

Он смело осушал тот драгоценный кубок,
Что наполнял вином познанья Карамзин.

Пусть Николай царит от Волги до Китая,
Но покорил весь мир лишь Пушкин-исполин.

Как дорог лунный серп для путников Востока,
Так дорог лик его для северных равнин.

Ни небесам семи, ни четырём стихиям
Такой неведом был необычайный сын.

Но как родившие жестоко поступили
С любимым первенцем, – в отчаянье внемли!

Смертельною стрелой в избранника прицелясь,
Путь крови огненной нежданно пресекли:

Одною градиной по их приказу туча
Роскошный сбила плод, и он лежит в пыли.

Подул смертельный вихрь и погасил светильник,
И кости бренные в подземный мрак легли.

Своим кривым ножом садовник старый срезал
Побеги мощные под корень у земли.

И в череп, в дивную сокровищницу мысли,
Как в чёрное гнездо, ехидны заползли.

Весь соловьиный сад был в розовых бутонах, –
Там иглы-тернии из праха проросли.

И птица вольная из клетки улетела.
Потоки слёз из глаз печальных потекли.

Вся русская земля рыдает в скорбной муке, –
Он лютым палачом безжалостно убит.

Он правдой не спасён – заветным талисманом –
От кривды колдовской, от козней и обид.

Он в дальний путь ушёл и всех друзей покинул.
Будь милосерд к нему, Аллах! Он крепко спит.

Пусть вечно плачущий фонтан Бахчисарая
Благоуханьем слёз две розы окропит.

Пусть в бейтах Сабухи Кавказ сереброкудрый
Справляет траур свой, о Пушкине скорбит!

Перевод Павла Антокольского

Ванда

О, жители страны, так верной Мухаммеду,
Зачем твердите вы, что в этом мире нету
Ни таинств, ни чудес, что двери всех небес
Пророк давно закрыл для таинств и чудес?
Поскольку мы живём в столь христианской эре,
Иное доказать готов я на примере.
Век девятнадцатый. Год семьдесят шестой.
Второе солнце нам из Польши светит. Стой,
Скорей вглядись, народ, – перед тобою чудо.
Два солнца – здесь. Они в Тифлис пришли откуда?

Пою красу его и лучезарный свет.
То солнце Вандой звать, ему шестнадцать лет.
Краса своих подруг – красой их победила.
Нам дева светлая наш город озарила.
Два солнца есть у нас, но тут добавлю я:
Они различны так, как небо и земля.
Ослепнет, кто взглянуть на солнце вдруг посмеет.

Но кто на красоту посмотрит, тот прозреет,
Бывает, солнца диск закроет туч гряда,
Но кудри этот лик не скроют никогда.
Коперник говорит: не движется светило…
Но красота её меня раскрепостила.
И среди гурий мне такой не подыскать,
Что знаньем и умом была бы ей под стать.

Кто им наставником, кто гурий обучает?
Кто знает музыку, как наша полька знает?
Кто может так читать чужие письмена, –
Знать столько языков, как знает их она?
Секрет её, увы, откроем мы едва ли.
Такого мастерства мы в музыке не знали.
Зря в Грузии борцы шли рабство отменять –
Их Ванда в плен взяла, они рабы опять.
И Сабухи, что пел свободу кровью сердца,
На старости пленён сей дщерью иноверца.
Творец её храни от всевозможных бед!
Родителям её пусть светит счастья свет!

Перевод Льва Озерова

Хуршидбану Натаван
(1832–1897)

Яркая звезда азербайджанской классической поэзии Хуршидбану Мехтигулухан гызы Натаван родилась в легендарном городе Шуше, в семье последнего карабахского правителя, генерал-майора Мехтигулу хана. Получила домашнее образование, в совершенстве знала азербайджанско-тюркский, арабский и персидский языки, была знакома с французским языком. Она глубоко и основательно изучала восточную литературу, играла на народных музыкальных инструментах, увлекалась рисованием, рукоделием, писала стихи в жанре газели под влиянием гениального мастера любовной лирики Мухаммеда Физули. Вышла замуж за генерал-майора Хасай хана Уцмиева, побывала в Дагестане, Тифлисе, Баку. В 1858 году в Баку при встрече с Александром Дюма-отцом она подарила ему одну из изящных своих ручных работ. Восторженный Александр Дюма в ответ подарил ей шахматную доску с фигурами из слоновой кости – одну из самых своих любимых вещей, с которой раньше никогда не расставался. Поэтесса в 1872 году в Шуше организовала музыкально-поэтический клуб под названием «Меджлиси – унс» – «Собрание друзей». Личное знакомство с М.Ф. Ахундовым способствовало широкому интересу Хуршидбану к общественным вопросам и полезной деятельности для народа. В 1873 году на собственные средства она провела водопроводную линию из родника на расстоянии 10 километров от Шуши в город в целях обеспечения городского населения питьевой водой, которой пользуются до сих пор.
Лирическая героиня поэта воплощает её собственное «Я», её судьбу. Дед Ибрагимхалил хан Джаваншир и отец были правителями Карабаха, мать Бедирджахан бейим – дочь Угурлу бека – сына гянджинского правителя Джавад хана Зиядхан оглы. В её лирике, навеянной грустью матери, потерявшей любимого сына, проскальзывают и социальные мотивы, и любовь к жизни, и мечты о счастье. Натаван занималась живописью, создавала пейзажи, натюрморты и образцы декоративно-прикладного искусства. Прах её поныне покоится в райском уголке Азербайджана, в городе Шуша.

Г А З Е Л И

Роза

Ты восхитительно свежа, полна благоуханья, роза.
Непостоянная душа, неверное созданье, роза.

Шип в сердце соловья проник, певцом оставлен был цветник.
Бутон не дрогнул, не поник, вновь будишь ты желанье, роза.

Но осень подошла в свой срок, был сорван каждый лепесток,
И соловей стерпеть не мог, узрев твоё терзанье, роза.

Не слёзы на лице моём, кровь жарким вспыхнула огнём, –
И ночью думаю, и днём я о твоём пытанье, роза.

Бутон мучительно алел, он всех разжалобить хотел.
Творец, терпенью есть предел, за что твоё страданье, роза?

В томленьях смертных соловья мне участь видится твоя, –
Себя с певцом соедини, обречена заранее роза.

Ты кровь, что хлынула из ран, восхода розовый туман,
Цвети всегда для Натаван, дари своё сиянье, роза!

Перевод Татьяны Стрешневой

Мотылёк

Кидается в огонь любви, сгорает мотылёк,
Высвобожденье только так встречает мотылёк.

Ночь напролёт в чужом дому горит его свеча,
Поэтому и сжечь себя решает мотылёк.

И пусть влюблённые тебя осудят, о, свеча,
Но жизнь на ветер так легко бросает мотылёк.

Не безразлична и свеча, истаявши душой,
И это верностью её считает мотылёк.

Он в благодарность душу всю готов испепелить,
Свет встречи различить во тьме мечтает мотылёк.

Свиданья жаждет и горит, разлукою томим.
Безмолвно, помощь не прося, пылает мотылёк.

Несчастный, он всю жизнь горит подобно Натаван
Но терпеливости её не знает мотылёк.

Без тебя

Весна. Расцветают розы. Земля светла без тебя.
Дивлюсь, почему Натаван с ума не сошла без тебя?..

Злорадствует враг, и мучит меня каждый миг и час.
Час от часу мне не легче, и жизнь не мила без тебя.

Нет на свиданье надежды, и нет для разлуки сил.
В глазах моих мир помрачнел, свидетель Аллах, без тебя.

Что же, пируй среди гурий, блаженствуй и веселись,
А я исторгаю стоны в горниле зла – без тебя.

О, сынок, почему не наступит жизни моей конец?
Год жизни уносит мгновенье, густеет мгла без тебя.

Сегодня Новруз священный, о, разве не знаешь ты,
Что веселиться в праздник я не смогла без тебя?

В разлуке с розовым ликом я роз не хочу, Натаван,
Как соловей, рыдает, сгорает дотла без тебя.

Перевод Абрама Плавника

Сеид Азим Ширвани
(1835–1888)

Выдающийся многогранный художник-просветитель, яркий сатирик азербайджанской литературы второй половины XIX века Гаджи Сеид Азим Сеид Мухаммед оглы Ширвани родился в древнейшем городе Азербайджана – Шамахы. Сеид Азим, в семь лет потеряв отца, более десяти лет вместе с матерью прожил в Дагестане, у дедушки по матери Молла Гусейна, и начальное образование получил там. В совершенстве изучил арабский, персидский и несколько дагестанских языков, полностью освоил Коран. Для завершения образования дедушка его отправил на Восток. Он учился в Каире и Багдаде и получил высокое духовное звание ахунда. Вернувшись на родину, по идейным соображениям поэт отказался от духовного сана и начал вести большую просветительскую работу в Ширване. Открыл в Шамахы школу нового типа. На формирование прогрессивного мировоззрения Сеида Азима оказала заметное влияние, издававшаяся с 1875 года в Баку великим демократом-просветителем Гасан беком Зардаби (1837–1907), газета «Экинчи» («Пахарь»), в которой он печатал свои стихи, призывающие к освоению русской и европейской культур.
Ширвани привлекает внимание удивительной полифонией своего творчества: он писал стихи и в традиционном романтическо-лирическом ключе, и в стиле реалистической сатиры и юмора, и во всех формах и жанрах классической поэзии, а также его перу принадлежат учебники и литературоведческие работы, опирающиеся на принципы просветительства. Характерный мотив его просветительских стихотворений – призыв к освоению достижений мировой цивилизации, скорейшему избавлению от суеверия, предрассудков, обветшалых канонов, он был против схоластики и косности в науке и образовании. Идеи гуманизма и интернационализма приобретали в его поэзии более современное, более масштабное звучание. Прах поэта покоится поныне в родном городе Шамахы.

С А Т И Р А

Похороны пса

У Гаджи богатого в долгу
Были шахсевенцы, как в шелку.
Тот Гаджи, неслыханно богат,
Много табунов имел и стад,
Баранту – не сосчитать отар.
Пса имел по имени Боздар.
Бегал пёс по тысяче дорог,
Баранту хозяйскую стерёг.
Но судьба готовила подвох –
Верный пёс состарился и сдох,
Стал хозяин обряжать его,
Уложил он на кровать его,
Саван сшил, храня печальный вид,
А потом вблизи могильных плит
Яму вырыл и похоронил
Пса Боздара у святых могил.
И, молясь семь дней в своём дому,
Он справлял поминки по нему.
О поминках услыхал молла,
Возмутился: –
Скверные дела!
Тот гаджи пред Богом виноват,
Осквернил Коран и шариат.
Разве можно веру сохранить –
Пса, как правоверных, хоронить!
Сел молла на жирного осла.
Вдаль его дорога повела.
Едет он того гаджи винить,
Едет он того гаджи казнить.
Между тем, хитрющему гаджи
Об угрозе кто-то и скажи!
И тогда богач без лишних слов
Из загона пятьдесят голов
На дорогу выставил овец.
И моллу он встретил:
– Ах, отец,
Ах, имама доблестный слуга,
Жизнь моя, как видно, недолга,
Злое горе пережить пришлось –
Умер мой Боздар, вернейший пёс.
Лев – не пёс! А сторож был, каков?
Баранту спасал он от волков.
Крепки были лапы, острым – слух.
Завещал он, испуская дух,
Чтобы я его похоронил
На погосте, близ людских могил.
И ещё тебе, святой отец,
Завещал Боздар полста овец,
Вот они... Исполню волю пса!..
Глядя на овец во все глаза,
Простонал молла, не пряча слёз;
– Не греши! Да разве это пёс?
Твой Боздар не хуже нас с тобой –
Это подтвердит тебе любой.
Господу молитву вознесу –
Вечная да будет слава псу!
И молла, склонив свою главу,
Из Корана прочитал главу...

Б А С Н Я

Кошка и мыши

В крови мышиной до ушей,
Душила кошка всех мышей –
Спасения несчастным нет.
Собрались мыши на совет,
Посовещались с месяц,
Решили, наконец,
Что надо ей повесить
На шею бубенец.

Когда опять, теряя стыд,
Начнёт ловить их шкодница,
Бубенчик сразу зазвенит –
И мыши все схоронятся!
Прекрасно! Мудро решено!
И найден был бубенчик... Но
Мышонок маленький, ничтоже
Сумняшеся, спросил:
– А кто же
Повесит кошке бубенец?
Найдётся ли такой храбрец?
И кто из нас пойдёт на риск?
Тотчас умолк и визг, и писк,
И все задумались, скорбя.

Сеид, мечтой наивной
Не тешься, если у тебя
Коварный есть противник!

Г А З Е Л Ь

В мечети

Ханжа, твердя о Судном дне, встревожил нас в мечети,
А может, милая моя была в тот час в мечети.

И может, он, увидев стать её и величавость,
Заговорил о Судном дне, в тоске мечась, в мечети.

Она вошла и вдруг лицо открыла за минбаром,
И благодать сошла на всех, как божий глас, в мечети.

Про службу сразу позабыв, застыл сражённый служка:
Она была без покрывал и без прикрас в мечети.

Пришла в волнение мечеть, смутились прихожане,
Кто видел эту красоту хотя бы раз в мечети?

Я в мейхане просил Творца проклясть ханжу дурного,
Чтоб нас от слов его и глаз навеки спас в мечети.

Сеид! Гони его, гони из всех на свете храмов,
Чтоб, как сова, не накликал беды на нас в мечети.

Перевод Иосифа Оратовского и Абрама Плавника

Мирза Алекбер Сабир
(1862–1911)

Великий поэт-сатирик Мирза Алекбер Зейналабдин оглы Тахирзаде, избравший псевдоним Сабир (по-арабски «терпеливый»), родился в семье мелкого торговца в 1862 году в городе Шамахы. Начальное образование юный Алекбер получил в медресе, а в 12 лет поступил в школу «Усули-джадид» – «Новый метод», созданную выдающимся поэтом-просветителем Сеид Азимом Ширвани, где проучился два года. Здесь преподавали общеобразовательные предметы, азербайджанский и русский языки. С.А. Ширвани обратил внимание на незаурядные способности ученика, руководил его первыми поэтическими опытами. Сабир в совершенстве владел арабским, персидским и русским языками. Творческий путь он начал с традиционной восточной поэзии, писал лирические газели, элегии, хвалебные и траурные стихи.
Алекбер путешествовал по Средней Азии, Персии и Азербайджану, по мере возможности глубоко изучая жизнь. В 1901 году он активно участвовал в литературном клубе городской интеллигенции Шамахы, который был создан известными поэтами Аббасом Сиххатом, Агали беком Насехом и Мухаммедом Таррахом. Здесь молодой поэт набирался профессионального опыта, совершенствовал поэтическую технику. Его первый печатный дебют состоялся в 1903 году в газете «Шарги Рус» («Русский Восток»), выходившей в городе Тифлисе. В 1905 году в бакинской газете «Хаят» («Жизнь») увидело свет его второе стихотворение «Интернационал» («К согражданам мусульманам и армянам»). В 1903–1905 годах Сабир активно сотрудничал в разных газетах и журналах: «Дебистан» («Печальная школа»), «Зембур» («Овод»), «Иршад» («Путеводитель»), «Хагигат» («Истина»), «Хаят» («Жизнь») и др. В 1906–1911 годах наступает важнейший этап в жизни и творчестве поэта, связанный с кипучей деятельностью блистательного сатирического журнала «Молла Насреддин» (1906–1931). Знакомство, сотрудничество и дружба с издателем, главным редактором этого журнала, величайшим сатирическим прозаиком Мирза Джалилом Мамедкулизаде (1866–1932) сыграли неоценимую роль в становлении поэтического кредо Мирза Алекбера Сабира.
В поэзии Сабира преобладали политические, гражданские и патриотические мотивы, он был выразителем идей национально-освободительного движения в Азербайджане. Его внимание привлекали самые тёмные стороны жизни и быта общества: религиозный фанатизм, невежество, разврат богачей, социальный гнёт, беспощадная эксплуатация трудящихся, социальные противоречия. Сабир резко выступал против господствующих религиозных нравов, противостояния шиизма и суннизма. Он призывал народ к прогрессу, просвещению и свободе, создал новый стиль в поэзии – писал просто и понятно; умел сочетать живую народную речь с языком литературы, его поэтический язык стал доступным для широких масс. Сабир создал новую сатирическую школу реалистического направления в азербайджанской литературе. Произведения поэта были собраны в трёхтомном сборнике «Хопхопнаме» – «Книга Удода», увидевшем свет вскоре после смерти автора. Этому титаническому таланту был отпущен недолгий век, тяжёлый недуг неумолимо подтачивал силы, и в 1911 году великий поэт скончался в Шамахы, где и был похоронен на кладбище «Семь куполов».

С А Т И Р Ы

Божество вы моё!

Деньги, вы свет моих глаз: – всё естество вы моё!
Вы бережливость моя – не мотовство вы моё!
Роскошь, величье, почёт, власть – торжество вы моё!
Мекка, Медина, Коран – с Богом родство вы моё!
Вера, святыня, мораль, честь – божество, вы моё!

Годы и годы провёл я в добывании вас.
Пусть я совсем изнемог – вас я немало припас.
С вами навеки душа в смертный останется час.
Сила, и радость, и жизнь – всё существо вы моё!
Вера, святыня, мораль, честь – божество вы моё!

О, вы жестокие! Вам жизнью пожертвовал я.
Миг наслажденья от вас мне – как венец бытия.
Слышу наследников торг – близится гибель моя.
В чей же карман вам попасть? О, волшебство вы моё!
Вера, святыня, мораль, честь – божество, вы моё!

Деньги, уж вам не лежать в прочных моих сундуках.
Тратить вас в тысяче мест каждый начнёт вертопрах.
Вас в ресторанах сожгут, в клубах и прочих местах.
Будут вас грызть, говоря, мол, плутовство вы моё!
Вера, святыня, мораль, честь – божество, вы моё!

Ах, наступил, наступил час вашей муки большой.
Чуя несчастье, моей вы завладели душой.
Грудь моя вами полна, мозг мой для вас не чужой.
Словно красавица – страсть и колдовство вы моё!
Вера, святыня, мораль, честь – божество, вы моё!

Если бы мог, никогда я не оставил бы вас!
Смерть, не считаясь ни с чем, вас удаляет от глаз.
Знайте ж, я буду шептать даже в последний мой час:
«Деньги, вы свет моих глаз – всё естество вы моё!
Вера, святыня, мораль, честь – божество, вы моё!»

Перевод Павла Панченко

Погрузимся в невежество

Погрузимся в невежество, век в темноте проживём,
Человеческий образ утратим и ползать начнём.

Если мы пожелаем спокойно по-прежнему жить –
Проклянём все науки, потребуем школы закрыть.
Станем ямы коварства, как прежде, для ближнего рыть,
А простому народу полезно в невежестве быть.
Пользы в знаниях нет, а вреда не исчислить потом.
Погрузимся в невежество, век в темноте проживём!

С головой одеялом накройся, чтоб крепче заснуть.
Чтоб никто не будил, надо уши покрепче заткнуть.
И пускай суеверными снами волнуется грудь.
Ты проблемы ислама и нужды народа забудь!
Пусть друзья наши плачут, а радость владеет врагом.
Погрузимся в невежество, век в темноте проживём.

Всех разгоним мы, кто о науках болеет душой.
Жизнь отравим им, чтобы бежали их сон и покой.
Мы уйти их принудим, пусть в край уезжают чужой.
Будем жить без наук, но зато со спокойной душой.
Мы народ неучёный всегда за собой поведём.
Погрузимся в невежество, век в темноте проживём.

Пусть гяуры дерзают, как птицы, на крыльях летать,
Правоверные могут полёты во сне совершать.
И ещё поученье ахунда нельзя забывать:
«Мир ничтожен, нельзя ему сердце своё предавать.
Вот когда мы умрём – мы блаженство в раю обретём!».
Так погрязнем в невежестве, век в темноте проживём.

Жизни будущей образы – в снах. Презирай эту явь
И живи в сновиденьях. Мир этот ложный оставь.
Спи! К чертогам эдема полёт сновидений направь!
Насылающих сны благодатные духов прославь.
Счастлив тот, кто в мечтаньях живёт, упивается сном.
Так погрязнем в невежестве, век в темноте проживём.

Спи, и в сонном виденье откроется рай пред тобой,
И гылманов и гурий пленительный явится рой.
Спать голодным ты лёг – наслаждайся небесной едой.
Пусть владеют гяуры с шайтанами грешной землёй.
Реять в ангельском сонме мы будем в виденье ночном.
Погрузимся в невежество, век в темноте проживём.

Пусть гяуры в искусствах достигли великих высот,
Пусть и изобрели телеграф, паровоз, пароход, –
Заплати за билет – и тебя паровоз повезёт!
Не пристало с неверным тягаться тебе, мой народ.
Лучше в рабстве, как прежде, влачиться под чуждым кнутом.
Погрузимся в невежество, мирно свой век проживём!

Перевод Владимира Державина

Гусейн Джавид
(1882–1941)

Могучий поэт-философ, великий драматург Гусейн Абдулла оглы Расизаде под псевдонимом Джавид – Вечный родился в 1882 году в древнем городе Нахчыване. Начальное и среднее образование получил в родном городе. В 1899–1909 годах продолжал обучение в Тебризе и в Стамбуле, окончил филологический факультет Стамбульского университета. Сначала в Нахчыване, Гяндже и Тифлисе, а с 1915 года в Баку преподавал литературу в разных учебных заведениях. Первая книга его стихов «Минувшие дни» вышла в свет в 1913 году на азербайджанском языке в Тифлисе, а в 1917-м в Баку был издан второй сборник «Весенняя роса». Гусейн Джавид написал немало стихотворений и поэм в романтическом стиле и прославился в азербайджанской литературе как автор лирико-романтических стихов и лирико-эпических поэм, а также как создатель трагедий и драм в стихах. Поэмы «Азер», «Князь», пьесы «Мать», «Шейх Санан», «Дьявол», «Пророк», «Хромой Тимур», «Сиявуш», «Хайям» и другие произведения великого поэта явились яркими художественными событиями в азербайджанском литературном процессе начала XX столетия. В 1937 году Гусейн Джавид был репрессирован и сослан в Сибирь, в Иркутскую область, в село Шевченко, где и скончался в 1941 году. В 1982 году его останки были перевезены из Иркутской области и захоронены в родном Нахчыване рядом с отчим домом, под тутовым деревом. После того как над могилой поэта был воздвигнут монументальный мавзолей, в 1996 году в нём были перезахоронены перевезённые из Баку останки жены поэта Мюшкиназ ханум и сына Эртогрула, а в 2004 году рядом с ними была похоронена и дочь поэта Туран ханум Джавид.

Газель разлуки

Если б не было в мире влюблённых, любви
и мгновения злого разлуки!
Если б не было в мире творенья, творца,
и свиданья, и снова разлуки!
Если б не было в мире недугов, лекарств,
и рождений, и траура смерти!
Если б не было в мире убежища встреч
и бредущей без крова разлуки!
В моём сердце, увы, ослепительный свет,
на глазах – одеяние ночи…
Если б не было в мире ни света, ни тьмы,
ни жестокого слова разлуки!
Ну, так в чём же тут смысл? Для чего это всё?
Суть создания непостижима.
Почему, почему справедливости нет,
упоенья – без зова разлуки?
Не осталось терпенья и сил у меня.
Вопрошаю: о, где справедливость?
Если б не был я счастлив вначале, теперь
не гремели б оковы разлуки.
Перевод Владимира Портнова

Маленький бродяга

Безродный, он спит на холодной земле,
Ни помощи он, ни надежды не знает,
Он, словно листок, увядает во мгле,
Как тяжко несчастный вздыхает.

Подушкой ему – ледяные сердца
Людей невнимательных и равнодушных,
Вот так суждено и прожить до конца
В трущобах, замусоренных и душных.

Он жарким, полуденным солнцем палим,
Несчастный оборвыш, к тому же увечный;
И нету навеса, чтобы скрыться под ним,
И тени скользят над землёй, скоротечны.

Вот начали тюрьмы везде возводить,
Решётки на окнах жестоких громадин;
И сирого можно теперь засудить,
А завтра повесить меж двух перекладин.

Возводят святилище – божий чертог,
Поклоны кладут божеству неустанно.
Здесь камень и грязь, – не с несчастными Бог,
Вокруг горемыки обманно, обманно.

В женской школе

– Как звать тебя, голубушка?
– Гюльбахар меня звать,
– Есть у тебя родители?
– А как же! Отец и мать.
– Богат ли отец? Велика ли родня?
– Лишь бекского званья родня у меня...
– Коль так, отчего ж ты в нарядах простых?
Не вижу серёжек, колец золотых, –
Отвечай, не смущаясь...
– В доме немало добра,
Но учительница нас учит, что это – мишура.
Украшение девушки – свет знания и чистоты.
– Верно, милая...
Но кого же всех больше любишь ты?
– Всех больше люблю Аллаха, сотворившего естество.
– А ещё?
– Кроме Аллаха, люблю посланцев его.
– А нет ли ещё любимых?
– Есть!
– Кто ж он такой?
– Мать, отец, учительница и весь род людской...

Перевод Олега Шестинского

Не радуйся чужому горю

Не радуйся чужому горю, милый,
Злорадство брось, не смейся над бедой,
И не встречай улыбкою постылой,
Того, кто схвачен горькою нуждой.

Насмешка, едкое словцо порою
Ножом пронзают сердце на года.
И помни: тот, кто ранен был тобою,
Уже не исцелится никогда.

Не оскорбляй! А волю дашь гордыне
И оскорбишь – откроешь мести путь.
Заплачет завтра, кто смеётся ныне.
Не рань других, всегда отзывчив будь!

Перевод Льва Озерова

Улыбнись

Цветок души, улыбнись! Твоя улыбка нежней
Всего, что в мире большом мне счастье дарит, пьяня,
А шелест крыльев твоих, мой утренний соловей,
На выси творчества вмиг всегда возносит меня.

Зачем на светлом лице туман неведомых бед?
Зачем течёт по щекам слезинок нежных роса?
Ведь если сквозь стену туч проглянет солнечный свет,
Твоя улыбка взлетит, как радуга, в небеса.

Твоя улыбка равна странице жизни моей!
Тебе неведом самой предел твоей красоты!
Играет нежность в тебе, как волны в шири морей!

Цветок души, улыбнись! Сорви стесненья печать!
Меня своей красотой, как цепью, сковала ты!
Как раб стою пред тобой, как столп – я должен молчать.

Перевод Льва Гумилёва

Мамедгусейн Шахрияр
(1905–1988)

Великий азербайджанский поэт Шахрияр – Хошгинаби Сеид Мамедгусейн Гаджи Исмаил оглы родился в 1905 году в Тебризе в семье адвоката. Начальное образование получил в медресе, а первое системное образование в средних школах «Совместная» и «Благодать» в Тебризе. Успешно продолжал учёбу в Тегеранском университете на медицинском факультете до последнего курса. Затем за активное сотрудничество с демократической интеллигенцией его сослали в город Хорасан. Своё первое стихотворение Шахрияр написал в возрасте 7 лет на азербайджанском, а второе – в возрасте 9 лет на персидском языке. Удивительно, что он прославился как поэт, всю жизнь параллельно писавший на двух языках: на тюркско-азербайджанском и персидском. И первая его книга в 1929 году, и собрание сочинений в четырёх томах в 1992 году были напечатаны в Тегеране. Книги Шахрияра неоднократно издавались в Тегеране, Тебризе, Баку, Москве и других городах. Он широко известен не только среди тюркских народов, но и на всём персоязычном Востоке. Известная поэма «Поклон Гейдарбабе» (1950) была написана простым, доступным, эффектным народным азербайджанским языком и принесла автору огромную популярность и славу во всём тюркском мире. Гейдарбаба – название гор, где поэт провёл своё детство. В поэме на родном азербайджанском языке яркими художественными средствами показана боль разделённого азербайджанского народа. Гениальный Шахрияр умер в 1988 году и похоронен в известном мавзолее – Пантеоне Поэтов в Тебризе.

Поклон Гейдарбабе
Отрывки из поэмы

Гейдарбаба! Гром ли грянет, грохоча,
Сель ли хлынет, по ущельям клокоча,
Выйдет юность, хорошея, хохоча,
Пусть услышит край родимый мой привет,
Пусть воспрянет вашей памятью поэт.

Как затеют куропатки переклик,
Как цветами рассияется твой лик,
Как припустит заяц вкось и напрямик,
С нами радость раздели ты пополам,
Дай улыбку неулыбчивым сердцам.

Как возьмётся ветер тучам мять бока,
Как подснежник скинет белые меха,
Как рубахи выжмут в небе облака,
Пусть и в горе мы возвысимся горой.
Той желанной, несказанною порой!

Солнца ласки обжигают, горячи,
Пой ручьями, плачь ключами, зажурчи,
Первоцветы передать мне поручи,
Тёплый ветер ароматом напои,
Разбуди мечты уснувшие мои!..

Гейдарбаба! Верный верен до конца,
Век неверным не отмерен до конца,
Сожаленьем не утешатся сердца,
Но прости нас, что не свиделись пока,
Знай, что память у меня не коротка…

Говорят, огонь в мечети не потух,
Говорят, родник, как встарь, ласкает слух.
Говорят, царит в селенье мирный дух.
Мансурхану за дела его хвала,
Где бы ни был – да хранит его Аллах…

Отвернулись люди-други, отошли.
Друг за другом были вьюги – отошли.
Как огни, они потухли – отошли.
И глухая ночь объяла белый свет,
И предстал глазам пустыней целый свет…

Сон озёрный обнимали берега,
Путь-дорога куропатки нелегка,
К Хошгинабу приведёт наверняка.
Путь-дорога в наши отчие края,
Пусть туда теперь летит и песнь моя.

Кто обрёк на запустенье Хошгинаб?
Оседают твои стены, Хошгинаб,
Кто не выжил, кто согнулся, кто ослаб...
Бьёт ли ключ, довольно ль в озере воды?
Или чахнут от безводия сады?..

И отец мой – всем всегда помочь готов.
Щедрый сердцем, хлебосол и острослов,
Замыкавший ряд прекрасных стариков.
А потом пришли совсем иные дни,
И погасли милосердия огни...

Гейдарбаба! Слышишь, я тебя зову,
Отзовись! Пусть эхо взмоет в синеву!
Не хотел бы в клетке видеть и сову,
Здесь же льву тисков тоски не превозмочь,
К бессердечным он взывает день и ночь.

В час, когда расправишь гордо плечи ты,
И услышишь громовые речи ты,
И заглянешь далеко-далече ты,
За горами мою волю разгляди,
Под ногами мою долю разгляди…

Храбрых сыновей растя, Гейдарбаба,
Вероломных не щади, Гейдарбаба!
Своре волчьей не прости, Гейдарбаба!
Пусть пасутся твои тучные стада,
Пусть не знают бед, напастей никогда.

Честь тебе, Гейдарбаба, хвала тебе!
Моя гордость и судьба, хвала тебе!
И кого б тропа ни привела к тебе,
Пусть узнает, пусть услышит млад и стар,
Что поёт твои печали Шахрияр.
Перевод Сиявуша Мамедзаде

Почему?
Я жертвою твоею пал, теперь пришла
Ты – почему?
Хотела ты, чтоб я угас, тоской
Объятый, – почему?

Зачем ты принесла бальзам, когда уже
Погиб Сохраб,
Лекарство вовремя ему
Не отнесла ты – почему?

Всю жизнь я мог счастливым быть,
Но лишь сегодня я твой гость,
А завтра не смогу войти в твой двор
Богатый – почему?

Мы юность отдали тебе, теперь ты
Любишь молодых,
Красавица, былым друзьям их предпочла
Ты – почему?

Когда смиренно, как Фархад, моя
Любовь ответа ждёт,
Дают уклончивый ответ
Уста-гранаты – почему?

О, ночь разлуки! Ни на миг
Я не могу глаза сомкнуть,
Ты мне поёшь, но твой напев сулит
Утраты – почему?

Всегда – влюблённых небосвод рассеивает
По земле,
Но не рассеют, как туман, весь мир
Проклятый – почему?

Молчит, кто верен: не поёт в разлуке
С розой соловей,
Скажи, зачем же столько слов, и розы
Смяты, – почему?

Вдвоём с возлюбленной своей всегда
Скитался Шахрияр,
Один идёт на страшный суд и ждёт
Расплаты – почему?

Перевод Сергея Северцева

) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [1918] => Array ( [ID] => 1918 [UF_TAG] => Азербайджан [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => azerbaydzhan [UF_CNT] => 20 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Добру быть вечно

20.12.2017 833

В современном мире люди стали более свободными и независимыми от многих факторов случайностей, нежели наши предки. Несомненно, это обстоятельство в какой-то степени определяло направление литературы, чётко отражаясь в ней. Общественно-политические и социально-нравственные функции современности в большинстве государств выполняют парламент, правительство, политические партии, общественные движения, а в древности и Средневековье эти функции, как правило, вынуждены были брать на себя учёные, философы, поэты. Поэтому мировая древняя и средневековая литература в целом обогащена общечеловеческими социальными мотивами, что характерно и для азербайджанской литературы той эпохи...

Азербайджанская классическая литература вовсе не была посвящена только мистическим мотивам, абстрактному описанию и воспеванию божественной любви; в творчестве многих поэтов были отражены мотивы реальной, светской любви, вера в её жизнеутверждающую силу.

В древности и Средневековье в азербайджанской литературе поэзия была богата художественными формами; в притягательных поэтических произведениях образно отражались цельные картины жизни, рассказывающие о любви, мудрости, справедливости и духовности народа. Но постепенно набирал силу новый взгляд на жизнь и на самого человека, наряду с традиционно-любовной темой стала заметной тема духовности и нравственности, которая со временем обогатилась обращением к реально-повседневным житейским событиям.

В начале XVIII века в азербайджанской литературе во всю мощь чувствовалось дыхание реальной жизни, появился новый тип литературных произведений, и вся литература начала приобретать окончательно реалистическую направленность; произошёл эпохальный перелом и в многовековой традиционной поэзии. Этот период в истории литературы принято именовать ранним реализмом.

Понятия любви и красоты претерпели серьёзные содержательные изменения в сравнении с классической поэзией прежних времён, обновились эстетические запросы и идеалы. Земное начало, реалистическое изображение приобрели явные очертания, новые эстетические принципы завладевали умами большинства художников той эпохи. Открытое выражение земных чувств, естественность человеческих переживаний не вмещались в аскетические формы и стали меняться по велению времени.

В этот период силлабическое стихосложение вступило в самый плодовитый этап; стихи в «хеджа» обогащались и многомерным внутренним содержанием, и новыми художественными качествами. Своей вершины «хеджа» – национально-силлабический стих – достиг в творениях Молла Вели Видади и Молла Панаха Вагифа. Эти поэты совершили революцию в национальном художественно-языковом мышлении; творчески используя весь арсенал поэтических средств и классический опыт, они обогатили и соединили их с живой энергией и красками народной речи и сказа.

В XVIII веке существенные изменения произошли и в использовании художественных средств, и в фигурах речи, традиционных для классической поэзии: они освобождались от арабско-персидских изречений и приобретали национальное языковое звучание. Творческая деятельность двух великих поэтов этого века Видади и Вагифа составляет переходный период между Средневековьем и Новым временем.

Азербайджанский народ, как и большинство народов мира, расстался с феодальным прошлым в XIX веке. Вхождение Северного Азербайджана в состав Российской империи в 1828 году послужило мощным толчком к развитию во всех сферах общественно-культурной жизни нации. И в литературе проявилась тенденция к коренному изменению и обновлению.

Общеизвестно, что процесс формирования новой литературы не происходит безболезненно, сопровождаясь во многих случаях острыми противоречиями между различными направлениями. Азербайджанская литература XIX столетия с точки зрения её содержания, особенностей пути развития, типологии литературных родов и жанров, стилевой и языковой специфики является ярким художественным воплощением переломного периода истории азербайджанского народа. Были созданы совершенные, обладающие идейно-художественными достоинствами и поэтической формой, произведения основных жанров классической поэзии – газели, касыды, месневи, мухаммасы, терджибенды, кыты, рубаи, поэмы – такими выдающимися мастерами слова, как Гасым бек Закир, Мирза Шафи Вазех, Сеид Абульгасым Набати, Хуршидбану Натаван, Сеид Азим Ширвани и др.

Поэты XIX века достигли и значительных успехов в продолжении традиции народной поэзии, имеющей богатую древнюю историю. Они внесли большой вклад в обогащение фольклорного стиля национальной поэзии и усиление его позиции в литературном процессе. Созданные в фольклорном стиле стихи в основном посвящены воспеванию любви, глубоких чувств и переживаний влюблённого, а также описанию красоты живой природы. Естественность, оптимизм, искренность, мотив вечности являлись характерными особенностями этих произведений. Силой художественного слова эти поэты выражали внутренний мир своих современников, их любовь, желания и мечты.

С этим периодом связано и возникновение совершенно нового литературного явления исключительной общественной важности: формирование самостоятельного направления – сатирической поэзии. В XIX столетии острая критика социальных пороков и разоблачительные сюжеты в азербайджанской поэзии получили широкое развитие. Сатира сформировалась в самостоятельное литературное течение и начала играть важную роль в литературном процессе, оказывая влияние на пробуждение национального самосознания в борьбе против социального зла.

Как известно, вся азербайджанская литература XIX века формировалась на базе просветительства. Актуальными становились идеи развития, изменения общества через реформы. Справедливо, что в азербайджанской литературе этот период обозначается термином «просветительский реализм». Бесспорно, ведущая позиция в азербайджанской реалистической литературе XIX столетия принадлежит в первую очередь видному писателю и мыслителю Мирзе Фатали Ахундову. Он обладал мощным художественным талантом, острым критическим мышлением, глубокой наблюдательностью и эрудицией, способностью к философским обобщениям, знанием прогрессивных гуманистических литературно-философских традиций как азербайджанской и в целом восточной, так и русской и западноевропейской литератур. В шести известных комедиях великого драматурга с высоким мастерством и реалистической достоверностью нашли отражение современная ему азербайджанская действительность, быт, семейные проблемы, социальное положение, нравственно-психологические особенности. В повести «Обманутые звёзды» М.Ф. Ахундов создал полнокровные сатирические образы феодальных владык, выдвинул идею просвещённого правителя, пропагандируя её как один из путей общественного прогресса.

Результатом сатирической литературы, повествующей об отсталом образе жизни, явилось то, что духовное развитие общества стало центральной темой просветительской дидактики. Но в сатирических произведениях Г. Закира, С.А. Ширвани и позже М.А. Сабира общественная позиция ставилась значительно выше дидактических целей.

Развитие и широкое распространение сатирического направления вовсе не было случайным явлением. Это было связано с переломными периодами в общественно-политической и социальной жизни страны в XIX и начале XX века. Нравственные противоречия между привилегированными слоями и широкими народными массами, обострение непонимания в их взаимоотношениях в национально-культурной среде создавали благодатную почву для широкого развития сатирического поэтического течения.

Сатирики в своих произведениях подвергали острой критике и разоблачали непригодность политики разбоя и взяточничества, самоуправство местных чиновников, их невежество и аморальность, равнодушие к нуждам народа, ханжество, двуличие и ограниченность духовенства, жадность и воровскую сущность купеческого сословия. Тем не менее сатира вовсе не была направлена только против привилегированных классов и слоёв, её беспокоили и недостатки, присущие природе человека. И в этом смысле там, где это было необходимо, они проявляли объективность, критикуя и крестьян, и неимущих, иногда даже защищали беков и богачей.

Просветительская идеология прививала художественной литературе остросатирическое отношение к феодальному, позже и к капиталистическому обществу, их уродливым нормам, унижающим человеческую личность. Именно просветительство приближало стиль и язык художественной литературы к народному языку, поднимая в нём истинно народный дух. Выросло значение и влияние критики. Самого высокого уровня развития достигла реалистическо-сатирическая литература. Мирза Алекбер Сабир окончательно сформировал поэтическо-сатирическую школу в Азербайджане, поднял общественную сатиру, поставленную на службу национальной независимости, на уровень «гласа столетия» – XX века.

В начале XX века демократические идеи критического реализма, открытая общественная позиция, борьба за государственную независимость переступили порог литературы и стали частью повседневной жизни. Создание Азербайджанской Демократической Республики (28.05.1918–28.04.1920) было логическим завершением процесса пропаганды идеи независимого государства, провозвестником и проводником которого стали национальная литература и пресса.

Зарождение литературного движения романтизма оказалось важным событием в развитии национальной общественно-художественной мысли. Романтизм как новое литературное течение, основанное на синтезе многовековой классической поэзии и на идее национальной независимости, охватившей общество и вселившей большие надежды, стал новаторством, обогатившим поэтические формы и стили. В азербайджанской литературе романтизм, соединив национальное самосознание и общечеловеческие идеи, сыграл большую роль в обогащении художественной мысли. В произведениях яркого представителя романтизма Гусейна Джавида герои отличаются внутренним духовным богатством, формируют свои новые возвышенные идеалы. Выдающийся поэт завоевал большую славу и как основатель романтической драматургии в азербайджанской литературе.

Гениальный азербайджанский поэт из Тебриза Мамедгусейн Шахрияр в своих произведениях изображал человека в органической связи с окружающей средой, отображая повседневную жизнь различных социальных слоёв и их быт, сугубо национальные обычаи и традиции, желания и мечты своего народа, общенациональные горести и беды. Отражая реальную действительность во всей её широте и разнообразии, со всей её сложностью и противоречиями, высокохудожественная поэзия Шахрияра в истинном смысле слова становилась зеркалом, художественной летописью в XX столетии народной жизни в Южном Азербайджане.

Итак, предлагая изысканному вниманию читателей «ЛГ» поэтические образцы видных представителей азербайджанской поэзии трёх неспокойных веков, переломных эпох, надеемся, что этот выпуск внесёт свой скромный вклад в укрепление и обогащение азербайджанско-русских литературных связей и будет способствовать лучшему взаимопониманию наших народов.

Иса Габиббейли,
академик НАНА

Абузар Багиров,
писатель, литературовед

Литература переломных эпох

20.12.2017 232

Исполнилось 85 лет со дня рождения большого русского поэта Анатолия Передреева.

Издательство «Современник» образца 1978 года. В национальную редакцию входит высокий голубоглазый красавец лет сорока, в строгом костюме, ослепительно белой рубашке, затянутой галстуком, в начищенных до блеска туфлях и внимательным испытующим взглядом обводит редакционный кабинет. Ален Делон отдыхает!

Гость подходит к моему столу:

– Володя? Бояринов?

Я готов вытянуться по струнке и выпалить: так точно.

– Передреев, – представляется гость и протягивает руку.

Всюду и всегда Анатолий Передреев являлся на глаза уважаемой публики именно так: лёгкой походкой, чисто выбрит, с иголочки одет, подтянут и молодцеват, с гордо поднятой головой. Как сказала моя десятилетняя дочь, впервые увидев его на пороге нашей квартиры: «Точно штык на винтовке».

Конечно же, я был о нём наслышан; конечно же, читал и перечитывал; конечно же, мечтал встретиться и без обиняков, со всей своей беспартийной прямотой заявить: «Ваша хрестоматийная «Окраина», Анатолий Константинович, достойное стихотворение, но ваши «Ботинки» дороже и роднее. Они просты, но каким высоким слогом говорит эта вящая простота!..» Однако Передреев опустил меня с небес в лоно национальной поэзии: «Я принёс переводы ингушского классика Джемалдина Яндиева». И выложил на стол папку с тесёмками. Тут приоткрылась соседняя дверь и из начальственного кабинета показался Юрий Кузнецов, входящий в зенит поэтической славы, и без особых церемоний пригласил гостя к себе. Чувствовалось, что два крупных поэта знают друг о друге больше, чем мы о них. «И Передреев горько усмехнулся…»

Нельзя сказать, что Анатолий Передреев занимался переводами профессионально. Если так, значит, по графику, «по какому-то адскому плану», в строгих рамках объёма рукописи и времени, отведённого на перевод, чего поэт терпеть не мог. Анатолий Передреев имел право выбора и выбирал только то, что ему казалось созвучным и близким по духу. Чаще всего это были стихи друзей. Но и здесь был строг в отборе. Поэты, которых он переводил, обычно оказывались людьми трудных и даже трагических судеб. Сиротство, неприкаянность, тяга к родовому гнезду, военное лихолетье, вечное преодоление и над всеми испытаниями и бедами – материнская слеза и вечная любовь. За эти темы Анатолий Передреев охотно брался, и на это были особые причины. В последние годы собственные стихи давались всё труднее и труднее. Для тех, кто ждал новых откровений от Анатолия Передреева, каждое его стихотворение 70–80-х годов было своеобразным знаком – «лёд тронулся». А «Баня Белова» стала целым событием. Словно какой-то непреодолимый барьер мешал его таланту воспарить, как прежде, на запредельной высоте. Приступая к переводу, поэт словно забывал про тормоза и отпускал в свободный полёт свой испытанный слог, позволявший новоявленному произведению стать классикой той национальной литературы, которую представлял автор. И мне всегда казалось, что в таких случаях Передреев надевал горскую папаху и парадную черкеску с кинжалом.

Этим же вечером. Мы входим под прокопчённые своды Пёстрого зала ЦДЛ. Накурено – хоть топор вешай. Шум и гвалт. Здесь едят и пьют. Здесь читают стихи и до одури спорят. При этом крикуны не слышат друг друга, надо успеть выговориться самому… Передреев на несколько мгновений замирает в своей кинематографической позе и нараспев произносит: «Фа-у-на».

И наступает момент, когда я смелею и спрашиваю, как мне кажется, очень даже тактично: «А что вы сейчас пишете, Анатолий Константинович?» Нет, не «горькая усмешка», а кривая улыбка и взгляд исподлобья отбивают у меня всякую охоту задавать наводящие вопросы. Но собеседник отвечает: «Пишу поэму «Чёрная дыра». Когда я задам вопрос через пару лет, прочитав новое стихотворение автора «Беспощадна суть познанья…», где царит «тяжкий холод чёрных дыр» и где «не с чёрною дырою, со звездою говоришь»:

– Это ли пресловутая поэма?

Поэт отрицательно махнёт головой:

Нет. Стихотворение – о вечном… А «Чёрная дыра» о том, что нас ждёт. Будь проще…

Владимир Бояринов

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [287] => Array ( [ID] => 287 [UF_TAG] => Память [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => pamyat [UF_CNT] => 446 ) [4810] => Array ( [ID] => 4810 [UF_TAG] => Анатолий Передреев [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => anatoliy-peredreev [UF_CNT] => 2 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 3 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Будь проще

20.12.2017 471

Нередко случается так, что, прочитав талантливый очерк о чьём-либо творчестве, открываешь в ещё недавно не близком тебе поэте струнки, которые заставляют иначе на него взглянуть, перечитать то, что читал давно, или прочитать то, что в своё время по причине твоего ранее поверхностного восприятия того или иного поэта не читал.

В Балашихе состоялась презентация книги «Строки и судьбы» поэтессы Валентины Коростелёвой – автора, прекрасно известного не только в родном городе. Подмосковные читатели хорошо знакомы с её творчеством, причём как взрослые, так и дети. И новую книгу расхватали моментально – преподаватели, библиотекари, да и простые любители качественной литературы – для себя, для детей и внуков. Она действительно интересна: 28 отдельных очерков – развёрнутых и небольших, а также эссе о поэтах – от Александра Блока до Евгения Евтушенко включительно. И читается как единое целое, окрашенное тончайшими нюансами поэтических дарований, черт характеров и особенностей времён, в которые жили её персонажи.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Григорий Блехман, поэт, прозаик, публицист:
– Её очерки и эссе написаны так, что равнодушным ни к кому из этих 28 поэтов не остаёшься. Может, это происходит потому, что Валентина Абрамовна сама поэт глубинный, прекрасно знающий русскую и мировую литературу, влюблённый в слово и трепетно к нему относящийся. Отсюда и влюблённость в талант другого, а также умение подать его щедро читателю.

Нина Акатьева, заслуженный работник культуры РФ, Балашиха:
– Это не учебник по литературе с «правильными» формулировками о творчестве и месте поэтов в истории литературы, а откровенный разговор с читателем не только о поэзии, но и о «временах и нравах», по-своему влиявших на судьбы героев. Очень нужная книга.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [11160] => Array ( [ID] => 11160 [UF_TAG] => Валентина Коростелва [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => valentina-korostelva [UF_CNT] => 5 ) ) [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Строки о судьбах, в талант влюблённых

13.12.2017 218

Стихи разных лет

Родилась в Кирове (Вятке), окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Издано 20 книг, из них 11 поэтических (в том числе в Болгарии). Член Союза писателей России, лауреат международных литературных конкурсов имени Андрея Платонова и Алексея Толстого, «Добрая лира», «Литературная Вена», а также им. Фёдора Тютчева и Андрея Белого. Заслуженный работник культуры РФ.
В настоящее время живёт в подмосковной Балашихе.

Чудная дорога

Покуда ноги носят без труда,
Я не забьюсь в уютную берлогу.
Пускай до края леса, до пруда, –
Но лишь бы под ногой была дорога!

Я ей стихи читаю и пою,
Нет ничего желаннее на свете!
Как я дорогу русскую люблю,
Как дорог свет над ней, как сладок ветер!

Подхватит ветер – и душа парит,
Внизу – полян волшебные корзины,
И даль ясна, и сердце говорит
Опять с Её Величеством Россией!

Юность

Прохладный день. И пристань в три доски,
Собаки под скамейкою скучают…
Но слышатся призывные гудки
И дальнюю дорогу обещают.

И шумно собирается народ,
У ног вода то зашипит, то брызнет,
И вот уже подходит пароход,
Пыхтит вовсю, как сто загадок жизни…

И вот уже на палубе стою,
И тёплый ветер душу обвевает
И дарит жизнь, которую люблю,
Желаннее которой не бывает…

Эхо той войны

Снегопад лохматой лапой
Прошуршал, весной гоним…
Я во сне кричала: «Папа!..»
И бежала я за ним.

Как нарочно, всё преграды,
Нету силы даже звать.
Мне ему так много надо
Наконец-то рассказать!

Я бегу, а он не ближе,
Вот такая вот беда.
Я боюсь, что не увижу
Папу больше никогда!

… День прошёл, весной объятый,
Сочинил свою строку,
Но во сне опять за папой
Я бегу, бегу, бегу…

Пляши, вдова!

…Одёрнув юбку узкую,
Анфиса в круг вошла
И, не спеша, под музыку
Плечами повела…

Вдруг топнула, нарядная,
По-русски, от души!
И кто-то крикнул, радуясь:
– Пляши, вдова, пляши!..

Ах, как она отчаянно
Пошла кружить-дробить!
Как будто всё печальное
В паркет хотела вбить, –

И горе незабытое,
И слёзы, что в тиши…
Нет милого – убитого.
Пляши, вдова, пляши!

За слово, что не скажется,
За свет земной души,
За всех, кому не пляшется,
Пляши, вдова, пляши!

В Яропольце

Первый день июня хмурит брови,
Но царит в усадьбе вечный свет.
Здесь ступала ножка Гончаровой,
Здесь страдал отверженный поэт.

Старый парк. Ни суеты, ни ветра,
Вот тропа, где встретились века...
Быстрый шаг влюблённого поэта,
Гончаровой тонкая рука.

Нет, не дома каменные стены,
Где студенты весело кричат, –
Эта песня листьев, эти тени
О былом торжественно звучат,

Эта змейка тропки по откосу,
Эта синь берёз и тополей,
Эти липы старые и воздух –
Самый воздух родины моей...

Выше голову, Русь!

Ты прославилась хлебом,
Ты спасала, любя...
Глянь же в зеркало неба,
Узнаёшь ли себя?
Лик греха и печали,
Всех мастей суета...
Где твоя величавость,
Где твоя доброта?

Умирала, горела, –
И вставала, любя...
Скольких ты обогрела!
Кто согреет тебя?..
Пусть метель не сдаётся
И в пыли – письмена,
Но Россия – то солнце,
Что на все времена!

И пускай нас не хвалят,
Пусть замучила грусть, –
Выше голову, Ваня,
Выше голову, Русь!
Не согнёмся, и точка, –
Утверждать я берусь.
Выше голову, дочка,
Выше голову, Русь!

Деревенские старики

Василию Белову

Давно им жёны отпустили
Их стародавние грехи.
Они у внуков отгостили,
Послушав правнуков стихи.

Они на кладбище старинном
Себе сыскали уголок…
Худеют серые перины
И тлеет жизнь, как уголёк.

Но о болезнях – ни полслова,
Покуда светит – надо жить!
И, только утро, ищут снова,
К чему бы руки приложить...

И час придёт, на зорьке вешней,
Когда и ветры к сердцу льнут,
Они, стыдясь, с улыбкой нежной
Слезу невольную смахнут

И, отойдя от сладкой боли,
В сенях нащупав посох свой,
Пойдут в родное чисто поле
Проститься с милою землёй...

Верую

Налегке, наугад – в путь пустилася,
Под метелью, видать, народилася,
Ноги быстрые, очи зрячие,
И душа почему-то горячая!

Обожаю раздольное летушко.
Деревенские корни – от дедушки,
Потому и пою печки-лавочки,
Что ни слово-словечко – от мамочки!

Нынче в душах – метельное крошево...
Всё равно обещаю хорошее,
Потому ли, что делышко – делаю,
Потому ли, что в родину – верую!

Когда луна – над головами...
Когда луна – над головами,
Когда уходят берега,
Когда я снова, снова с Вами, –
Земная ноша так легка,

И ветер ангельский ласкает
И лоб, и щёки, и глаза,
И мука щедрая такая,
Что слышны рая голоса,

И жжёт огонь, и очи слепы,
И счастье властвует судьбой, –
Морскую глубь и бездну неба
Переплетая меж собой...

О, золотое сновиденье,
И опалённой кожи гладь,
И роковое приземленье
На землю грешную опять!..

Без солнца

Дремлет дело, и радость сужается,
Жаждем солнца, чтоб душу согреть,
А весна всё никак не решается
Развернуться и в голос запеть.

Не готова к пути эпохальному,
Ой, да гонит тоску даже днём,
И сдаётся – то снегу нахальному,
То дрожит под холодным дождём.

Лишь ветрило гуляет заносчиво
В опьяненье всемирных идей…
У России с весной много общего, –
Всё никак не согреет людей…

Нас воспитала мощная держава…

13.12.2017 348

Вступительное слово на вечере, состоявшемся 12 ноября этого года в ЦДЛ и посвящённом памяти Надежды Болтянской (1963–2015)

Эпоха социалистического реализма в литературе отучила и читателей, и самих поэтов понимать, что такое лирическая поэзия. Поэты либо воспевали всевозможные достижения, либо, наоборот, протестовали и обличали, либо зарифмовывали свои сентенции или путевые заметки после многочисленных творческих командировок. Поэтому, когда сотрудник отдела поэзии журнала «Юность» поэт Николай Новиков поместил в «Юности» в июле 1997 года на двух страницах обзор поэтической почты журнала, то он посвятил книге стихов Надежды Болтянской «Я из породы длиннокрылых», которая вышла в предыдущем 1996 году, только несколько строк. Он характеризовал её стихи, как милые, сугубо женские стихи о любви, где описывается небольшой уголок природы, который видит из окна тяжелобольная поэтесса. В связи с этой характеристикой Надиных стихов я вспомнила о Пушкине, как он сидел в Болдине, никуда не выезжал и, глядя в окно, написал «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» и многое другое. Также в памяти возникла обширная и разнообразная любовная лирика классиков – как мужчин, так и женщин.

Наши законодатели поэзии очень любят говорить, как заклинание: «Пушкин – это наше всё!», хотя если бы сейчас возник Пушкин, как начинающий поэт, они вряд ли бы его заметили, оценили и впустили в литературу. Я, конечно, не сравниваю Надежду Болтянскую с Пушкиным, но её пример очень хорошо демонстрирует, как неохотно литературные мэтры признают лирических поэтов.

Слава богу, Наде посчастливилось встретить среди современных литераторов человека, тонко чувствующего поэтически талантливых людей, который оценил её как одарённого лирического поэта и помог ей заявить о себе в газете «Неделя» и в авторитетных журналах. Этот человек, Владимир Иванович Салимон, сам является большим поэтом и издателем. В течение всей Надиной активной жизни он поддерживал её, помогая преодолевать отчаяние и укрепляя её веру в себя.

Надежда Болтянская совершенно самостоятельный лирический поэт. Стихи её ни на кого не похожи. Они отличаются лаконичностью и немногословием и чем-то напоминают японскую поэзию. В стихах Надежда Болтянская крайне экономно использует поэтические краски, находя очень точные, неожиданные и свежие образы для выражения своих эмоций. При этом её стихи не просто зарисовки каких-то впечатлений или чувств. Они открывают читателям автора как очень тонкого и глубокого человека, они интеллектуально изысканны и отмечены особым, уникальным зрением.

В ноябре 1997 года по рекомендации Владимира Салимона и Кирилла Ковальджи Надя была единогласно принята в Союз писателей Москвы.

За свою короткую жизнь Надежда Болтянская опубликовала четыре сборника стихов и ряд стихотворных подборок в журналах «Континент», «Грани», «Мир женщины», «Сельская молодёжь», альманахе «Кольцо А» и в газетах «Гуманитарный форд» и «Неделя». Родители и муж после её ухода из жизни издали посмертный сборник стихов «Я когда-нибудь в синюю даль уйду...».

После Надиной смерти её родители и муж, стремившиеся сохранить поэтическое наследие Надежды Болтянской, встретили большое сочувствие и поддержку в «Литературной газете» и других уважаемых изданиях, таких как журналы «Москва», «Нева», «Невский альманах» и других.

Эмилия Болтянская

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [15909] => Array ( [ID] => 15909 [UF_TAG] => Надежда Болтянская [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => nadezhda-boltyanskaya [UF_CNT] => 15 ) ) [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Благородная экономия поэтических красок

06.12.2017 292

Ольга Подъёмщикова

(1961–2000)

Ольга Подъёмщикова родилась в Туле. Её дед со стороны матери был учеником Льва Толстого, дед со стороны отца был главным архитектором Тулы. Окончила филологический факультет Тульского государственного педагогического института им. Л.Н. Толстого, работала экскурсоводом в Ясной Поляне, журналистом в местных и всероссийских газетах и журналах, на радио и телевидении, в РИА «Новости». Создала и возглавляла журнал «Тульские епархиальные ведомости». В 80-х вслед за сосланным мужем, поэтом и журналистом Сергеем Белозёровым, поехала в Сибирь на станцию Зима Иркутской области. Трагически погибла в ночь с 5 на 6 октября 2000 года под Тулой при невыясненных обстоятельствах. Посмертно издана книга стихов «…Вернись мне отблеском мгновенным» (Тула, 2001).

* * *
Душа моя – окаменелость,
ракушка, спрятанная в мел, –
кричи и пой! Имей же смелость,
когда весь мир окаменел.
О ты, прозревшая внезапно,
там, где забвения печать,
кричи и пой! Пускай не завтра
тебя заставят замолчать.
Детская железная дорога
Говорили, мстили, обижали,
друг от друга ночью уезжали,
возвращались, каялись, мирились,
и – расстались. И – угомонились.

Вот и всё. Мы строже и мудрее.
Детская дорога – громыхает.
И, склонившись, мы сидим над нею:
поезд мчится, семафор мигает.

Мы играем в прошлое, а в прошлом
маленьким всё стало и хорошим.
И не страшно нам с судьбой играть.
Только – врозь придётся умирать.

И как пуля вдруг пробьёт насквозь
моё сердце это слово – врозь.

Паровоз не дышит в тупике.
Я стою со свечкою в руке.

Анечке

1.
Дитя моё, грустью своей захлебнувшись,
разбившись о слово, как о волнорез,
щекою прижавшись, от горя согнувшись,
я крест обнимаю твой. Наперерез
кладбищенский ветер, волнующий травы,
к приблудной собаке минутная жалость.
Родная, мы обе с тобою неправы,
ты – в том, что ушла, а я в том,
что осталась.

Тепло ли тебе в том заоблачном доме,
где ангел тебя укрывает крылами?
Там свет и покой. Ну а вдруг ты порою
скучаешь по маме? Покинутой маме.
А я полюбила шиповника чащи,
осенних прогулок горчащую небыль
и больше не плачу. Но чаще и чаще
подолгу – с любовью – смотрю я на небо.

2.
Снова пришло время дерев и трав.
Снова листва и птицы, и мир – как был.
Просто ушла в землю, землёю став.
Просто ушла в небо в биенье крыл.

Не прерывается пуповина.
И связь двух душ
нам не нарушить, отняв тебя от груди.
Нету роднее места, чем эта глушь
возле твоей могилки. Я скоро, жди.

Так и живу. Там, где кроны качает лес,
вижу тебя. И твой голос зовёт вдали.
Ты ко мне руки протягиваешь с небес.
Я тебе душу протягиваю с земли.

3.
Вещи твои ещё запах твой хранят.
Мир наших комнат полон ещё тобой.
Но невозможно снова тебя обнять.
В этом объятии вновь обрести покой.

Голубоокая, в той голубой дали,
где ты живёшь, не страдая и не скорбя,
ты позабудь ту, что вглядывается с земли
в райские заросли, чтоб увидать тебя.

Кажется мне, будто ангельский вижу лик,
чудится мне, будто радостный слышу смех.
Ведь для тебя ожидание встречи – миг.
А для меня ожидание встречи – век.

* * *
Такая на душе печаль,
такое тихое отчаянье –
будто от берега отчалила
ладья, уснувши невзначай.

И над рекой дрожат огни,
такие робкие и тленные,
про все разлуки и вселенные
напоминают мне они.

И ничего нельзя вернуть.
Не изменить реки течение.
И бесконечное значение
прожитый обретает путь.

* * *
В моей квартире живы лишь часы.
Их слабый пульс поддерживает стены
бумажные. Здесь, на краю Вселенной,
песок минут струится на весы.

Моей вселенной улицы темны,
и тротуар их шаток и непрочен,
и из домов выходят только ночью
бессонные жильцы моей страны.

Их силуэты зыбки – только тень,
и голоса – лишь отзвуки, обломки
далёких фраз. И наступивший день
оставит нам вопросы, недомолвки,

свет фонарей и шёпоты дождя,
движенье звуков, смутные намёки...
Уходим. Боже, как мы одиноки
и как мы совершенны уходя.

Публикацию подготовил Андрей Коровин

Моей вселенной улицы темны

06.12.2017 262

Прозрачней стрекозиных крыл

06.12.2017 233

Владимир Пучков

Поэт, прозаик, историк литературы. Родился во Владимире в 1951 году. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор нескольких книг стихотворений и прозы. Лауреат и номинант российских и международных творческих премий («ТЭФИ-Регион», Международная Тютчевская премия и др.). Автор и ведущий просветительских мультимедиа-проектов в сфере культуры.

Переславль
Я скажу спасибо за то, что было,
Этим чахлым деревьям, когда приеду,
Берегам, где тяжёлые складки ила,
Где петровский ботик проспал победу,
Где музеев больше, чем птиц на ветках,
Где плывёт по озеру синий камень,
Где, устроив пир на костях у предков,
Голубой индеец храпит в вигваме!
Где в ночном кафе с ледяным названьем
Мы, листая книгу, сидели рядом,
Упиваясь, как счастьем, своим незнаньем,
Свой горячий мир замыкая взглядом.

* * *
Рассыпается лазерной пылью
Разноцветный московский снежок,
Понемногу становится былью
Невесомого сердца ожог.

И любви безрассудная мера
Проступает, как соль, на плечах:
Всё, что зрело на озере Неро
И созрело в ростовских ночах.

* * *
Пахучие, рассохшиеся брёвна
Лежат навалом грубо и неровно,
Присыпанные едкою листвой,
А сентября раскосые стропила,
Поблескивая свежестью распила,
Смыкаются у нас над головой!

Они стоят, поскрипывая в связке,
Среди садов крепчающей закваски,
Намёком на грядущее жилье,
Любым ветрам открытая квартира,
И, словно гости из иного мира,
Планеты пролетают сквозь неё!

* * *
Два оборота старого ключа
И тьма в ловушке. Сбитая, как войлок.
И бабочки сухие между рам.
Всё – выключено. Воздух обесточен.
Горячий сон, тяжёлый, как портьера,
Уходит в складки. Отсвет от Луны.
И я здесь жил?
Но, видимо, не здесь,
Иначе сам бы превратился в пыль,
В мерцающую бабочку, на взмахе
Застывшую! И высохшее время
Осыпалось бы тихо, как песок.
Всего и надо было – только два
Бесшумных оборота! И ключи
Долой! В траву! Попробуйте, найдите!

* * *
А между тем пока Господь,
Как музыкою, правит миром,
И света царскую щепоть
Во мглу протягивает сирым,

Какая тёмная тоска
Пронизывает, словно холод,
Всех, кто от царского куска
Своей же милостью отколот!

Не оглянуться впопыхах,
Туда, где прошлое маячит.
И ливень шелестит в стихах,
Как будто Бог над нами плачет!

Разноцветный московский снежок

22.11.2017 345

Виктор Николаев

Поэт, журналист, рок-музыкант. Автор поэтических сборников «Нервный Воздух» (1997), «СТО СЛОВ пуСТОСЛОВия» (1999), «Азбука Абсурда» (2000), «СимВОЛИка ВОЛИ» (2003), «ИЛИ» (2017). В 1994 году выпустил аудиоальбом, песни из которого звучали на радиостанциях Москвы и Санкт-Петербурга. Победитель и лауреат нескольких литературных конкурсов.

Сказочка

Рыцарям-златоустам златовласки латы латали,
рыцари в бой отправлялись и драконов злых побеждали.
Рыцари-златоусты возвращались домой с победой –
об этой своей победе трубили с утра до обеда.

Вечером тоже трубили, жрали-пили-хмелели.
Слушали златовласки, песни хвалебные пели.
Глупые златовласки не знали, что нет драконов,
есть только рыцарский миф – и кодекс лживых законов...

Шут написал об этом романчик многостраничный.
Теперь этот шут в шоколаде – и денег имеет прилично.
Только скрывает тайну (хоть это бесчеловечно!),
что гонорар заплатили драконы, которые вечны.

Чёрные стрелы

Чёрные стрелы – в светлые души,
эта мишень хорошо видна.
Если вы здесь не внутри, а снаружи,
то затворите створки окна.

Можно сквозь слёзы поулыбаться
и попытаться хоть что-то спасти.
Но чёрные стрелы будут стараться
выбить все десять из десяти.

Можно, конечно, и не опасаться,
можно считать, что всё это ложь.
Но чёрные стрелы будут вонзаться
в самое светлое, чем ты живёшь.

Можно поверить в прогнозы-приметы,
но вряд ли тут кто-то тебе сообщит,
что чёрные стрелы летят незаметно –
ты не успеешь поднять свой щит.

Можно молиться, звать веру с надеждой,
можно считать, что любовь нас спасёт,
а чёрные стрелы коварны, как прежде,
и пробивают практически всё.

Ты можешь покрыть их отборным матом,
спасаться хоть просьбой, хоть сетью интриг,
стать самым могучим и мощным солдатом,
искать панацею в премудрости книг...

Всё это бессмысленно и бесполезно –
чёрные стрелы вам шанс не дают.
Вновь появляются, словно из бездны,
и добивают, пока не убьют.

Не победить их расчёт и коварность,
если боишься опять и опять.
И остаётся принять эту данность.
Просто, без страха и боли, принять.

И продолжать делать то, что умеешь,
не опускаться, если взлетел.
И вдохновлять тех, кого ты согреешь,
чтоб не боялись они чёрных стрел.

Ну а когда эти стрелы вонзятся
прямо в тебя – просто стой и держись.
Стрелы в улыбке твоей растворятся,
Помни – сегодня ты выиграл жизнь.

С прежней реальностью можно проститься.
Можно дышать глубоко и легко.
С тобою уже ничего не случится.
Все чёрные стрелы летят в молоко.

Или

Или будущее в прошлом,
или прошлое в грядущем –
я не помню, как звучало это раньше.
Или сны о настоящем,
или сны о настающем –
а реальность то ли ближе,
то ли дальше.

А у нас сегодня праздник,
а у нас сегодня чудо –
а у нас сегодня красочно и ярко.
Наши гости – необычны,
все как будто не отсюда,
и никто не появился без подарка.

А у них сегодня слёзы,
а у них сегодня горе,
а у них сегодня жутко и тревожно.
Там все гости на погосте,
страх на страхе, ор на оре...
Там, наверное, и выжить невозможно.

Параллельные прямые
неожиданно скрестились,
и реальность обернулась сновиденьем.
Там задвигались все стрелки,
здесь часы остановились.
Значит, снова смерть
становится рожденьем.

Или это просто шутка?
Наши праздничные сказки
растворяются, бледнеют, исчезают.
И теперь у нас всё жутко.
А у них играют краски,
все у них не завывают, а сияют.

Так бывает: «Или – или».
Так бывает: «Если – если».
Радость, горе...
Мимолётно, быстротечно.
Жили-были и любили,
там исчезли, тут воскресли.
Неизбывно. Эфемерно.
Странно. Вечно.

Или прошлое в грядущем,
или будущее в прошлом.
Я запомню, как звучит это сегодня.
Или это тлен в цветущем,
или это святость в пошлом,
или план такой неведомый Господний.

ВЕЧНОСТЬ

Я стою среди шума
разных мелких и крупных событий.
Я давно пережил состояние сюрреализма.
И мне нет больше дела
до великих научных открытий.
И меня авангард не волнует – в нём дух атавизма.

Я всегда генерал, я всегда рядовой
повсеместно,
без конца и начала, без гримас суеты многоточий.
Я же помню, как каждый пытался
занять своё место –
все мы очень старались, но у нас получалось не очень.

Я ведь помню о том, как вручали
обильно награды
тем, кто в книжечках жизни мусолил листочки-страницы...
Я стою среди леса,
которому лет – миллиарды.
Здесь никто не умрёт и никто никогда не родится.

Сколько можно твердить о возможностях
вновь воплощаться?
Сколько можно купаться в астрале сердец человечьих?
Сколько можно опять уходить
и опять возвращаться,
не поняв, что ты страшно, безумно, загадочно вечен?

Мир един, когда плачет или
бездумно смеётся.
Так зачем сочинять массу глупых, ненужных пародий?
Всех нас нет –
и никто никогда никуда не вернётся.
Все мы есть –
и никто никогда никуда не уходит.

Можно дышать глубоко и легко

15.11.2017 731

* * *
Эта Горловка –
нож у горла мне,
Злая вязкая тишина.
Листьев шорохом,
дальним всполохом
будоражит мне кровь она.
Здесь от грохота
стены охали,
а на окнах здесь – всё кресты.
Но за окнами,
светлоокая,
верю, ждёшь меня верно – ты.
Нет, не умерло
в мёрзлых сумерках
всё, что теплилось, как свеча...
Эта Горловка –
чаша горькая,
бьётся кровь в виски, горяча...

* * *
О, сколько грохота и боли,
И недосказанной любви.
В заснеженном донецком поле
Её по имени зови.

Когда в тебя летят снаряды,
Когда сжимают сердце льды,
Когда друзья, скрывая взгляды,
Молчат под тяжестью беды.

Когда нет сил уже от боли,
И кажется – всё было зря.
Когда горит над снежным полем
Твоя последняя заря.

* * *
На жгучих полях Новороссии
Сошлись они в смертном бою.
Умылись кровавыми росами
За веру и правду свою.

Один – славянин ополяченный.
Другой – воин светлой Руси.
В краине усобьем охваченной
Пощады теперь не проси.

И вот, чёрной пулей прострелены,
Обнялись, как братья, они.
Как бесы над ними – пропеллеры
Рокочут и мечут огни.

* * *
Владимирщина. Хмурые холмы
В размытой глине дух тысячелетий,
Улыбки увядающих соцветий,
Бессильные перед лицом зимы.

Здесь раньше, оглашая тишину,
Скакали грозные опричники Ивана,
А нынче заросли вселенского бурьяна,
Втихую одолевшего страну.

Вот серой птицы промелькнула тень.
Как стон её и жалобен, и зычен!
Неужто беды новые накличет
На головы поникших деревень?!

Порывисто вздыхает близкий лес,
И ветер клонит травы ниже, ниже.
И кажется: я больше не увижу
Простор ликующий
безоблачных небес.

«Таинство»

Руслану Кошкину

Светает. Таинство рыбалки
Я совершаю в оный час.
Полжизни, кажется, не жалко
За мой речной иконостас.

В реке мерцающие ивы,
Как лики явленных святых.
И я внимаю над обрывом
Пророчествам мужей седых.

На солнце вспыхнули верхушки
Как свечи восковых дерев.
Проснувшись, робкая пичужка
Творит молитву нараспев.

И вот смотрю, тая дыханье,
Как тихо дрогнул поплавок.
Быть может, тайну мирозданья
В сей миг мне приоткроет Бог.

* * *
На краю державы каменистом
Я корнями прорастаю в лёд.
Ветер гонит облака со свистом,
Но меня он с места не сорвёт!
Я теперь душой навек в граните
Нелюдимой северной земли.
Корабли погромче прогудите,
Растворяясь в сумрачной дали!

* * *
Соловки. Солёный шелест моря.
Строгое мерцанье тишины.
Зная, что страстей не переспорить,
Чтят обет молчанья валуны.

Утихает в сердце ветер хлёсткий.
За дерзанья, Господи, прости.
Низкие согбенные берёзки,
Словно сёстры на моём пути.

В облаках сверкнув пером огнистым,
Время замирает у черты…
Проступают в мареве волнистом
В вечность устремлённые кресты.

* * *
Я шёл по земле неистово,
Взрывал за собой мосты.
И звёзды казались искрами
В кузнице темноты.

Впивались просторы дикие
В прорези тёмных глаз,
И жизнь миллионоликая
Последней струной рвалась.

Летели, звеня подковами,
В сердце моём поезда.
Тревожные, в нимбах неоновых,
Вставали во тьме города.

Строгое мерцанье тишины

15.11.2017 361

Array ( [DATA] => Array ( [ID] => 43728 [UF_TYPE] => 2 [UF_MAGAZINE] => 177 [UF_DATE_CREATE] => 08.12.2022 13:59:23 [UF_DATE_PUB] => 15.11.2017 [UF_DATE_PUB_TIME] => 15.11.2017 00:00:00 [UF_DRAFT] => 0 [UF_USER] => 0 [UF_THEME_OF_DAY] => 0 [UF_MAIN] => 1 [UF_MAIN_FIX] => 0 [UF_NAME] => Смотреть на звёзды в чистом поле [UF_SUBNAME] => [UF_STAT_VIEW] => 56 [UF_STAT_VOTE] => 4.52 [UF_TRASH] => 0 [UF_DATE_UPDATE] => 08.12.2022 13:59:23 [UF_AUTHOR] => 0 [UF_CODE] => smotret-na-zvyezdy-v-chistom-pole [UF_STAT_VOTE_CNT] => 16 [UF_PICTURE_AUTHOR] => [UF_THEME_OF_WEEK] => 0 [UF_AUDIO] => [UF_STAT_VIEW_NU] => 238 [UF_FIX] => [UF_PREVIEW_TEXT] => Виктор Карпушин, г. Балашиха * * * Ноябрь мглист. Замёрзли лужи в сквере. Всё, как обычно, в городе моём. Воздастся всем по мере и по вере, По совести, пока не грянет гром. [UF_DATE] => 15.11.2017 00:00:00 [UF_DETAIL_URL] => /article/smotret-na-zvyezdy-v-chistom-pole/ [UF_MAGAZINE_DETAIL] => Array ( [ID] => 177 [UF_NUM] => 45 [UF_NUM_TOTAL] => 6620 [UF_DATE] => 15.11.2017 [UF_DETAIL_URL] => 45-6620-15-11-2017 ) [UF_CONTENT_BLOCK] => Array ( [0] => Array ( [ID] => UF_CONTENT_BLOCK1 [TYPE] => textarea [VALUE] =>

Виктор Карпушин,
г. Балашиха

* * *
Ноябрь мглист. Замёрзли лужи в сквере.
Всё, как обычно, в городе моём.
Воздастся всем по мере и по вере,
По совести, пока не грянет гром.

И ход времён привычно неизменен:
Сначала искра, а потом – дотла…
И смотрит с постамента грустный Ленин
На наши невесёлые дела.

* * *
Опять над Москвой скандинавский циклон,
Грустит в зоопарке простуженный слон.
Он мог бы порадовать Мишу и Машу,
Но слон не глядит на остывшую кашу.

У станций метро разноцветье зонтов
Смущает немного бездомных котов.
Но майская влага – не та, что зимой,
Черёмухи запах плывёт над Москвой.

Какие надежды, какие мечты!
И сложены песни уже и зонты.
И мокрый арбатский чудной воробей
Доволен бесхитростной жизнью своей.

Звездопад

Смотреть на звёзды лучше в чистом поле,
Подальше от Московской кольцевой.
Запечь картошку, взять щепотку соли,
Запить печали ключевой водой.

Смотреть на небо, недоумевая,
Насколько бесконечен Млечный путь.
Об этом знает ива вековая,
Откроется и мне когда-нибудь.

На чурбачок, покрытый мхом, присяду,
Не опуская долу головы,
И удивляться буду звездопаду,
И умиляться запахом травы.

Пускай повсюду бродят опасенья,
Тенями перекрещены пути…
Цветёт крапива. Скоро Вознесенье.
Звезда упала. Господи, прости!

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [4010] => Array ( [ID] => 4010 [UF_TAG] => Виктор Карпушин [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => viktor-karpushin [UF_CNT] => 3 ) ) [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Смотреть на звёзды в чистом поле

15.11.2017 238

Надежда Болтянская

Моей кошке

1
Тёплая шёрстка под нервной рукой.
Кто тебя создал подвижной такой?
Ты улыбаешься, брюшко дрожит.
Ну а теперь ты довольна, скажи?

2
С тобою мы чем-то похожи:
Ранимостью, нежностью кожи,
Беспутством кошачьих проказ
И цветом опаловых глаз.

3
Ты на меня обиделась сегодня,
И правильно, а на фиг лапы мыть.
Сидишь на стуле ангелом Господним,
А в суженых глазах такая прыть.

4
Я по струнам провела –
Ты пищишь с испугу.
До чего ж ещё мала!
Мы поймём друг друга.

***
Муська, ты навсегда
Будешь для нас котёнком,
Потому что мы помним,
Как ты жалась в подъезде
И боялась овчарку-колли.
Мы помним,
Как ты не слезала с рук.
Ты и сейчас не слезаешь с рук,
Хотя у тебя длинное тельце
И роскошный полосатый хвост.

***
Полоска неяркого ситца
Волнуется краем слегка.
Ох, Муська, не стыдно беситься?
Попей-ка, дружок, молока.

Устала. Попробую лечь я.
В кошачьей вальяжной красе
Ко мне заберёшься на плечи,
А я дочитаю эссе.

Страницы шуршат – что за дело!
Ты вся напряглась для прыжка.
Ну как же мне ждать надоело
Дверной серенады звонка.

Котёнку

Ты полосата, как жирафа,
И желтоглаза, как сова,
Тебе известны тайны шкафа,
Как мне, к примеру, дважды два.

Пришла, за дуб иль вербу ногу,
Ты лезешь, волю дав когтям,
И на коленях понемногу
Стихаешь с горем пополам.

Твой хвост – прообраз совершенства,
Походка грации полна,
Твоё мурлыканье – блаженство,
И как изогнута спина!

***
Мой единственный друг
Полосат при усах,
Зелень радостных дуг
В удивлённых глазах.

Попривыкнем с тобой,
Если выключат свет:
Не спугнуть темнотой
Обозрённый предмет.

Я ведь тоже, поверь,
Новолуния зверь.

***
Кошка,
Она появляется внезапно,
Когда ты бредёшь
По кругу своего одиночества.
В желтизне её глаз
Отблеск бледности твоего лица,
Мур, мур, мур,
Я тоже хочу быть с тобой,
Мы оба дети.

***
Кошка приходит ночью,
Вовремя, как куранты.
Жёлтые блюдца-очи
С отблеском тусклой лампы:
«Просто хочу быть рядом,
Просто мы оба дети».
Жадным усталым взглядом
Бледность лица ответит.
В круглых глазах – портреты,
В каждом – моя мордашка.
Я не одна. Об этом
Думать не так уж тяжко.

***
Глаза горят, уши прижаты.
Острые когти в моей руке.
Ничего не поделаешь, требуешь платы –
Поговорить на твоём языке.

Зверь, зверёныш, пушистая киска…
Яро ощерен зубов оскал.
Как далеко от котячьего писка,
Впрямь человечьих страстей накал.

Кровь вытираю с руки тампоном,
Глажу тебя – успокойся, остынь!
Кричу и грожу суровым тоном,
А на губах – снова горечь, полынь.

Когда бредёшь по кругу одиночества...

01.11.2017 275

Как поэты спасались стихами от октябрьских холодов

В Якутске состоялся IV Международный фестиваль поэзии «Благодать большого снега». Автор этого масштабного литературного праздника – Наталья Харлампьева, председатель Союза писателей Якутии, народный поэт Якутии, заслуженный работник культуры РФ и Республики Саха (Якутия). Координатор проекта – Ольга Харайбатова – заслуженный работник культуры РФ и Республики Саха (Якутия).

Девизом фестиваля стали прекрасные строки народного поэта Якутии Семёна Данилова из стихотворения «Снег»:

Я от снега не бегу –
Я родился на снегу.
На меня струилась с неба
Благодать большого снега.

Снег был настоящим символом этого мероприятия. Явлением не только природным, украшающим дни, проведённые на самобытной и гостеприимной якутской земле, но и метафизическим, заключающим в себе одну из тайн мироздания.

Каждый из прибывших в этом году на фестиваль оставил свою краску на белом северном пейзаже: Марат Ахметжанов, издатель из Лондона, родившийся в Узбекистане и уже во второй раз побывавший на фестивале «Благодать большого снега», рассказал об издательстве «Silk Road Media», которое он возглавляет, и о литературном конкурсе, победители коего имеют возможность быть переведёнными на английский язык и изданными в Лондоне; Акбер Гошалы привёз из солнечного Азербайджана прозвучавшие на его родном языке стихи, которые тут же переводил для присутствующих молодой поэт из Татарстана Рифат Салах и, конечно же, читал свои – на татарском; народный писатель Удмуртии Вячеслав Ар-Серги, помимо своих стихов на удмуртском и русском языках, поделился со слушателями проблемами литераторов Удмуртии, схожими с проблемами практически всех национальных авторов, а также посетовал на то, что в удмуртских школах сокращаются часы на уроки удмуртского языка; словенский писатель Андрей Хочевар поразил любителей поэзии необычной образностью, перевести которую на русский язык оказалось под силу лишь прибывшей из Москвы переводчице со словенского и сербского языков Жанне Перковской, умеющей не только проникнуть в дословную стихию других языков, но и передать атмосферу, что гораздо сложнее; прибывший поэт из России, обозреватель интернет-издания «Свободная пресса», ответственный секретарь комиссии по литературному наследию Н.И. Тряпкина Алексей Полубота, уже в третий раз оказавшийся в Якутии, сказал о значимости и необходимости подобных мероприятий для сохранения культурного единства всех республик России; заместитель главного редактора «Литературной газеты» Анастасия Ермакова рассказала о важности и уникальности крупнейшего культурологического еженедельника России, а также о многолетнем проекте «ЛГ», посвящённом национальным литературам нашей родины – «Многоязыкой Лире России», неизменным спонсором которого является Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям.

Гостям фестиваля посчастливилось познакомиться с удивительными поэтами и прозаиками с «якутской стороны»: Василием Харысхалом, Николаем Лугиновым, Еленой Слепцовой-Куорсуннаах (поразившей всех присутствовавших горловым пением), Елизаветой Мигалкиной, Рустамом Каженкиным, Гаврилом Андросовым, Сергеем Москвитиным, Ольгой Пашкевич и другими.

В первый день фестиваля была организована встреча с активно поддерживающим фестиваль ректором Северо-Восточного федерального университета им. М.К. Аммосова (СВФУ) Евгенией Михайловой. Следует отметить, что неизменную помощь фестивалю «Благодать большого снега» оказывает Министерство культуры и духовного развития Республики Саха (Якутия) в лице министра Владимира Тихонова.

Вечером в Культурном центре СВФУ «Сергеляхские огни» состоялось торжественное открытие фестиваля поэзии. На открытии произнесли речь заместитель министра культуры Республики Саха (Якутия) Владислав Лёвочкин, председатель ассоциации «Писатели Якутии» Олег Сидоров и другие деятели культуры и искусства.

А после был зрелищный концерт. Начался он с композиции на стихи Семёна Данилова в исполнении ученицы 3-го класса Ани Ксенофонтовой и студентов СВФУ. Затем выступили струнный ансамбль «Арко Артико», балерины хореографического колледжа имени А. и Н. Посельских с танцем снежинок из балета «Щелкунчик», народный артист республики Алексей Егоров и заслуженная артистка РС(Я) Екатерина Егорова, виртуоз-хомусист Юлиана Кривошапкина, студенты Арктического института культуры.

На второй день фестиваля состоялась пресс-конференция участников в Медиацентре (Дом печати). Мероприятие прошло не дежурно – материал для новостей якутского телевидения получился достаточно яркий. Все участники говорили о необходимости подобных культурных мероприятий. О том, что дружба народов – не пустое понятие и что укрепляется оно вот на таких встречах, где происходит личное общение литераторов из разных стран, и о том, что Наталье Харлампьевой удалось сотворить настоящее чудо творческого единения и взаимопонимания.

Вечером этого же дня в историческом зале Национальной библиотеки состоялся совместный вечер поэзии участников фестиваля и поэтов Якутии, где звучали стихи на русском, якутском, удмуртском, азербайджанском, татарском, словенском и других языках, а также были исполнены музыкальные композиции с ярким национальным колоритом.

Юные артисты читают «Олонхо»

Одно из самых интересных и запоминающихся событий фестиваля – поездка в Музей «Дружба», созданный по инициативе Дмитрия Сивцева-Суорун Омоллоон в селе Соттинцы, где гостей фестиваля прямо на берегу реки Лены встретила директор музея Раиса Кулаковская. Музей был основан на месте, где землепроходцы основали в 1632 году Ленский острог. Сейчас там представлена уникальная экспозиция. Гостям довелось увидеть Балаган – зимнее жилище якутов (там дошкольники в национальных костюмах читали наизусть отрывки из якутского эпоса «Олонхо»); полюбоваться на Могол урасы – летнее берестяное жилище якутов (здесь все присутствующие, взявшись за руки, исполнили ритуальный танец), а также посетить красивейшую деревянную Спасо-Зашиверскую церковь, построенную в 1700 году и восстановленную в 1990-м. Церковь освящена епископом Якутским и Ленским Германом в 1994 году. Также на территории комплекса восстановлен дом купца Басова (начало XIX в.). Каждому гостю были подарены прекрасно изданный альбом о музее-заповеднике «Дружба» и книга из серии «ЖЗЛ» Николая Коняева о классике якутской литературы Алексее Кулаковском. И конечно же, гостей ждал хлебосольный обед с удивительными якутскими блюдами: пельменями, олениной, а также салатом «Индигирка», морожеными жеребячьим мясом и печёнкой, которую местные жители ласково называют «якутским шоколадом».

Однако поездка в Музей «Дружба» и переправа через заледеневшую Лену были оценены как экстремальные даже организатором фестиваля Натальей Харлампьевой. Реку пересекали оригинальным способом: сначала на катере на воздушной подушке, легко скользящей по льду, а потом на катере, похожем на маленький ледокол, торящем свой путь по замёрзшей Лене сквозь льдины… Было шумно от ревущего мотора, тесно, холодно… и немного страшно – а ну как застрянем?.. Но зато на обратном пути все залюбовались прекрасным розово-рдяным закатом над белоснежной величественной Леной и уже не страшились рискованной переправы…

И, разумеется, никто не уехал из Якутии без подарков – без книг собратьев по перу, без знаменитых якутских бриллиантов, столь же знаменитой рыбы и разнообразных сувениров. Но главное не это. Главное, что фестиваль «Благодать большого снега» состоялся вот уже в четвёртый раз и принёс с собой настоящую благодать человеческого общения, благодать дружбы, благодать поэзии.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [7291] => Array ( [ID] => 7291 [UF_TAG] => Многоязыкая лира России [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => mnogoyazykaya-lira-rossii [UF_CNT] => 1378 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [323] => Array ( [ID] => 323 [UF_TAG] => Фестиваль [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => festival [UF_CNT] => 483 ) [2330] => Array ( [ID] => 2330 [UF_TAG] => Якутия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => yakutiya [UF_CNT] => 16 ) [4762] => Array ( [ID] => 4762 [UF_TAG] => Благодать большого снега [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => blagodat-bolshogo-snega [UF_CNT] => 2 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

По обе стороны реки Лены

01.11.2017 232

Живу предназначением

01.11.2017 209

Становление Надежды Болтянской как лирического поэта

Прошло два года, как Надежда Болтянская ушла из жизни. Муж и родители до сих пор не могут осознать эту страшную потерю. Каждое воскресенье в любое время года они едут «к Наденьке». Муж каждый раз кладёт у её памятника свежие цветы.

В этой заметке я хочу немного рассказать о Надиных корнях, о том, что предопределило её одарённость и особенности её личности, как сложилась её судьба в литературном мире.

Надежда Евгеньевна Болтянская родилась 19 февраля 1963 года в Москве в семье небогатых советских интеллигентов, у которых не было никакой поддержки, и они всего добивались своим трудом и с помощью своих способностей. Её отец Евгений Зиновьевич Болтянский, по образованию инженер-строитель, кандидат технических наук, еврей по национальности. Дедушка Надежды по отцовской линии Болтянский Зиновий Исаакович окончил военное училище и был офицером. Он родился в семье ремесленников в городе Николаеве. Бабушка Дебора Романовна Болтянская (Вапнер) была родом из Вильнюса. Её отец служил переводчиком в Российском торгпредстве в Берлине, где она провела детство. В годы репрессий её отец был арестован и погиб. Родственники бабушки Деборы в Вильнюсе все погибли во время войны от немецких фашистов.

Мать Надежды, Болтянская Эмилия Викторовна, по национальности русская. Она окончила с отличием биолого-почвенный факультет МГУ и стала микробиологом, кандидатом биологических наук. Надин дедушка по линии матери Земцов Виктор Митрофанович родился в станице Алексиково в семье донского казака Митрофана Петровича Земцова, который, сдав экстерном экзамены на учителя словесности, всю жизнь работал учителем в подмосковном городе Орехово-Зуево, где женился на Марии Георгиевне Макеевой, происходившей из рабочей семьи. Виктор Митрофанович, дедушка Нади, в молодости писал стихи и возглавлял писательскую организацию города Орехово-Зуево. Он был принят в Литературный институт имени А.М. Горького, но как комсомольский вожак (он был вторым секретарём городского комитета комсомола) добровольно пошёл служить в армию. Окончил с отличием Артиллерийскую академию имени Дзержинского и был оставлен на преподавательской работе. Всю войну Виктор Митрофанович был на фронте, а после войны защитил кандидатскую диссертацию и занимался преподавательской деятельностью. Он автор двух вузовских учебников «Гидравлика» и «Теория вероятности». Бабушка Надежды по линии матери Валентина Николаевна Земцова (Фролова) родилась в Москве. Отец Валентины Николаевны Фролов Николай Иванович был банковским служащим, по национальности русский, но его бабушка была немкой. Мать Валентины Николаевны Александра Акимовна была дочерью купца 2-й гильдии Чеварзина Акима Ивановича, который, предположительно, был по национальности чуваш.

По-видимому, благодаря такому смешению генов различных народов Надежда Болтянская родилась одарённым ребёнком. Она стала сочинять стихи ещё в детстве. Конечно, это были наивные двустишия о любимых ею кошках и котятах. Когда возникла угроза атомной войны, впечатлительная Надя описала в стихотворении ужасы этой войны, как она их представляла в своём детском воображении. Стихотворение это не сохранилось, но в памяти осталась одна характерная строчка: «Люди отрываются от своих голов».

Серьёзно относиться к написанию стихов Надя стала в старших классах школы и в институте. Со второго курса она вошла в редколлегию стихотворной факультетской стенгазеты «Бьём и не стесняемся» – «БИН», в которую писала стихи и сочиняла сюжеты для рисунков. Газета выходила раз в год на восьми ватманских листах. Для газеты Надя даже написала сатирическую рок-оперу в стихах.

После окончания Московского инженерно-строительного института (МИСИ) Надя в 1988–1989 годах принимает участие в литобъединении «Ключ» при журнале «Юность», которым руководил сотрудник редакции этого журнала поэт Николай Георгиевич Новиков. В то время в литобъединение «Юность» входили в основном женщины и мужчины среднего возраста, для которых оно было вроде клуба по интересам. Из молодёжи его посещали две девочки лет пятнадцати, девочка-старшеклассница и Надина ровесница – детский врач. Ещё был один талантливый поэт немного постарше, я, к сожалению, не помню его фамилию. У него уже были публикации, и он скоро перестал участвовать в этих собраниях.

Обычно на заседаниях литобъединения разбирали стихи кого-либо из его членов. Эти обсуждения были доброжелательными в том случае, когда речь шла о стихах «аборигенов» объединения. Но когда Наде пришлось читать свои стихи, которые очень отличались от их произведений, основной состав объединения набросился на неё с такой агрессией и враждебностью, что Новиков вынужден был вмешаться и защищать её. Надя, человек очень ранимый и незащищённый, была потрясена подобным отношением. Поэт, о котором я писала выше, чтобы помочь Наде, сказал ей, что при газете «Гуманитарный фонд» организованы семинары молодёжной поэзии под руководством Леонида Борисовича Жукова, где собирается действительно молодёжь.

Однажды мне пришлось самой привезти подборку Надиных стихов Новикову в редакцию журнала «Юность». Он был не один, в комнате присутствовал кто-то ещё из сотрудников отдела поэзии журнала «Юность». Они прочитали стихи и особенно придрались к следующему стихотворению:

Маняще-тревожные звуки чисты,

И тембр здесь иной невозможен.

Рождается музыка из пустоты,

Но смысл в ней вселенский заложен.

Распятие Бога и мира исход,

Крик боли, мгновения страха –

Имеющим душу услышать даёт

Орган, нам играющий Баха.

Надо сказать, что позднее это стихотворение было опубликовано в журнале «Сельская молодёжь» (1996, № 3).

Более всего им не понравилась последняя строчка стихотворения, что меня очень удивило. Ведь именно она по звучанию имитирует игру органа. Кода я спросила Новикова, почему он не хочет печатать Надины стихи в своём журнале, хотя признаёт, что они талантливые, он сказал: «Вы же понимаете, что это не так просто».

В 1989 году Надя перестала посещать литобъединение «Ключ» и стала участвовать в семинарах молодёжной поэзии при газете «Гуманитарный фонд». Она познакомилась с группой молодёжи, в которую входили Дмитрий Кузьмин, Дмитрий Воденников и ряд других молодых людей, пишущих стихи. К этой компании примыкала и Людмила Вязмитинова, которая была на 10–15 лет старше всех присутствующих.

Летом 1992 года состоялась первая Надина публикация – четыре её стихотворения были напечатаны в газете «Гуманитарный фонд». В том же 1992 году она издаёт первый сборник своих стихов «В осколках погибающих зеркал» (М., 1992).

В газете «Гуманитарный фонд» среди четырёх напечатанных Надиных произведений были стихи «Когда я умирала в первый раз…», написанные в 1989 году. Они настолько обратили на себя внимание читателей, что одна дама из Татарстана, приписав к Надиному стихотворению ещё несколько строк, показала его Анастасии Цветаевой, выдав его за своё. Цветаева, как объяснил позже Николай Новиков, рекомендовала это стихотворение редакции журнала «Юность», которая благодаря этой рекомендации и опубликовала его под фамилией этой дамы.

Ещё одна поэтесса также не удержалась от соблазна выдать это Надино стихотворение за своё. Она прочла его в числе своих стихов на устроенном ею вечере для молодёжной компании, к которой она примыкала, несмотря на то, что на вечере присутствовала и Надя. Видимо, она рассчитывала, что Надя из-за болезни не задержится в литературе и не сможет себя защитить. Расстроенная Надя написала по этому случаю стихотворение:

Строчки мои – деточки,

Когда вас воруют

Большие толстые тётеньки,

Я не плачу,

Я иду по Тверской до Иверской

И ругаюсь матом так,

Что у метрополевских шлюшек

Ушки

Сворачиваются в трубочки.

В течение многих лет Надя общалась по телефону с Валерием Сендеровым, который был учителем математики во 2-й физико-математической школе Москвы в то время, когда Надя там училась. После того как Сендерова освободили из тюрьмы, где он провёл десять лет за свою диссидентскую деятельность, Надя приезжала его навестить на бывшую Кировскую улицу, где он в то время жил. Валерий Сендеров был в этот период близок с редакцией журнала «Грани», и по его рекомендации 18 стихотворений Надежды Болтянской в 1995 году были напечатаны в этом журнале. Когда Сендеров после ельцинского безвременья увлёкся православием и стал доказывать Наде, что в России нельзя без деспотизма и народу нужна палка, Надя отошла от него, но продолжала посылать ему время от времени свои публикации. Хотя Надя тоже пришла к православию и приняла крещение, она отрицала жестокость. Сендеров, так же как и Надя, очень любил кошек и попросил Надю написать стихи, посвящённые кошкам. Надя выполнила его просьбу и написала о кошках целый цикл стихов.

В «Литературной газете» Надя нашла объявление об альманахе «Золотой век» и позвонила поэту Владимиру Салимону, который издавал этот альманах. Владимир Иванович согласился прочитать подборки Надиных стихов. Стихи ему понравились, и он сказал ей, что из всех стихов, которые ему присылают, Надины – самые талантливые. Владимир Салимон сыграл большую роль в литературной судьбе Надежды Болтянской. Он не только сам оценил её поэтический талант и стал публиковать её в газете «Неделя» (1997), но и рекомендовал её стихи редакторам журналов «Сельская молодёжь» и «Континент», которые благодаря этому открыли для себя Надежду Болтянскую как талантливого лирического поэта. В журнале «Сельская молодёжь» Надины стихи печатали в 1995 и 1997 годах, пока журнал не прекратил издаваться, а в журнале «Континент» их регулярно публиковали в период с 2000 по 2010 год, когда из-за обострения тяжёлой болезни Надя перестала издавать свои стихи. Владимир Салимон поддерживал Надю в течение всей её активной жизни. С его согласия Надя присылала ему подборки написанных стихов, и он в телефонном разговоре высказывал ей своё мнение о них, либо одобряя, либо критикуя те, что ему не понравились. Надя очень доверяла его мнению и дорожила его дружеским отношением.

В 1996 году Надя издаёт вторую книгу стихов «Я – из породы длиннокрылых» (М., 1996). В этом же году Нинель Петровна Звонарёва, сотрудник редакции журнала «Мир женщины» (бывший журнал «Советская женщина»), случайно познакомилась с Надиными стихами, которые ей очень понравились, и публикует её стихотворения в двух номерах своего журнала.

В 1997-м Надя издаёт третий сборник своих стихов «Пьяная ртуть», который сама иллюстрирует (М., 1997).

В эти же годы Надя участвует в семинарах «Лиги молодых литераторов Москвы» при Союзе писателей Москвы, которую возглавляли поэты Кирилл Ковальджи и Евгений Бунимович.

В ноябре 1997 года по рекомендации Владимира Салимона и Кирилла Ковальджи Надежду Болтянскую единогласно принимают в Союз писателей Москвы. Кто-то из членов комиссии сказал про неё, что она «поэт милостью Божией».

Члены редакции поэтического альманаха «Кольцо «А» поэты Кирилл Ковальджи и Татьяна Кузовлева также высоко оценили стихи Надежды Болтянской и не раз публиковали их в этом альманахе (1999–2004 гг.). Татьяна Кузовлева отмечала, что стихи Надежды Болтянской очень чистые и целомудренные и этим выгодно отличаются от многих современных произведений.

В декабре 2013 года, за два года до ухода из жизни, Надежда Болтянская издала свою последнюю прижизненную книгу стихов «Когда дрожат простуженные губы» (М., 2013), названную строчкой из её сонета. В этой книге собрано всё лучшее из опубликованного ею.

2 ноября 2015 года Надежда Болтянская неожиданно погибает во время срочной операции от шока из-за потери крови. В память о Наде родители и муж собрали в её рабочих тетрадках стихи, которые Надя ещё не успела опубликовать, и издали посмертную итоговую книгу стихов Надежды Болтянской, назвав её так, как она любила, – строчкой из одного её стихотворения «Я когда-нибудь в синюю даль уйду…» (М., 2017). В эту книгу включили также и некоторые стихи из прежних сборников. Стихи Надежды Болтянской, опубликованные во всех её сборниках, отличает удивительная точность, свежесть и неожиданность образов, естественность интонации и искренность, лишённая какой-либо позы.

Надя очень ценила общение с людьми и нуждалась в нём. Но из-за большой ранимости и робости она не открывалась перед ними, охраняя от окружающих свой внутренний мир. Обычно со своими знакомыми она говорила о незначащих вещах. Лишь прочитав её стихи, они с удивлением понимали, какой она тонкий и глубокий человек.

Надя иногда сожалела, что из-за болезни не училась в Литературном институте. Мама убеждала её, что ни один институт не может человека научить быть талантливым поэтом. Поэтом нужно родиться. Все великие поэты не учились в литинститутах. Литинститут даёт гуманитарные знания своим студентам и лишь в России нужен для статуса и престижа. Быть поэтом это не профессия, а призвание, этому нельзя нигде научиться. Главное для поэта – иметь талант, а как писать – он выбирает сам.

Так сложилась жизнь Надежды Болтянской как лирического поэта. Надя писала стихи почти до конца своих дней. К сожалению, из-за своей тяжёлой болезни Надежда Болтянская не могла участвовать в различных литературных мероприятиях, которые позволили бы привлечь к ней внимание и сделать её достаточно известной при жизни. Надо сказать, что Надя сознательно не хотела публиковать свои стихи в интернете. Она говорила, что недоброжелательные комментарии к её стихам читателей интернет-страничек могут вызвать у неё тяжёлые переживания. Некоторые неразборчивые люди присваивали её стихи, считая, что из-за болезни она не сможет состояться как поэт и отстоять свои авторские права. Но Надя надеялась, что справедливость восторжествует, её стихи найдут своего читателя, и их оценят любители поэзии.

Эмилия Болтянская

) ) [TAGS] => Array ( [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [15909] => Array ( [ID] => 15909 [UF_TAG] => Надежда Болтянская [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => nadezhda-boltyanskaya [UF_CNT] => 15 ) ) [ONLYTAGS] => 2 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Строчки – мои деточки

01.11.2017 342

Ради жизни на земле

01.11.2017 141

Его учениками стали представители десятков литератур огромной державы

Он был светом и Поэтом,
Всем жестокостям ответом –
Человечище при этом!

Известные художники, композиторы, артисты, мастера слова многих народов нашей страны и зарубежья по-особому относились, почитали, обожали великого балкарского поэта Кайсына Кулиева.

Кто, как, каким образом мог даже мысленно предположить, в то далёкое время, ровно 100 лет назад, что ребёнок, который только-только увидел свет в старинном горном ауле Верхний Чегем, на берегу речушки Жилги, пройдёт путь до него небывалый, неведомый. Потомок простых охотников и скотоводов станет со временем одним из самых любимых поэтов Советского Союза.

Школа в Нижнем Чегеме, потом Москва, ГИТИС, Литературный институт им. А.М. Горького. Занятия с известными профессорами и преподавателями двух знаменитых учебных заведений, бесспорно, помогли молодому человеку вобрать в себя энциклопедические знания в области литературы, театра, музыки, изобразительного искусства, философии. Годы учёбы открыли начинающему стихотворцу бесценные залежи бессмертных произведений прошлого.

После возвращения из Москвы на родину друзей, знакомых Кайсын Кулиев поразил, удивил тем, что мог часами читать наизусть строки своих любимых поэтов, рассказывать сутками об увиденном, прочувствованном, услышанном в столице нашей необъятной родины.

В мирное ли время, на поле брани, в период ли ссылки – поэт всегда, пытаясь облегчить участь знакомых, родных, близких, товарищей, старался все их невзгоды взвалить на собственные плечи, хотя его и самого тяготили, мучили страшные следы прошедшей войны.

Поэтических дух Кайсына Кулиева парил со звёздами наравне, в несказанной высоте, однако тело же великого поэта, как тело так любимого им Прометея, было приковано болями, ранами, страданиями простых земляков к скалам родимой земли… Денно и нощно его гордое сердце разрывали чёрные, кровавые птицы бед людских.

Однако, несмотря ни на что, Кайсын продолжал в своём творчестве быть певцом высоких, светлых, возвышенных идеалов человеческой души. Даже горя^′, испепеляясь в огне чужих бед, поэт каким-то удивительным образом продолжал воспевать любовь к жизни, мужество, гордость, доблесть и веру в добро.

Если бы судьба была более благосклонна к нему, а точнее, если бы поэт жил, как другие его знакомые по писательскому цеху, вполне возможно, мы Кайсына Кулиева видели бы в добром здравии и до сей поры.

Пророк из Чегема не мог, не желал, категорически отвергал возможность, прозябая, жить вполнакала. Мне никогда не забыть слова Назара Наджми – мужественного, прекрасного поэта из Башкортостана. На мою просьбу поделиться воспоминаниями о своём близком и верном друге из Кабардино-Балкарии он ответил, что о таком величайшем человеке, философе, мыслителе, конечно же, просто так с кондачка нельзя сказать ничего оригинального и серьёзного. И только через несколько дней он подготовился должным образом к нашей встрече.

Сможем ли мы когда-либо забыть восхищённые глаза знакомых и просто зрителей на его творческих вечерах? Сколько мудрости, тепла, ласки, утончённого юмора, такта, беспредельной доброты было в этом простом на вид человеке. Поэтому стремились, торопились увидеть его, быть рядом, встретиться с ним известные представители творческой интеллигенции маленьких и больших народов нашей страны.

Кайсын Кулиев был понят, принят и обласкан ведущими поэтами и прозаиками Советского Союза. А потом учениками мыслителя из Кабардино-Балкарии стали представители десятков литератур огромной державы. Справедливость этих слов могут подтвердить письма и телеграммы, которые непрерывным потоком шли к пророку из Чегема в течение многих лет.

Более 30 лет прошло с тех пор, как породнился с вечностью особенный человек, которого мы все ласково звали – наш Кайсын! За это время его имя, его великие дела стали казаться всё более зримыми и неохватными. Конечно же, нам есть чем гордиться, на кого равняться, чему учиться, кем непрестанно восхищаться!

Произведения Кайсына Кулиева заговорили на многих языках мира и продолжают свою созидательную, славную жизнь – это общеизвестно. Сегодня же я хотел сказать несколько слов о его книге, написанной на русском языке.

От Державина и до сей поры, думается, в России было очень мало сборников, которые бы стояли в одном ряду с удивительным шедевром незабвенного Кайсына Кулиева «Так растёт и дерево». Автор этой книги предстаёт перед нами как великолепный знаток и исследователь русской словесности, как крупный философ, критик, эссеист.

Пути-дороги к Александру Пушкину, Фёдору Тютчеву, Михаилу Лермонтову, Александру Блоку, Льву Толстому, Антону Чехову, Борису Пастернаку, Михаилу Шолохову, Сергею Есенину, Кязиму Мечиеву, Александру Твардовскому, Расулу Гамзатову, Мустаю Кариму, Мирзо Турсун-заде, Михаилу Дудину, Эффенди Капиеву, Алиму Кешокову... – к творчеству каждого из них Кайсын Кулиев был проводником – открывателем тайных ларчиков, сундучков, где хранятся магические кристаллы великих творцов. Кайсын приоткрывает тайну мастерства этих знаменитых спутников вечности.

Душа поэта – как слепок духа родной земли, отчизны. Он читал стихи и чувствовалось, как свои сокровенные, молитвенные слова ему доверили высказать скала и былинка, дерево и капелька дождя, раненый камень и гроздь винограда, колосок пшеницы и пуля, найденная в борозде.

Он вместе со своим народом испытал горечь выселения, депортацию. В 1945 году во Фрунзе (Бишкек) Кайсын Кулиев написал цикл стихов, посвящённый этой жесточайшей, безысходной поре своей жизни. До сей поры они не были переведены. Я бы очень хотел, чтобы как можно больше людей прочитали их и перевели на русский язык.

К этим строкам хотелось бы добавить и стихотворение «Рубикон», в моём переводе, ибо это произведение – поэтическое кредо, жизненная позиция, программная линия всего творчества великого балкарского поэта.

Муталип Беппаев,
поэт, председатель Правления Союза писателей КБР

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [287] => Array ( [ID] => 287 [UF_TAG] => Память [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => pamyat [UF_CNT] => 446 ) [1867] => Array ( [ID] => 1867 [UF_TAG] => Творчество [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => tvorchestvo [UF_CNT] => 69 ) [16951] => Array ( [ID] => 16951 [UF_TAG] => Кайсын Кулиев [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => kaysyn-kuliev [UF_CNT] => 7 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Пророк из Чегема

01.11.2017 348

Творец творцу не даст отдохновенья...

01.11.2017 192

В Кабардино-Балкарской Республике альпинисты совершат восхождение на пик Кулиева в честь 100-летия поэта.

Имя народного поэта Кабардино-Балкарии, лауреата Ленинской и Государственных премий СССР пику в Чегемском районе республики присвоили покорившие его альпинисты ещё в 1973 году. С тех пор восхождения совершаются каждый год. Однако в этот раз альпинисты поднимутся на пик Кулиева не с пустыми руками: на горной вершине будет установлена мемориальная доска.

Кроме того, член Общественной палаты Кабардино-Балкарской Республики, литератор и краевед Мария Котлярова передала альпинистам от Общества книголюбов сборник стихов Кулиева с просьбой, чтобы все участники восхождения расписались в нём (непременно на самой вершине!): после этого книга пополнит коллекцию музея поэта.

Торжественные проводы группы альпинистов прошли в Доме-музее Кайсына Кулиева в Чегеме.

Подготовкой символического восхождения занимался Межрегиональный благотворительный фонд по охране и поддержке дикой природы.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [309] => Array ( [ID] => 309 [UF_TAG] => Литература [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => literature [UF_CNT] => 15755 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [287] => Array ( [ID] => 287 [UF_TAG] => Память [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => pamyat [UF_CNT] => 446 ) [1867] => Array ( [ID] => 1867 [UF_TAG] => Творчество [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => tvorchestvo [UF_CNT] => 69 ) [16951] => Array ( [ID] => 16951 [UF_TAG] => Кайсын Кулиев [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => kaysyn-kuliev [UF_CNT] => 7 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Выше – только небо

01.11.2017 192

Войной расколотое детство

18.10.2017 228

Андрей Попов

Родился в 1959 году в Воркуте. Окончил Сыктывкарский государственный университет, филологический факультет. Автор нескольких сборников стихотворений.
Лауреат еженедельника «Литературная Россия», премии Правительства Республики Коми в области литературы имени И.А. Куратова, премии П. Суханова, премии А. Ванеева, Южно-Уральской литературной премии, международной премии С. Есенина «О, Русь, взмахни крылами», трижды дипломант Всероссийского конкурса «Золотое перо». Член Союза писателей России. Живёт в Сыктывкаре.

* * *
Поэт молчит,
Слова сжимают душу,
Сжимают жизнь.
И надо слушать… Слушать!
И слышать –
Слышать
Тонкий переход
От жизни к слову.
И наоборот.

Поэт молчит…
А празднословья ветер
Безудержно
Гуляет по планете,
Несёт пургу душевной шелухи –
Трескучий вздор,
Ничтожные стихи.

И даже пастырь
В комнате алтарной
Записывает свой стишок
Бездарный,
Чтобы поэта хлопнуть по плечу:
– Молчишь, поэт?
А я вот не молчу.

Мои стихи читают хором дети
И премию
«Всё сказано на свете»
Вручили мне
Торжественно вчера
За лёгкий слог и брызги от пера.

Поэт молчит,
А про себя рассудит:
– Хорошие мне – слава Богу! – люди
Встречаются.
Прощают мне грехи.
Но чёрт их дёрнул сочинять стихи,
Когда не слышат
Тонкий переход
От жизни к слову –
И наоборот.

* * *
Изгнание, утраты и болезни,
Позор и даже смертный приговор –
Всё для стихов становится полезным,
Что уточняет сердце и простор.

Беда и одиночество – всё кстати,
Всё подойдёт для созреванья слов,
Меняется, как небо, созерцатель,
Судьбы и быта местный филосóф –

Он может всё, когда страна немеет, –
И превращает осень в свет строка…
Отчаяния ямбы и хореи
Несёт, как лодки, времени река.

Молчит погода. Счастье бьёт посуду.
Весенний день не понимает нас.
Но искренним словам доступно чудо –
Любое чудо в самый тёмный час.

* * *
Жажда подступит – ты ищешь воды живой,
Влаги небесной. Но только вокруг пески.
Сухость на сердце, словно она часовой,
Видит, что приближается ветер тоски.

Ветер тоски, порывистый и штормовой.
Небо темнеет. Дороги к воде узки.
Что за погода?! В сердце и над головой.
Жажда и небо сжимают тебе виски.

День завершается – ляжет на самом дне
Памяти и непогоды. Совсем темно.
Это тоска по правде. Тоска по стране.

Жажда, которой насытиться не дано.
Но почему её имя опять – тоска?!
Как с нею сладить на узкой тропе песка?

Ошибка Афанасия Фета

У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придёт.
Афанасий Фет

Фёдор Тютчев к зырянам пришёл,
Это стало для Фета укором,
Но затем подошли рок-н-ролл,
«Гербалайф», «Орифлейм» и Киркоров –
И не сразу теперь разберёшь
Голос Тютчева в этом содоме,
Что есть мысль изречённая ложь...
Вот беда! И не только для коми!
Жизнь теперь называется лайф –
В этом кайф и конец разговора,
Потому что кругом «Гербалайф»,
Рок-н-ролл, «Орифлейм» и Киркоров.

* * *
Царство Божие не для пьяниц,
Знаешь, русский мой человек,
Больше нашего пьёт испанец,
Пьют прилично поляк и грек.
Но о нас говорят с укором,
Что мы пьём с тобой день-деньской,
Потому что спим под собором,
Хмель тяжёлый смешав с тоской.

А в соборе иконы, ладан,
Свечи, служба – спасенья ковчег.
Надо встать! Царство Божие рядом.
Встанем, русский мой человек!

Скупая гадалка

Цыганка привокзальная сказала,
Что проживу я девяносто лет.
Ответил я: – А почему так мало?!
Прибавь немного. Денег, правда, нет!

Хватило б девяносто, может, в Польше,
Во Франции, в Танзании, в Перу.
В России надо жить гораздо дольше.
С чего я преждевременно умру?!

Нельзя в России умирать так скоро,
Не пережив надежды полный хрен,
Генсека, вертухая, прокурора,
Вождя, соседа, повышенье цен.

Жить надо долго, от свобод и пыли,
Зимы и тундры не отдать концы –
И как твою бы душу ни казнили
За новый мир ревнивые борцы.

Не разболеться смутой и порядком,
Переворотом, поворотом рек,
Но ощутить простор и жизни краткость,
Как может только русский человек.

И ощутить, что можно всё сначала,
Когда тебе лишь девяносто лет!
Цыганка привокзальная сказала:
Зачем жить дольше? Если денег нет…

Подготовка обличителя

В монастыре сначала поживи.
Не пей вина. Не пой дурацких песен.
Без женского вниманья и любви
Попробуй обойтись. Хотя бы месяц.
Хотя бы два. Да разве это срок?
И в братьях не ищи суровых судей.
Читай псалтырь, вникая между строк –
Вокруг тебя не ангелы, а люди,
Которые живут без коньяка
Не первый год – и даже без креветок,
Что им светло от пенья кондака.
Хотя бывает всякое при этом.
И вера – разберись – без дел мертва,
Не стоит огрызаться от раздумий.
Грызи сухарь. Руби в лесу дрова.
Иди туда, куда пошлёт игумен.
Иди в затвор. И дверь закрой, и рот,
Молчанием земные дни итожа,
Забыв, что существует женский род,
Что Родина на женщину похожа.
Молчи, скрывайся и таи опять,
Как созревает в полутёмной келье
И посещает душу благодать –
Высокое духовное веселье,
Как жизнь, согревшись огоньком свечи,
Любви отдаст последнюю рубаху…
А выйдя из затвора, приручи
В тайге медведя, волка, росомаху.
Когда горбушку хлеба, как халву,
С руки твоей возьмёт медведь громадный.
Садись ему на спину – и в Москву
Езжай на нём. На поезде накладно.
И пусть в Москве торгуют колбасой,
Одеждой, положеньем, первородством,
Иди по Красной площади босой
И ощути блаженство как сиротство.
И лишь тогда, вдохнув столичный рай
И дар приняв решительной догадки,
По площади иди и обличай
Российские законы и порядки.
И лишь тогда, что мир лежит во зле,
Рассказывай, свой голос возвышая, –
Пусть молятся усерднее в Кремле!
И также закулиса мировая!
И лишь тогда напомни – Страшный суд
Близ при дверях. Наступит очень скоро!
И лишь в глазах блаженного прочтут,
Что близок час небесных приговоров,
Что человек так жалок, нищ и наг –
Что царь, что псарь и что чернорабочий…
А что сейчас?! Ты только пьёшь коньяк
И горькие стихи под нос бормочешь.

* * *
Когда Ты молитвам внимаешь,
Глядишь на тревожный закат,
То знаешь, конечно, Ты знаешь,
Зачем наши судьбы сгорят.

Сгорят не для точных ответов –
Мы только, как дети, поймём,
Что строгое таинство света
Дополним неровным огнём.

Запутавшись в снах и порядках,
И в чаяньях ночи и дня,
Мы просто сгорим без остатка
Неровного ради огня.

Сонет о русском Ниле

Томится праздный дух, что надо жить по вере, –
Желаю я порой, как голубь легкокрыл,
В пустыню улететь. Там понимать, что звери
Верней людей. Но нет пока на это сил.
А там бы в тишине – в пустынной атмосфере –
Свет к свету собирал и бороду не брил,
И с ангелами пел молитвы я в пещере,
И на пески смотрел, и на зелёный Нил.
Я в городе живу. Не ем сухие травы.
И на камнях не сплю. Не приручаю льва.
Но всё-таки и я, поверь, имею право
На непреложные и кроткие слова:
Не стоят ничего богатство, власть и слава, –
Надёжнее стихи и неба синева.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [7291] => Array ( [ID] => 7291 [UF_TAG] => Многоязыкая лира России [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => mnogoyazykaya-lira-rossii [UF_CNT] => 1378 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [7885] => Array ( [ID] => 7885 [UF_TAG] => Поэзия Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya-komi [UF_CNT] => 85 ) [2583] => Array ( [ID] => 2583 [UF_TAG] => Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => komi [UF_CNT] => 11 ) [2582] => Array ( [ID] => 2582 [UF_TAG] => Андрей Попов [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => andrey-popov [UF_CNT] => 9 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Посещает душу благодать

11.10.2017 699

Наталья Стикина

Родилась в 1976 году в посёлке Кебань-Ёль Усть-Куломского района Республики Коми. В 1980 году переехала в г. Усинск Республики Коми, где и проживает по настоящее время. Творческой деятельностью занимается с 1990 года. Автор четырёх поэтических книг. Произведения публиковались во многих коллективных сборниках как в России, так и за рубежом; публикации в журналах «Наш современник», «Северная Аврора», «Дети Ра», «Юность» и др. Член Союза писателей России.

О слепоте

Памяти Вирджинии Вульф

Пусть ослепла, – но долго ли, долго ли буду слепой?

Если звуки сильнее, чем плотность моих перепонок.
Если пальцы боятся задеть даже воздух пустой:
в них чувствительность стала такой, что не сможет ребёнок
прикоснуться ко мне, не боясь, заболеть слепотой.

Она колет и жжёт, и тревожит пространство рассвета,
наполняя и чрево, и дом голубой пустотой.
И на левом боку между рёбер багровая мета…
Даже если уйдёшь, не посмею окрикнуть: «постой!»…

А в брусничном желе отпечатался слепок ключей.
Чуть увядшие розы мертвей, чем погасшая лампа.
И в наследной резной бонбоньерке, среди мелочей,
будут нэцке из школьных мелков о прозрении плакать.

Я, быть может, прозрею. Пускай не глазами – душой,
и пойму, что любовь в темноте это не обречённость.
Но пока не понять, принимая незрячий покой,
Что защита моя – безупречная незащищённость.

О стихах и вечности
не по выдохам – вдохам – считай безрассудный апрель,
не по слуху – по снам – вычленяя фальшивые ноты.
дни за днями летят сквозняком в приоткрытую дверь,
превращаясь в твоих рядовых стихотворной пехоты.

и стихи, как солдаты, на страже покоя в душе.
и стихи, как солдаты, навытяжку строчным ранжиром...
оголённые нервы – не повод увязнуть в клише,
пересохшее горло – не повод не быть целым миром.

вечность снова отступит, (как только апрель сменит май).
не сдавай себя в плен, отпусти и сойди с её следа.
отпусти, даже если стихи вдруг заступят за край.
ведь у этих солдат под рукой ничего, кроме неба.

Внутренний цензор
мой внутренний цензор,
как внутренний вирус,
гуляет по венам,
жрёт кровь:
свобода забыта,
свобода забита,
свобода писать
про любовь.
возвышенно-жёстко,
униженно-мило
и просто за тем,
чтобы быть.
натянуты вены,
натянуты нервы
притянутой рифмою
«жить».
и сладкой отравой
выходят на волю
стихи не о том,
что болит.
мой внутренний цензор
убитой свободы
свободно
во мне
говорит

О случившемся
А. Г. Попову
Когда зима пришла к нам слишком рано,
Я видела, как замерзали птицы.
Я видела – не лечатся их раны…
Ну а со мною, что могло случиться?
Когда весна пришла к нам слишком поздно,
Я видела голодную волчицу.
И мне хотелось быть неосторожной,
Плохое не могло со мной случиться.
Когда и лето где-то задержалось,
Я видела, как плакала лисица,
Попав в капкан. И злилась во мне жалость
К тому, что не со мной уже случится.
Когда пришла болеющая осень,
Я видела, как жизнь со смертью билась.
И птицы бились. Только грудью оземь…

Всё, что могло, со мной уже случилось.

Непросто
...Знаешь, а это непросто смириться с зимой,
И зарабатывать жизнь каждый день новым вдохом.
Ждать от морозов обычных весенних подвохов,
В виде апрельского снега над новой травой.

Годы проходят по краю источенных рифм
Редких стихов никогда и никем не прочтённых.
Как же не просто жить пресно и скучно-покойно,
Ради спасенья любви свой талант усмирив!

Знаешь, ведь это не просто – не верить весне.
Слишком короткой, чтоб просто почувствовать радость…
…...........
Очень непросто принять неизбежную старость.
И зарабатывать смерть. Чтоб легко. Чтоб во сне.

На часах без пяти ночь...
На часах без пяти ночь,
За окном без пяти – снег.
Ветер рвёт тишину в клочь…

От крыльца моего в бег
Перейдёт слабый твой шаг.

На часах без пяти ноль.

От того, что бежишь в мрак
Поседеет твоя смоль.

Не окликну. Беги прочь
Под собачий смурной лай.
На часах без пяти ночь,
На душе без пяти – рай.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [7291] => Array ( [ID] => 7291 [UF_TAG] => Многоязыкая лира России [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => mnogoyazykaya-lira-rossii [UF_CNT] => 1378 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [7885] => Array ( [ID] => 7885 [UF_TAG] => Поэзия Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya-komi [UF_CNT] => 85 ) [2583] => Array ( [ID] => 2583 [UF_TAG] => Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => komi [UF_CNT] => 11 ) [16821] => Array ( [ID] => 16821 [UF_TAG] => Наталья Стикина [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => natalya-stikina [UF_CNT] => 2 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Рядовой стихотворной пехоты

11.10.2017 266

Анжелика Елфимова

Родилась в селе Маджа Корткеросского района Коми АССР. Окончила Сыктывкарское училище искусств по классу хоровое дирижирование, Литературный институт им. А.М. Горького. Работала корреспондентом республиканской газеты «Коми му» («Земля Коми»), сотрудником журнала «Чушканзi». Стихи публиковались в коллективных сборниках, журналах «Войвыв кодзув» («Северная звезда»), «Арт», «Невский альманах», «Родная Ладога» и др. Автор двух сборников стихотворений. Лауреат премии общества М. Кастрена (Финляндия) в области журналистики. Лауреат литературной премии Программы родственных народов Эстонии. Лауреат Всероссийского конкурса «Золотое перо». Член Союза писателей России.
Живёт в Сыктывкаре.

* * *
У меня в карманах семь копеек,
Спичек коробок и ритм стиха.
Если этой ночью не сумею
Я тебя найти, то чепуха –

Вся любовь. Туманом и прохладой
Станут строки росчерком пера.
Послезавтра ничего не надо,
Если всё закончилось вчера.

* * *
Про всё, о чём забыть бы надо,
Нам жизнь вперёд наворожила.
Поэтому, мудрец пернатый,
Не каркай зря на воздух стылый.
Оставь пророчества на время,
Я, как умею, умоляю,
Давай соскочим с этой темы
И вместе в лес с тобой слетаем,
Где в тишине заиндевелой,
Вдали от жизненных напастей,
Отыщем на деревьях белых
По грозди счастья.

Перевод Игоря Вавилова

* * *
Люблю грозу в начале мая…
Ф. Тютчев

Мне до мая, боюсь, не дожить…
Так печаль моё сердце изъела,
Что душа будто окоченела –
И трепещет в ночи, и дрожит.

Но пройдётся гроза по судьбе –
Тьму души снова солнце осветит.
Выйдет лучшая сказка на свете
Из стихов, посвящённых тебе.

Перевод Валерии Салтановой

* * *
Я в парке Кировском с Анри
Держала о вине пари.
Качели раскачал Матисс
То резко вверх, то резко вниз.
И было нам не всё равно,
Какое лучше всех вино,
С Матиссом спорить нелегко,
Когда ещё он в кураже.
Настаивал – «Шато Марго»,
Но я считала – «Боллинже».

Я путаю немного дни,
Качелей не было. Они
И парк весь Кировский давно
Свалились в Сысолу на дно.
Как хорошо, что мы ушли.
На даче пили у Дали.
Назад лет двести. Без вина
С друзьями не поговоришь.
И засиделись допоздна.
Вернулись вечером в Париж.

* * *
Спать вроде рано. Выпить что-то не с кем.
Смотрю в окно я на ночную мглу.
Истрёпанный от чтенья Достоевский
Валяется забытый на полу.

Стихи мои, что я не написала
По осени бредут туда-сюда.
И нет меня. Как у стихов начала.
И не было как будто никогда.

* * *
Мы рождены для неба. Но усилья
Нужны, чтобы освоить небосвод.
У всех душа, а у души есть крылья,
А крылья – это радость и полёт.

И кто-то как орёл над жизнью кружит,
Иной скворцом поёт в весенней мгле.
А кто-то ходит курицей по лужам,
Доволен тем, что грязно на земле.

* * *
Игорю Вавилову

Как надо всё, а не иначе,
Рак снова красен,
Пепел сер.
Живёт собака по-собачьи,
А муха снова пьёт кисель.

Всё как положено в природе –
Свет солнца, дни календаря.
До Бога высоко, выходит,
И не добраться до царя.

Встречают снова по одежде,
Друг друга хвалят через край.
И сердце бьётся, как и прежде,
Что хоть ложись и помирай.

* * *
И сам апостол Пётр,
Лишь первые шаги
По морю сделав, сильным ветром и волною
Напуган был, тонул:
– Сын Божий! Помоги.
Пусть хватит веры мне,
Чтоб встретиться с Тобою.

Иду я по земле.
Шумит прибой тайги.
И жизнь моя шумит погодой грозовою.
И я дрожу, молюсь:
– Сын Божий! Помоги.
Дай донести судьбу,
Чтоб встретиться с Тобою.

Перевод Андрея Попова

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [7291] => Array ( [ID] => 7291 [UF_TAG] => Многоязыкая лира России [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => mnogoyazykaya-lira-rossii [UF_CNT] => 1378 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [7885] => Array ( [ID] => 7885 [UF_TAG] => Поэзия Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya-komi [UF_CNT] => 85 ) [2583] => Array ( [ID] => 2583 [UF_TAG] => Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => komi [UF_CNT] => 11 ) [16820] => Array ( [ID] => 16820 [UF_TAG] => Анжелика Елфимова [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => anzhelika-elfimova [UF_CNT] => 1 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Пройдётся гроза по судьбе

11.10.2017 323

Любовь Ануфриева

Родилась в селе Гам Ижемского района. Окончила Сыктывкарский государственный университет. Первые стихи были опубликованы в 2004 году в районной газете «Новый Север». Автор книги «Птицы не осудят», вышедшей в 2008 году в Таллине на коми, русском, эстонском, английском языках. Лауреат премии Александра Лужикова, лауреат премии М.А. Кастрена (Финляндия). Сотрудник Литературного музея И.А. Куратова. Живёт в Сыктывкаре.

Сонная почта

1.
Сны – что короткие письма
без подписи.
Кто отправляет –
пускай загадка.
Другим не нужны –
поиграют и бросят,
а мне эти письма святы.
До рези сжимаю веки…

2.
Под утро
всегда является
во сне
человек неведомый –
разбудит
меня тихонечко,
укажет молчком
на солнышко
и сгинет…
Лица не видела,
а имя
знакомо вроде бы…

3.
Сон мой – речка в прожитое,
да узка:
босиком бегу
до чистого песка,
словно девочка,
по берегу брожу,
а потерянных часов
не нахожу –
видно, с вешнею водою
утекли…
Видно, счастья мы с тобой
не сберегли.

Золотая осень

Серым тряпьём замотано
в сумраке чердака
детство моё испуганно
слушает тишину –
та отвечает вороном,
напоминая заново
чёрную осень давнюю
из девяностых лет…
К старому складу бегу
в дырявых сапожках,
острые комья впиваются
через подошвы,
натёкшая грязь высасывает
душу через ступни.
Какая длинная очередь!
Снова не всем
достанется хлеба.
И люди толпятся,
злятся, словно
родичи воронью…
Так и сошлось –
накаркали.
Сумка пустая тягостна.
В сторону отходя,
вижу: над старой церковью
листья с деревьев сыплются.
Вот оно где – прибежище
осени золотой…

* * *
Над головой
безоблачно и голо –
оглохла
ослепительная высь…
Давно зову.
Перехватило горло
от крика:
«Лебедь!.. Белый!.. Появись!..»
И, обретая в памяти
покой,
сама взлетаю птицей
над рекой.
Войдя в лебяжью
зоркую повадку,
у речки различаю
брата Вадьку.
Вон дядя Микул Ондрей
у берёз,
что пожелтели
в утренний мороз.
Взмывая выше
над осенней грязью,
у дома вижу
бабушку Парасью,
а с нею – Светка,
младшая сестра,
рукою машет
посреди двора…
Обняв меня –
мол, надо торопиться,
они мне оставляют
по крупице
их радости, любви
и тишины…
И только взмахи крыльями
слышны.

Перевод Андрея Расторгуева

* * *
Одиночества много вокруг!
Сполна
Всем дано.
Хотя никому немило.
Даже бабочка бабочке не видна.
И вчера тебя я, как сон, забыла.

Отдала тебя небу.
Лети, как дым.
По своим мечтам, по иным просторам.
Побреду одна по вокзалам земным,
И узнаешь ты обо мне нескоро.

* * *
Чайки в небе, как дети, плачут –
Видно, к дождю и тоске.
И я, как ребёнок, камешки
Бегу собирать к реке.
Бывают души, как камни,
Из самых железных руд.
А в светлых камешках Ижмы
Потерянных душ приют.
Они из иного мира,
Устав от потерь и разлук,
Здесь ищут они, как пристань,
Тепло человеческих рук.
Беру, как детей, их на руки,
Спасаю от стыни их,
Они обо мне помолятся
В далёких мирах иных.
Вновь чайки над Ижмою плачут
Перед тоской и дождём…
Вновь несколько душ промокших
Согрею в кармашке моём.

Перевод Андрея Попова

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [7291] => Array ( [ID] => 7291 [UF_TAG] => Многоязыкая лира России [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => mnogoyazykaya-lira-rossii [UF_CNT] => 1378 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [7885] => Array ( [ID] => 7885 [UF_TAG] => Поэзия Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya-komi [UF_CNT] => 85 ) [2583] => Array ( [ID] => 2583 [UF_TAG] => Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => komi [UF_CNT] => 11 ) [8373] => Array ( [ID] => 8373 [UF_TAG] => Любовь Ануфриева [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => lyubov-anufrieva [UF_CNT] => 3 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Перед тоской и дождём...

11.10.2017 221

Надежда Мирошниченко

Родилась в Москве. Окончила Коми государственный педагогический институт. Член Союза писателей России. Секретарь правления Союза писателей России. Автор одиннадцати сборников стихотворений: «Русское сердце», «Трудная книга», «Белая сотня», «О любви» и других. Лауреат Государственной премии Республики Коми им. И.А. Куратова в области литературы, еженедельника «Литературная Россия» за статьи по русскому вопросу, премии Союза писателей России и Республики Саха (Якутия) «Северная звезда», Большой литературной премии России, Международной премии «Имперская культура» им. Эдуарда Володина, Международной премии Славянской академии литературы и живописи «Серебряное перо». Член комиссии Славянской академии по культурному обмену. Народный поэт Республики Коми. Живёт в Сыктывкаре.

* * *
Памяти Анатолия Федулова

Давайте учиться у нежности таинству речи.
Сияет черёмуха ярче к Полярному кругу.
И ветер её обнимает за белые плечи,
Ревнуя к простору и даже к зелёному лугу.

Мне это знакомо –
весёлая искренность страсти.
Открытое чувство на грани восторга и муки.
Давайте учиться свободному выбору счастья
И радости встречи, и горькой печали разлуки.

Спасибо, любимый, что ты меня выбрал навеки.
Что выпала жизнь долготою в строптивую вечность.
Давайте учиться у нежности таинству речи,
Чему научились у Бога славяне и греки.

* * *
Все-то зарятся на бессмертные
Золотые твои венцы.
Нас достали уже несметные
То предатели, то купцы.

Всё-то думают: сила тяглова,
Надорвись-ка ещё разок.
Да на горле давай завязывай
Сыромятный свой поясок.

А рожаем, хоть надрываемся.
И от зависти не дрожим.
И ликуем, и дурью маемся.
Но от ворога не бежим.

И не плачьтесь: «Сколь бед ни пройдено,
А всё краюшка не видать…»:
Это значит не верить в Родину.
Это силы её не знать.

Цена бессмертья

Нам не дают есть – переживём.
Нас обрекли пить – не спились.
Лисами сплошь наш заселён дом.
Где коготок – там целиком лис.
Мы на своей земле, как в плену.
Столько хороших слов – не про нас.
Нам объявил враг третью войну.
Русский, уже пора. Это ль не час?!
Час роковой икс – флюгер идей.
Дрожью на миг, гляди, изошёл.
Нас не считают уже за людей.
Это, по-моему, нехорошо.
Горестей выше крыш, в крышах – мышь.
Нас научили лгать и терпеть.
Нам не дают петь – это уж – ШИШ!
Русским без песен жизнь – это смерть!
И потому вам говорю,
Чтоб спохватились на рубеже,
Я не тону и я не горю.
Русский давно бессмертен уже.

* * *
Памяти Анатолия Федулова

В этой энергии жизни и света
Тьма в уголочке присела под вечер.
Ждёт, что на Севере кончится лето.
Белые ночи уйдут в бесконечность.
Белые ночи на белые зимы
Тьма уговаривает подмениться.
Так ей цветные луга нелюбимы,
Так не любимы ей юные лица.
В этой энергии счастья и чуда
Горе накинуло дымку тумана,
Чтоб не узнали – приходит откуда,
Чтоб не корили: зачем ты так рано?
Горькое горе – на сладкие вишни.
Падают вишенки, как неживые.
Ты извиняешься: видишь, как вышло?!
Вдруг превращаясь в цветы полевые.
В сердце тихонечко просится вечность.
Мне говорят, что тебя уже нету.
Тьма в уголочке присела под вечер.
Ждёт, чтоб на Севере кончилось лето.

* * *
Я сказала осени, что приду попозже,
Мы ещё успеем… с ней наговориться,
Потому что в сентябре за меня тревожатся
Золотые яблони и ещё жар-птицы.
Я бы их не слушала – им какое дело,
Да такая общая, знать, у них порода:
Я опять им песенку до конца не спела,
Вот они и кинулись помогать мне с ходу.
Золото по золоту, солнце – по рассвету.
Чем-то захотелось мне им ответить тоже.
И тогда я кликнула наше бабье лето
И сказала осени, что приду попозже.

Моё заточенье

Моё заточенье с моей же свободой совпало.
На нежность похожа задумчивость тихая книг.
А в доме нарядно. Нарядней ещё не бывало.
Кипит самовар. И под окнами спит снеговик.
И думать непросто, хотя разбираешься вроде.
Запутались ходики, стрелок поняв беспредел.
Алёнушка плачет. А Днепр всё хорош при погоде.
А кот не учёный, но цепь золотую надел.
И капает время слезами капели и свечки.
И падают звёзды, чтоб август собою поджечь.
А хочется правды, приходишь на Чёрную речку,
Где с нами навек наша Белая-Белая Речь.

Памяти Вавилонской башни

Без русского слова о ста языках,
Как честно ту Башню ни строй,
Но рухнет она. И рассыплется в прах.
Останется камень пустой.

Без русского сердца, основы основ,
Когда, я сказать не берусь,
Рассыплются галькою сто языков.
И станет пустынею Русь.

И всё это зря: полыханье свобод
И общий какой-нибудь дом,
Пока не опомнится русский народ,
Народом оставшись при том.

И рушились башни, и строились вновь.
Полоном сменялся полон.
Но Бог – есть любовь! А какая любовь,
Когда поводырь – Вавилон.

[ONE] => [PADDING] => [RED] => ) ) [TAGS] => Array ( [7291] => Array ( [ID] => 7291 [UF_TAG] => Многоязыкая лира России [UF_SUPERTAG] => 1 [UF_CODE] => mnogoyazykaya-lira-rossii [UF_CNT] => 1378 ) [198] => Array ( [ID] => 198 [UF_TAG] => Поэзия [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya [UF_CNT] => 1947 ) [7885] => Array ( [ID] => 7885 [UF_TAG] => Поэзия Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => poeziya-komi [UF_CNT] => 85 ) [2583] => Array ( [ID] => 2583 [UF_TAG] => Коми [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => komi [UF_CNT] => 11 ) [7886] => Array ( [ID] => 7886 [UF_TAG] => Надежда Мирошниченко [UF_SUPERTAG] => 0 [UF_CODE] => nadezhda-miroshnichenko [UF_CNT] => 5 ) ) [SUPERTAGS] => 1 [ONLYTAGS] => 4 [UF_CATEGORY_DETAIL] => Array ( [ID] => 2 [UF_NAME] => Статьи [UF_CODE] => article ) ) )

Свободный выбор счастья

11.10.2017 249

Проза – более ответственное дело, чем поэзия, – считает Михаил Годенко

Целина

Деревья

Поля Куликова

Площадь Искусств

Игорь Никольский

Электричка

После дембеля

Василеостровское

Метро

Сергей Попов

Ермак

Спас

Иоанниты

Восток

Китай

Эммануил Манукян

На даче у друга

Память

Воспоминаний давних конница

Семья

После примирения

Дама с собачкой

Ум и душа

Ссора

Зависть

Женщина

К 85-летию со дня рождения народного поэта Башкирии Александра Филиппова (1932–2011)

Евдокия Лучезарнова

Новогодняя мечта

Я принёс вам звёзды

Молла Вели Видади (1709–1809)

Г О Ш М Ы

Будь преданным

Журавли

М У С А Д Д А С

Всему наступит конец

Молла Панах Вагиф (1717–1797)

Г О Ш М Ы

С тобою

Ты моя Кааба

Г А З Е Л Ь

Ради ямочки

М У Х А М М А С

Нет

Гасым Бек Закир (1784–1857)

ГАЗЕЛЬ

Постепенно

М У Х А М М А С

Старость

Б А С Н Я

Верблюд и осёл

Мирза Шафи Вазех (1792–1852)

П Е С Н И

Сеид Абульгасым Набати (1812–1873)

Г О Ш М Ы

Придёт

Больше радости нет

Г А З Е Л Ь

Ты мой ангел

Мирза Фатали Ахундов (1812–1878)

МЕСНЕВИ

На смерть Пушкина

Ванда

Хуршидбану Натаван (1832–1897)

Г А З Е Л И

Роза

Мотылёк

Без тебя

Сеид Азим Ширвани (1835–1888)

С А Т И Р А

Похороны пса

Б А С Н Я

Кошка и мыши

Г А З Е Л Ь

В мечети

Мирза Алекбер Сабир (1862–1911)

С А Т И Р Ы

Божество вы моё!

Погрузимся в невежество

Молла Вели Видади
(1709–1809)

Молла Панах Вагиф
(1717–1797)

Гасым Бек Закир
(1784–1857)

Мирза Шафи Вазех
(1792–1852)

Сеид Абульгасым Набати
(1812–1873)

Мирза Фатали Ахундов
(1812–1878)

Хуршидбану Натаван
(1832–1897)

Сеид Азим Ширвани
(1835–1888)

Мирза Алекбер Сабир
(1862–1911)

Гусейн Джавид
(1882–1941)

Мамедгусейн Шахрияр
(1905–1988)

Поклон Гейдарбабе
Отрывки из поэмы

Виктор Карпушин,
г. Балашиха