Непридуманная история
Игорь ГЕРГЕНРЁДЕР
Родился в 1952 году в Бугуруслане Оренбургской области РСФСР, в семье выселенных сюда во время войны немцев Поволжья. В 1976-м окончил с отличием Казанский университет по специальности «журналистика».
С 1994 года живёт в Берлине, публикуется в периодических изданиях русского зарубежья. Автор более пятидесяти публикаций и четырёх книг прозы. Состоит в объединении литераторов и переводчиков Literarisches Colloquium Berlin e. V., член правления Союза русских писателей в Германии. Гражданин ФРГ.
У Иоганна Маргерта и его жены Эмилии, когда грянула война, было трое сыновей: Петер восьми лет, пятилетний Людвиг и трёхлетний Оскар. Семья жила недалеко от Волги в немецком селе Куккус. Иоганна призвали в армию, он оказался в формируемой части, где его учили водить танк. На фронт он попасть не успел, его как немца удалили из армии и отправили на край страны в юго-восточный Казахстан, где он нашёл свою семью, депортированную туда по известному Указу от 28 августа 1941 года о выселении немцев. В казахском посёлке Эмилия с детьми и мать Иоганна престарелая Гильда ютились в бараке, где в одной комнате с ними жили ещё три человека. У Гильды, как и у семьи её сына, остался в родном селе Куккус добротный дом, участок с яблонями, с огородом, домашняя птица, свинья.
Иоганна и Эмилию отрядили работать в шахте, добывать золото. Иоганн ухитрялся после работы рыть землянку, он был кряжистый мужчина, истый силач, ему исполнилось тридцать лет. Через год землянка была готова, семья теперь имела своё отдельное жильё. Но тут Маргерта отправили на Южный Урал в город Бугуруслан добывать нефть. Семья и при нём голодала, а тут стало совсем худо. Старая Гильда не могла работать, паёк ей давали – курице не хватит, – и она слегла, а там и умерла. Эмилия продолжала трудиться в шахте, толкала вагонетки с породой, но сил от всегдашнего недоедания становилось меньше и меньше, её мучили одышка, боли в груди, она тоже слегла.
Трое мальчиков смотрели на неё, сидя на тряпье на полу землянки, где не завалялось и картофельной шелухи. Мать была в беспамятстве, свалянные волосы липли ко лбу, скулы розовели, словно опалённые, – у неё был сильный жар. Вдруг Эмилия открыла глаза, они казались огромными, их синеватые белки изрезали кровавые жилки. Она собрала силы и обратилась к старшему сыну, к Петеру:
– Помру, и вас захотят отдать в детдом. Не идите! Там вас забьют и уморят. Говорите – у вас есть отец, он работает в Бугуруслане. Пусть вас отправят к нему.
Она долго лежала недвижно, потом её руки стала бить дрожь, зрачки ушли под веки, вернулись и застыли. Петер зарыдал без слёз, Людвиг открыл рот – напала страшная икота. Маленький Оскар поднял крик. Пришли люди, тело Эмилии вынесли из землянки, и человек в сапогах, опоясанный кожаным ремнём, сказал:
– Завтра будет машина в город – детей в детдом.
На рассвете Петер увёл Людвига и Оскара из посёлка, он повторял им слова матери, объясняя: в детдоме дети станут называть их фашистами, бить, отнимать еду и заморят до смерти. Беглецы шли вдоль дороги, и их пустила на арбу старуха-казашка, которой Петер сказал, что у них умерла мать и они отправились к отцу в Бугуруслан. Женщина не слыхала такого названия, сказала: видно, очень далёкий у них путь. Она дала мальчикам овечьего молока, а у себя дома накормила варёной тыквой. Её сын проводил их на станцию, а там уговорил казахов, которые везли скот в Россию, взять сирот в теплушку. В городе, где окончился рейс, слышали про Бугуруслан, но объяснили: до него ещё добираться и добираться…
Дети просили подаяния, тайком выкапывали на полях картошку и свёклу, ели, когда попадался, щавель, иной раз доводилось проглотить лягушку. В их странствии к ним присоединился пацанёнок лет пяти, назвавшийся Колькой, черноглазый и черноволосый.
Война кончилась, прошло ещё время, когда в один погожий день сердобольный шофёр подвёз до Бугуруслана четверых тощих – кости да кожа – оборванцев-мальчишек. Они повторяли имя Иоганна Маргерта и узнали: на буровой в Степановке, где он трудился, произошёл взрыв газа, стальную трубу более ста метров длиной выбросило ввысь, погибли люди и среди них – Иоганн.
О сиротах узнал друживший с Маргертом буровой мастер Рейнгольд Юнг, у него самого было трое детей, но он взял в семью Петера. А двух его братьев и Кольку, не знавшего, кто он и откуда, привёл в свою землянку сапожник Теодор Хандман, страдающий ревматизмом человек шестидесяти с лишним лет. Он и его жена Паулина жили вдвоём, их двоих сыновей, колхозных конюхов, расстреляли перед войной, обвинив в троцкизме, а они читать-то едва умели.
Теодор растопил печку, Паулина нагрела воды, и трое скитальцев были вымыты. Потом муж и жена молча смотрели, как они поедают горячую похлёбку из поджаренного на подсолнечном масле лука, пшена и ломтиков картошки.
Двое Маргертов и Колька, о котором предположили, что он, скорее всего, татарин, стали детьми Хандманов. Те были верующими. Чиня обувь, Теодор всегда клал на скамеечку рядом раскрытую Библию.
Мальчики не могли наесться досыта, и сапожник трудился, не разгибая спины. Народ пообносился, особенно в деревнях, оттуда привозили на починку совсем бросовую обувь, и Хандман накладывал на ботинки латки, прибивал подмётки, чтобы за это дали стакан-два муки, десяток картофелин. Куда как тяжко пришлось в голод 1947 года, но и тогда не случалось дня, чтобы дети не ели горячего, пусть это были только щи из крапивы с мелко нарезанной красной свёклой. Здорово выручала Паулина, работавшая на заводе, где из семечек подсолнуха выжимали масло. Она приносила домой понемногу масла и жмыха.
Хандманы ни за что не хотели смириться с прозябанием в землянке и, как и другие немцы, взялись строить свой домик. Домики у немцев вырастали очень маленькие, но с двумя, а то и с тремя отдельными комнатками, и каждый имел и крошечную веранду.
Толевая крыша, высокое крыльцо с перильцами – жильё, которое своими руками построили с помощью троих мальчиков Теодор и Паулина Хандман. У них собирались знакомые, приходил седой как лунь Вильгельм Арндт. До войны он преподавал историю в пединституте в Энгельсе, столице республики немцев Поволжья. В Бугуруслане некоторые называли Арндта профессором, он мог бы быть учителем в школе, но ему не позволили, и, несмотря на преклонный возраст, он работал нормировщиком на стройке.
У него крепкое рукопожатие, щёточка усов. Пожимая руки людям, собравшимся у Хандманов, он спрашивал: «Жизнь идёт? – и сам себе отвечал: – Идёт!» Потом усаживался за столом, Паулина приносила гостям горячие поджаристые «крепели».
– Итак… – произносил профессор Арндт и начинал читать что-то вроде лекции: о вечном движении христианского духа.
Дух немыслимо запереть в материальных границах. В Средневековье молодые германские государства были охвачены духом Крестовых походов. Верующие оставляли родные очаги и отправлялись освобождать Гроб Господень. С ними шло немало искателей наживы, немало жестоких людей.
Но были и другие. Одержав победу на поле брани, они сказали: «Божье дело впереди!» Рыцари, которые, казалось, умели владеть только мечом, разожгли далеко от родины, в Палестине, костёр истинно христианского духа. Они создали братство для оказания безвозмездной помощи больным, обездоленным, всем страждущим. Дав обет бедности, пожертвовали нуждающимся всё своё имущество. Их эмблемой стал восьмиконечный крест. Звались они госпитальерами. Часть их возвратилась в Германию, и в Германии стало шириться движение госпитальеров.
Когда Пётр Великий, начиная борьбу с варварством в России, пригласил в страну европейцев, германские госпитальеры откликнулись одними из первых. Они отправились создавать очаги знания в огромной непроснувшейся стране, укреплять христианские начала там, где ещё не сдало своих позиций язычество. Начался крестовый поход Мира, Просвещения и Созидания.
Профессор Арндт переходил к рассказу о делах немцев в России.
Естествоиспытатель Каспар Фридрих Вольф, член Петербургской академии наук, разработал «Теорию зарождения» о развитии организмов, заложил основы учения о так называемых зародышевых листках, создал первую в России научно-исследовательскую лабораторию. Фердинанд Видеман, удостоенный звания российского академика, составил словари и грамматику марийского, мордовского, удмуртского языков и языка коми. Фридрих Йозеф Гааз, назначенный главным врачом московских тюрем, добился улучшения содержания заключённых и организации первых в стране тюремной больницы и школ для детей арестантов…
Вильгельм Арндт называл десятки, многие десятки немецких имён, ставших историей России. Рассказывал о том, как немецкие врачи-подвижники боролись в бескрайней стране с холерой, с чёрной оспой, с чумой и сколько их было убито безрассудно-тёмной толпой.
А сколько жертв было принесено на засушливой равнине Поволжья! На германских переселенцев нападали кочевники, угоняли в степи, продавали в рабство. Но за первыми отрядами колонистов двигались вторые, третьи… Великий крестовый поход Созидания продолжался. «Рыцари» шли за телегами пешком, у них не было мечей и доспехов. Они несли факелы своих знаний, везли с собой плуги своего трудолюбия. Многих ждала смерть от болезней или жизнь раба в Бухаре, в Хиве, в Персии.
И всё-таки колонисты преобразили поволжскую степь. Они проложили под землёй сотни километров труб из обожжённой в самодельных печах глины. Когда шли дожди и вода уже не впитывалась в грунт, она не уходила в Волгу. Вода стекала по трубам в глубокие пруды. Наступала засуха, и этой водой орошали поля.
Русские крестьяне были потрясены. Наверное, и они научились бы тому же. Но произошёл Октябрьский переворот… Лучшие немецкие хозяйства были разорены. Коллективизация… Она погубила достижения нескольких поколений. Сотни тысяч трудолюбивых немцев были объявлены кулаками и депортированы в Казахстан, в Сибирь.
Но даже это не убило немецкую жизнестойкость. Республика немцев Поволжья достигла самых высоких в тогдашнем СССР урожаев. Её пшеница, табак, горчичное и подсолнечное масло шли на экспорт.
Профессор Арндт продолжал:
– Крест в который раз испытал на себе чёрную силу сатанизма. Война оторвала нас от русских. Мы повторили путь наших прадедов, которые попадали в плен к кочевникам, подневольный путь в казахские и оренбургские степи. Кости сотен тысяч немцев покоятся в этих землях, но крестовый поход Страдания не окончен. И в рабстве мы должны оставаться христианами. Из чужой почвы и из собственных крови и пота мы творим себе родину…
Он умолкал, и морщинистый Адам Вестфаль, жестянщик, запевал балладу о бедных рыцарях, которые, построив монастырь, свозили туда прокажённых, кормили их, ухаживали за ними, обмывали их язвы. У Вестфаля надтреснутый голос, старые лёгкие напрягаются из последних сил. Прерывая пение, он глубоко вздыхает.
Взрослые и дети, собравшиеся в домике Теодора Хандмана, лишённые гражданских прав, лишённые даже права отлучиться с места поселения, жадно слушали о духовных подвигах. Они сами – прокажённые, но, кроме них самих, язв их никто не омоет.
Паулина раздавала кушанье под названием «армер риттер», приготовленное из сухарей. Гости ели пищу бедного рыцаря, и им становилось теплее и теплее – от веры, что они в крестовом походе и поход кончится удачно.
В уютном домике словно возрождался монастырь, здесь жарко от огня в печи, огня в сердцах. А за окнами – холодная тьма и непролазная грязь российского районного городка. Вокруг него разбросаны деревни, где ещё нет электричества. В избах здесь земляной пол, телята зачастую живут в одном помещении с хозяевами, и те не замечают неудобства. Так было и сто, и двести лет назад. Здешний народ спит. Если не выселенные немцы, не они, приведённые сюда «крестовым походом», то кто пробудит его от спячки?
Но сперва надо перестать быть прокажёнными. В домике сапожника Хандмана собирают деньги, одежду. Для русских детей, чьи отцы погибли на войне или заключены в лагеря.
Это нравилось не всем немцам. Многие перестали ходить в дом Теодора и жаловались на него профессору Арндту: «Кому нужна эта комедия? Или у нас мало отняли? Кто отдаёт последнее и кому?» Вильгельм Арндт поглядывал на спросившего сквозь очки в роговой оправе, сухощавый крепкий немец, сплошь седой, интеллигент.
– Представьте, – говорил он, – что наступит время и кто-то из нас, из наших детей получит возможность уехать в Германию. Будет просить: «О, как мне было плохо! Как я страдал! Германия, прими меня, я – твой!» Германия спросит: «Зачем же ты уходил от меня – искал лучшего и не нашёл?»
– Что сказать на это? – задавал вопрос профессор и отвечал: – Я был в крестовом походе! Вот что можно будет сказать. Но нужно заслужить право сказать это.
Вильгельм Арндт и Теодор Хандман получили долгие сроки «за антисоветскую агитацию». Паулина осталась с тремя мальчиками: Людвигу было тринадцать, Оскару – одиннадцать и Коле – десять. Им не дали голодать. Те, кто собирался в уютном домике, приносили что могли. Дети ели «армер риттер» и нередко – горячие поджаристые «крепели».
Умер Сталин, Хрущёв стал выпускать из лагерей политзаключённых, но Теодора Хандмана и Вильгельма Арндта уже не было на свете, в их возрасте недолго живут в лагерях. Бедные рыцари стали богаче ещё на две жертвы. Но жизнь шла. Жестянщик Адам Вестфаль, принимаясь за работу, клал на скамеечку рядом раскрытую Библию. Когда он резал свинью, пять килограммов домашней ливерной колбасы раздавал тем русским детям, которых растили матери-одиночки. В Бугуруслане «до немцев» такой колбасы не видели, она стала излюбленным лакомством под названием «немецкая колбаса».
Однажды русская женщина сказала моей матери:
– Когда в войну мы услышали, что немцев везут к нам, мы думали – вы не лучше чертей с рогами. А оказалось, что вы хорошие люди!
О Маргертах, о Теодоре и Паулине Хандман, о профессоре Арндте я узнал от родителей, которые вместе с другими немцами бывали в домике сапожника. С внуком Адама Вестфаля Яковом я учился в одном классе в средней школе № 12. Коля (Николай Теодорович) Хандман преподавал нам немецкий язык, окончив пединститут. Людвиг и Оскар стали нефтяниками, работали на буровой. Петер, которого поставил на ноги Рейнгольд Юнг, вступил в баптистскую общину, его избрали проповедником, из-за чего он был арестован, осуждён и этапирован в Якутскую АССР, в исправительно-трудовое учреждение номер девять (ИТУ-9).
Так удалось ли российским немцам их творение? Они сумели создать Родину из чужой почвы и из собственных пота и крови, взамен отнятого получив безмерное богатство: богатство страданий. Жив дух немцев-христиан над полями Поволжья, над казахской и оренбургской степью.
Как предсказывал профессор Арндт, настал день, когда мы вернулись в Германию из крестового похода. Вернулись не без добычи: мы привезли покинутую родину, которая должна жить в нас: ведь она создавалась с Верой. Без крошечного домика Теодора и Паулины Хандман наша Германия была бы неполной.
Нас в ней встретил восьмиконечный крест госпитальеров – на дверях столовой, медпункта, на двери склада, где нам раздавали гуманитарную помощь. Крест, с которым уходили в Россию предки, встречает потомков. Он стал для нас наградой потому, что были немцы, которые остались верны ему в своём походе.
Как хочется, вглядываясь в историческую Родину, увидеть её такой, какой видели её Теодор и Паулина Хандман, Вильгельм Арндт. И как хочется встретить их самих в узнаваемой Германии! Ведь у Бога нет мёртвых, но все – живые.