Убеждённую черту подводит Георгий Пряхин: «Меняется, выпрямляется и просто беднеет мир человека и человечества в целом от того, что они забывают перо. Забыв письмо, мы забудем и чтение».
Всё благополучно сошлось, перо обрело крышу над головой. Но не могло не участвовать в Пушкинских днях 1935 года, а особо – 1937-го. Перо это придало особый настрой и торжественность. У пера появилась свита; две дюжины стальных перьев с выгравированным профилем поэта. В свой срок перо вернулось в родные пенаты, в столичный Литературный музей. Но вскоре было передано – по близкой, душевной принадлежности – в музей на Кропоткинской.
…Пушкин и его перо писали и говорили на одном языке, понимая друг друга с первого касания пера к бумаге. Которая, как об этом не сказать, была с Полотняного Завода, в считаных шагах от усадьбы Гончаровых. И расходилась отсюда, стопа за стопой, по 24 листа каждая, на писательские столы, несла и гражданскую, да и государственную службу, ибо считалась лучшей бумагой. У Пушкина запас такой бумаги близился к концу, и обеспокоенная этим Наталья Николаевна пишет на Полотняный Завод брату своему Дмитрию. «Мой муж поручил мне просить тебя сделать ему одолжение и изготовить для него 85 стоп бумаги по образцу, который я посылаю тебе в этом письме. Она ему крайне нужна и как можно скорее; он просит указать срок, к которому ты сможешь её ему поставить».
В недавнюю пору, когда несли свою службу советские министерства, я обратился к заместителю министра целлюлозно-бумажной промышленности: получится ли восстановить в подлинности тот или иной сорт и вид бумаги давних времён? «Отчего же нет, улыбнулся замминистра, если постараться…»
 |
| Пишущая машинка была запатентована в 1874 году, но все свои тексты Лев Толстой писал от руки |
Только ручному письму дано передать что-то личное, доверительное, сокровенное. «Не пишите маме по е-мейлу».
Вот общество и встрепенулось. Не знаю, но сторонников ручного письма всё больше. Английские фабрики приноровились, наладили нешуточное по объёмам производство стальных перьев. Каких только нет: для скорописи, для неспешного письма. А между ними – десяток разновидностей. Появились эти перья и в наших магазинах; не скажу, что идут влёт, но хорошо раскупаются. Из Турции прислали нечто как бы пишущее; глаза бы не глядели. Итальянцы занимают свою торговую нишу: учли высокую репутацию гусиных перьев и присылают их в сопровождении красивой склянки с чернилами, упакованными в коробки сувенирного толка; может, и вы встречали такие в канцелярских отделах крупных книжных магазинов. Писать такими перьями не получится, а вот подарить начальнику (есть и подешевле для полуначальников) в самый раз. Редко, если повезёт, сможете прикупить деревянную ручку-вставочку фирмы «Лира». Вполне на уровне. Но дороговато – от 50 рублей (если в магазине) до ста пятидесяти – на канцелярском развале в «Олимпийском». У нас прежде делали хорошие школьные ручки-вставочки. Лёгкий, ловкий деревянный корпус, латунный цилиндрик; в него перо и вставлялось. Поверху – нестираемый штампик – буковки: ТКФ и неизменная цена – 2 (две) копейки. Делали у нас в Ярославле пёрышки, да такого уровня, что шли они и в заграницы.
Сейчас кое-что возвращается. Обрели свой прилавок школьные тетрадки в косую линейку (только без промокашек, да и кто ныне знает, что это такое – промокашка»? – К.Б.). Один из немосковских фарфоровых заводов неожиданно прислал мне чернильницу-непроливашку. Появились бы такие, покупали как ностальгический сувенир из прошлого. А может, и по прямому назначению. Наладили поставку фиолетовых чернил. Ряды желающих побаловаться (?) перьевой ручкой растут. И это тоже факт. Иногда обличённый в шутливую форму. Композитор Александр Журбин, в совершенстве владеющий компьютерными премудростями, как-то вознамерился приобщить компьютер к композиторскому ремеслу. Сочинил программу. Нажал на кнопочки. И получил произведение, мало похожее на то, что предполагал увидеть и услышать. Осерчал. Достал лист нотной бумаги. И перо заскользило, отозвалось певучестью и чистотой замысла. «И мне самонадеянно кажется, что другой конец ручки, как антенна, упирается в небесный свод, так я связываюсь и с высшими силами, и это окрыляет». Мистика? Это как сказать… Классик польской поэзии Циприан Норвид: «Перо! Ты для меня крыло посланцев рая». Другой польский литератор, Ян Парандовский, тот самый, что оснастил себя титулом алхимика слова, перевёл Норвида с польского на польский: «Перо! Ты для меня как ангела крыло». Сдаётся мне, что в том райском местечке, куда антеннит перо А. Журбина, в тамошнем штатном расписании «посланец рая» и «ангел» не противоречат друг другу.
Такая палитра ценностей и неожиданностей, да и ресурсов. Сохранить бы их. Гарантий-то в наше время нет ни у кого и ни у чего. Нанотехнологам и олигархократам перо, если додуматься, не просто безразлично, оно мешает – напоминанием о традициях, свидетельствуя о настоящем. Пушкинскому перу надо бы создать особый режим. Кто знает, какие слова хранит перо Пушкина. Что в нём задуманное, но не перенесённое на бумагу? Может, оно, создай условия, ещё отзовётся? У этого пера особая энергетика. И ею оно может поделиться. Тоже мистика? Или предвосхищение? Или это мне приснилось? Но ведь сны бывают вещими. Случаются вещие сны…
И Пушкин – как бы дознаться! – может, не возражал бы против такого салона...
В пере Пушкина сокрыта и хранится такая энергетика, что, дай ей волю, её достанет на многие годы.