Родилась в Кашире Московской области в 1981 году. По первому образованию юрист. Студентка Литературного института. Автор сборника «Осколок сна» и публикаций в периодике. Участник международных поэтических фестивалей.
***
А она лежит, и нога у неё – бревно.
Говорит всегда: «Без ноги я уже давно,
Как пошла в сберкассу, упала, и вот – бедро».
А до этого было лето и огород,
Сад из яблонь и слив, соления – круглый год.
Земляника, смородина – просто
просились в рот.
И семнадцать лет не входила я в этот сад,
Там сухие бесплодные яблони тихо спят,
А воротины ржавые – песню свою скрипят.
Там тюльпанов и лилий клубни стали землёй,
Королевский крыжовник покрылся
коростой-тлёй,
Провода над сараем свисают немой петлёй.
А сама говорю: «Не волнуйся, лежи – лежи»,
И мучительно вижу, как в ней
засыпает жизнь
И как будто уходит на верхние этажи.
А она вспоминает снова:
«…был жив твой дед…»,
Словно и не промчалось стремительно
тридцать лет,
Словно он и сегодня ещё придёт на обед.
И она мне рассказывать будет ещё о войне,
О своём отце, попавшем в немецкий плен,
И о младших братьях, но более – о сестре.
Я стараюсь запомнить тонкую кисть руки,
И прозрачную кожу её, седые виски,
И беззубый рот: «Доживаем мы, старики….»
Мне придётся пройти тропинкой,
что заросла,
Подписать договор о продаже «сего числа»
И продать свою память – место, где я росла.
Где, копаясь в земле, собирала я червяков,
Где я плакала из-за капризов и пустяков,
И не думала, что не станет вдруг стариков.
***
В квартире этой жили у черты
Беды, но были с ней на «ты»,
Накоротке – верёвочке в сортире,
На двух ногах, что толком не ходили.
Здесь мыли пол и протирали пыль,
В трельяже старом прятали бутыль
Со спиртом – ставить банки при простуде.
Гостей сзывали, накрывали стол,
И был уют отраден и тяжёл,
В квартире их всегда бывали люди.
Одна блины и пироги пекла,
Другая здесь сидела у стола
И в пироги готовила начинку,
Потом селёдку резала, и вот
Настал последний високосный год –
И небо, как говорено, с овчинку.
Хотели ёлку ставить в декабре,
Дыхание запнулось на заре
(уже на стол продукты закупили).
Скорбящая не дождалась тепла,
А жизнь рекою дальше потекла,
И люди ели, пили, ели, пили.
***
Черта проведена, её лишь пересечь –
И, кажется, вперёд помчишься лёгкой ланью,
Прозрачна и чиста твоя польётся речь.
Сомнения? Они остались там, за гранью.
Рассветная роса, черёмуховый цвет –
Всё вспомнилось в одно мгновенье налитое,
Как будто не жила в тумане столько лет,
Как будто не своё листала прожитое.
***
Узкотелое лето в тёмных лихих веснушках
Настигает тебя, нагое, вешается на шею.
Колокольчик звякает, а оно шелестит
на ушко:
«Помни, помни меня!» …А я и так не умею
Забывать, обиды копить, чувства прятать.
Скрип уключин, брызги, тяжёлый
и влажный шёпот.
Лёгких бабочек стайки и дыни янтарной
мякоть,
Слов чужих и колючих немолчный хохот…
***
В доме булки делали с лебедой,
Пахло гарью, въевшеюся бедой.
Мчали кони – чашки падали со стола,
И горели мёртвым золотом купола.
Бесы вились, бесы чуяли: будет бой,
Мчались ратью половцы на разбой.
На реке на Стугне да быть беде –
Князь при тёмном береге пал в воде.
Вздулась речка паводью, канул он,
В водах старца-инока слышен стон.
Говорил: «Вода возьмёт, всё одно»,
Поглотило юношу вязко дно.
Плач стоял в селениях и домах,
Тосковал в Чернигове Мономах.